– Седьмом?
– Седьмом.
– Это невозможно. Их только шесть – четыре книги, фильм… фильм, уймись, ты уже себя показал! И покойное путешествие, и все…
– Отнюдь… с вашим седьмым детищем я познакомился сегодня ночью…
– Может, и меня познакомите? В жизни не видел свое седьмое детище.
– Ошибаетесь, уважаемый автор, вы его прекрасно видели и знаете… Эти маленькие бегущие ножки, этот короткий смешок, исчезающий в траве… Да вы сами посмотрите, – Родргиес кивнул в полумрак холла, где просвечивало что-то эфемерное, призрачное, будто бы не понимающее, есть оно или нет. Но оно было, было, и оно было ни чем иным, как…
– Да это же… – робко сказала одна книга.
– Это… – начала другая.
– Ума не приложу, – пробормотал фильм.
– Это… – прошептал детектив в мягкой обложке, – это убийство.
Все замерли, как громом пораженные.
– Совершенно верно, это убийство, – Родригес поглядел на побледневшего автора, – и кого вы убили, позвольте узнать?
– Вы собираетесь заявить в полицию? – хрипло спросил автор.
– Не беспокойтесь, я и есть полиция, – Родригес показал удостоверение, которое появилось как по мановению волшебной палочки, – вы аресто…
– …вы не сможете арестовать меня.
– Отчего же, если не секрет?
– Все очень просто. Вы спросили, кого я убил… А убил-то я вас…
Родригес еще пытался доказать, что это не так, еще силился схватить что-нибудь на столе призрачными руками, – но не мог…
– Но когда… когда… почему?
– Не помните?
– Совершенно… совершенно не помню.
– А ведь все так просто… вы внимательно смотрели фильм?
– И?
– Неужели вы не узнали…
– Что не узнал?
– А ведь это вы работали в полиции и приторговывали наркотиками… – автор смеется, – это вы хотели убить меня, когда я вывел вас на чистую воду… что поделать, я защищался…
Родригес бледнеет:
– Так вы знали… с самого начала…
– …когда увидел вас в доме.
– И вы не…
– …а что мне может сделать призрак?
Родригес встает, бочком-бочком выходит из-за стола, скрывается в лабиринтах сада…
.
…По утрам Родригес приходит на веранду раньше всех, чтобы выпить кофе – но не слишком рано, чтобы не пересекаться с собственным убийством. Убийство, конечно, ни в чем не виновато, да и вообще несладко ему тут приходится, прятаться ото всех, надо бы перекинуться с ним парой слов – но как-то боязно… и не сегодня…
Дверь в пустоте
Я не доверяю дверям, которые торчат вот так из пустоты посреди леса – безо всяких домов и стен.
Я не доверяю дверям, которые торчат из пустоты – это правило я придумал только что, когда увидел вот такую дверь впервые в жизни.
Я не доверяю дверям, которые…
…да.
А ведь только что мечтал увидеть хоть какую-нибудь дверь, да что дверь – хотя бы огонек посреди леса, свет, на который можно пойти, чтобы добраться до дома, из окон которого и льется этот самый свет, ждет меня, накрывает на стол, заваривает чай и поглядывает на часы.
И чем больше я смотрю на дверь, тем больше понимаю – выбора у меня особенно-то и нет, потому что кто его знает, как далеко простирается этот лес, и кончается ли вообще где-нибудь. И мне не остается ничего кроме как…
– Входите… пожалуйста…
– А?
– Пожалуйста… входите… я же вижу, вы заблудились… устали…
Оглядываю дверь и комнаты за дверью, думаю, какой здесь может быть подвох – да сама по себе эта дверь один сплошной подвох…
– А вы куда шли? – спрашивает… кто? Дверь? Дом, которого нет?
– Домой.
– А где ваш дом?
– М-м-м… даже не знаю.
– В смысле, не знаете? Вы что, никогда не были у себя дома?
– Не был.
– А вы видели когда-нибудь свой дом? Он вообще существует? Его построили?
Спохватываюсь:
– А что… дом обязательно должны построить?
Дверь или кто-то за дверью смеется:
– Ну, конечно же…
– Тогда… тогда я не знаю, куда я иду теперь. Черт, а ведь так все хорошо начиналось…
– А как начиналось?
– Мое путешествие… где мне только не довелось побывать…
– Вот здорово, посмотрели мир… а вы… а вы, простите… кто?
– Путешествие.
– Да нет, я понимаю, вы отправились в путешествие… а сами-то вы кто?
– Так путешествие же.
– Ничего себе… – не то дверь, не то кто-то за дверью удивляется, – путешествие, которое отправилось в путешествие… само в себя… и, похоже, заблудилось само в себе.
– Да, боюсь, что так оно и есть.
– Что же… так заходите, располагайтесь, вы совсем продрогли на улице…
Снова недоверчиво смотрю на дверь:
Не выдерживаю:
– Вы… дом?
– Ну, нет, какой же я дом, одна дверь…
– А…
– …хотите спросить, почему так?
– Ну… да…
– Видите… я дом, который не построили.
– Недостроенный дом?
– Нет… дом, который не построили.
– Понятно, – говорю так, хотя мне совершенно ничего не понятно. Вхожу, располагаюсь в кресле у очага перед накрытым столиком, наливаю чай – холод ночного леса остается где-то там, по ту сторону двери…
Хлопаю себя по лбу, вернее, не знаю, есть ли у путешествия лоб:
– Стойте, так вы же… так я же… так вы же мой дом!
– В смысле?
– В смысле… дом, который не построили…
– Точно! Как это я сразу не догадался!
– Как хорошо, что мы нашли друг друга…
– И правда… как хорошо…
Неостров
Мы очень гордились своим островом – даром, что его не существовало. Миллиарды лет назад наш клочок суши не поднялся со дна океана – поэтому острова, на котором должен был стоять наш город, не получилось. Но это не мешало нам гордиться островом, даром, что на нем даже нельзя было построить город. На наше счастье у нас хватило терпения прождать миллиарды лет, когда закипели и испарились океаны, высушенные раскаленным солнцем, и наш остров наконец-то оказался на суше. Правда, к тому времени уже не было нас самих – но это не мешало нам гордиться нашим городом, которого не было…
Лайк и Майк
– Лайк! Лайк! Лайк!
Это Лайк.
Лает, что он Лайк.
Подбирается, сжимается в тугой комок, прыгает.
Неуклюже вскидывается в воздух, взмахивает голенастыми лапами, падает.
– Ла-а-йк!
Это Майк.
Майку не нравится, что Лайк падает, Лайк прыгать должен, а не падать, это же само собой, прыгать должен, а не падать.
– Ла-айк!
Лайк снова пытается собраться в тугой комок, не может, разъезжаются копыта.
– Ну, Ла-а-айк!
Папа-мама хлопочут, объясняют, ну что ты хочешь, ну Лайк старенький уже, ну не щенок уже, ну не может он так прыгать.
Майку не нравится, ну как так не щенок…
– А пусть он снова щенок будет!
Майк, ну что ты сразу…
– Ну пу-у-усть! Ну пожа-а-алуйста! Ну, я больше ничего просить не бу-у-уду-у-у-у!
Это Майк всегда так говорит.
– Лайк! Лайк! Лайк!
Это Лайк.
Лает, что он Лайк.
Прыгает на кровать, топочет копытами, облизывает Майка:
– Лайк! Лайк!
Видно, хочет позвать – Майк! Майк! – а не получается.
Майк просыпается, смотрит на Лайка, да точно ли это Лайк – нет, точно Лайк, только он снова стал щенком, как раньше.
Вот здорово-то…
– Мама! Папа! А Лайк снова щенком стал!
– Да ты что? – папа чуть не роняет чашку с кофе, – быть не может!
Папа смотрит, и правда Лайк щенком стал, вот чудо-то…
– Лайк! Лайк! Бежим!
Это Майк.
На речку бегут.
И в лес бегут.
И в лето бегут.
– Лайк! Лайк!
Это Лайк.
Лает, что он Лайк.
Подходит к реке, нюхает воду, – хочет прыгнуть, не прыгает.
Папа-мама говорят, ну что ты хочешь, Лайк старенький уже, не щенок же.
– А пусть Лайк снова щенок будет, а?
– Ну что ты…
– Ну, пу-у-усть! Ну, пожа-а-а-алуйста!
