Однако, у Лампкина ничего не получилось – вылезла другая проблема, не менее серьезная. Ведь семья должна была устроиться на привал возле замка – заброшенного, но пригодного для жизни, а замок за века и века окончательно рассыпался, и в него было опасно даже войти, а не то, что жить там долгое время…
– Па-ап!
– …
– Па-ап!
– …
– Па-ап!
– А-а-а… ну что… что такое? – подскакиваю на постели, – а?
– А там женщина…
– Какая еще женщина? – еле сдерживаюсь, чтобы не выругаться.
– А там…
Мне не верится, что кто-то добрался сюда, до замка, живой, – что-то темное не щадит никого.
– А она в воздухе висит…
Мне становится совсем не по себе, я буквально кувырком скатываюсь с лестницы, бегу в анфиладу, которая кажется бесконечной, – там никого нет, там и не может никого быть…
Только несколько десятилетий спустя Спунер догадается, что можно сделать, как продолжить работу Лампкина – он сделал героя волонтером, который приводит в порядок заброшенные дворцы и усадьбы. Так было проще объяснить, почему герой в момент катастрофы оказался возле старинного замка, и даже не возле, а во дворе перед замком, – все четверо или пятеро расстелили клеенки и ели сандвичи.
Но дальше начались проблемы, которые было трудно не только решить, но даже понять. Младший сын видел призрака в лабиринтах замка – но ни родители, ни старшие дети не верили ни единому его слову, ведь ему было всего пять лет, и мало ли что он там напридумывает. И все было бы ничего, если бы младший сын сам не был призраком, фантазией героя.
– …а у нас в доме кто-то есть, – говорит Элис.
Меня коробит, как это она легко говорит – у нас в доме, как-то легко эти развалины стали нашим домом, меньше чем за неделю…
– В смысле… кто-то? – уже представляю себе какого-нибудь бродягу или до смерти напуганного человека, который выбирается из своего убежища, когда в доме наступает тишина.
– Ну… знаешь… вот ты подумаешь, что я вообще из ума выжила, я вот сегодня ночью видела… Женщина в анфиладе… главное, как будто насквозь просвечивает, и как будто в воздухе парит…
Чувствую, как холодеет спина.
Ближе всего к разгадке подошел Эдкок – он просто как будто забыл, что имеет дело с фантазиями героя, и история пошла как по маслу. По крайней мере, до того момента, как обнаружилось, что в замке никогда никого не убивали, и соответственно, никаких призраков там быть не может, и никто не будет бродить по дому темными ночами, желая отомстить за свою смерть всем и вся. Эдкок даже в отчаянии хотел отправиться в прошлое и убить кого-нибудь из обитателей замка – но у него ничего не получилось, ведь автор мог действовать только в пределах истории.
…она здесь, она совсем рядом – я уже вижу, как темный призрачный силуэт спускается по лестнице, вернее, не спускается – парит, протягивает костлявые руки, я вижу оскаленный череп…
Элис прижимает к себе детей, на этот раз их и правда трое, теперь я даже знаю, как зовут младшего – Том, ему пять лет. Я поднимаю дверной засов, чтобы бежать отсюда – уже неважно, куда, хоть на край света – Элис одергивает меня, напоминает, что там, за порогом, нас ждет верная погибель…
То, что сделал Орр, превзошло самые смелые ожидания – он убил девушку не на станции метрополитена, а в замке, причем, руками героя – он показывал замок случайной туристке, нечаянно толкнул её где-то на вершине башни, отчего спутница упала в какие-то бездны, простирающиеся как будто до самого центра земли.
И вот теперь умершая девушка из фантазий героя встретилась со своим призраком в старинном замке, – призрак жаждет отмщения, и долго ли семья продержится в поместье…
…вечером за ужином собираемся все вместе – я, Элис, которая призрак, Элис из моих фантазий, и трое наших детей.
Ужинаем.
С легкой тревогой косимся на то, что снаружи.
Утром до половины одиннадцатого, пока неведомое нечто по сюжету еще не нахлынуло на наши края, можно выбраться из замка, дойти до городка, купить в маркете еды, пошутить что-нибудь про покупаем на неделю, а во вторник все заканчивается.
Ловим себя на том, что ждем дверного звонка или стука в дверь, который возвестит, что пришел новый автор дописать нашу историю – хотя прекрасно знаем, что автор заходит не через дверь, он просто появляется, и даже не так, мы не видим, не слышим его, мы просто знаем, что он есть.
…дальнейшее освоение рассказа не представляется возможным – за долгие годы, пока рассказ никто не писал, герои сами приспособились к жизни в рассказе, и если кто-то попытается перекроить их судьбу, незадачливому автору не поздоровится…
Унисонник в Пегастре
– Вы такой-то? – называют мою фамилию.
Киваю:
– Да, это я.
– Вас убили, – говорят мне.
Я уже ничему не удивляюсь – с того момента, как прихожу домой, вижу столпотворение людей в форме, что они пишут, что они обшаривают, что они ищут, что им вообще надо, это чей дом в конце-то концов, мой или их…
Не выдерживаю:
– Чему обязан?
И вот здесь уже:
– Вы такой-то?
И —
– Вас убили.
Хочу тут же парировать, что ничего меня не убили, вот он я, живой-здоровый, сами посмотрите – не парирую, буквально натыкаюсь на собственный труп на ковре в гостиной, на мне домашний халат и тапочки, череп раскроен пепельницей, что за черт… Наклоняюсь к себе, тормошу, еще надеюсь, что я встану, – понимаю, что надеяться не на что.
– Как вы это объясните?
Понимаю, что мы это спрашиваем одновременно. Я и человек в форме. Смотрим друг на друга, ищем какие-то ответы, которых нет.
– Когда вы вышли из дома? – спрашивает следователь, я вижу – спрашивает, чтобы хоть что-нибудь спросить, потому что, черт возьми, надо же что-то делать.
– Э-э-э… около шести было… Я тут спохватился, что чай кончился, а без чая сами знаете, невесело как-то…
Перебираю пачку чая в руках, как доказательство, что да, за чаем ходил, до ближайшей лавочки, могу чек… нет, не могу, чеков у нас не пробивают, и видеокамер нет, и свиде… и свидетелей нет, у нас все по-простому, взял чай и оставил деньги, потому что продавец незнамо где… так что алиби у меня нет, и… и какое еще алиби, вы о чем…
Тихонько посмеиваюсь:
– Вы же не считаете, что это я его… себя… его убил?
Следователь внимательно разглядывает пепельницу, ищет что-то, как будто сам не знает, что, вскидывает голову:
– Отпечатки ваши… будьте добры…
Холодок по спине.
– Так тут на всем мои отпечатки, как же без этого…
– Пожалуй, вы правы… кроме ваших пальчиков тут других и нет…
Говорю, сам пугаюсь своих слов:
– Убийца, наверное, в перчатках был… ну… чтобы пальчики свои не оставить…
– Возможно…
Снова молчим, снова смотрим друг на друга, чувствуем, как нелепо и бессмысленно то, что происходит, безумие какое-то…
– Вы… вы знали этого человека? – следователь давится вопросом, сам понимает, какую нелепость сморозил.
– Ну, как же мне самого себя не знать… – усмехаюсь, – еще как… И нет, брата-близнеца у меня не было…
Смотрю, как уносят меня, все еще пытаюсь понять, что происходит, все еще не могу. Проще сказать себе, что ничего не было, мне показалось, померещилось, что угодно, только не…
Уже даже и не вспоминаю про чай, какой тут чай, какое тут что, когда…
– …знаете, я что у вас нашел…
Это уже потом.
А сначала:
– Родуэлл… вы же вроде… писатель?
Меня передергивает от этого – вроде, мог бы и не напоминать про это вот вроде, автор, которого знают полтора человека…
Все верно.
А вот уже потом, когда выпили со следователем по чашке чая, когда, казалось, ничего не предвещало беды…
