Вася, совершенно не стесняясь своих семейных трусов, быстро разделся и с разбегу ломанулся в Волгу. Я – следом за ним, а Люба сначала дала телу остыть под прохладным вечерним ветерком, и только затем медленно зашла в воду.
Набултыхался я от души, как в детстве. Потом мы лежали на песке, оставшись на пляже втроём, так как солнце практически совсем село и народ разошёлся, глядели на ползущую к зениту луну, на сверкающую маленьким алмазом Венеру, и болтали о всякой ерунде, совершенно не касаясь недавнего боя. Язык просто чесался рассказать о предстоящем концерте, в котором мне предстоит принимать участие, но я дал Козыреву слово молчать, приходится держать обещание.
– Жалко, не получилось приехать на твою свадьбу, не вовремя эта травма приключилась, – вздыхал Василий. – Мне когда мама позвонила, передала, что ты меня искал, чтобы нас с Любой на свадьбу пригласить, я даже хотел сбежать из госпиталя, где реабилитацию проходил.
– А чего не сбежал? – поддел я его в шутку.
– Сбежишь тут, госпиталь-то военный, я ж туда от Вооружённых Сил попал. Я и так под призывом хожу, стуканул бы галвврач куда надо – и принимай повестку.
Это да, в армию загреметь не хочется никому… Хотя встречались мне индивидуумы, которые, наоборот, по наивности мечтали о кирзачах и АК-47, считая, что армия сделает из них настоящих мужчин. Поверьте мне, служившему, если в тебе есть армейская косточка – ты может и найдёшь то, что искал, но большинство таких мечтателей суровая армейская жизнь сразу же окунает мордой в дерьмо.
Мне в какой-то мере повезло, сразу после присяги отправили в Козельск, в поварскую учебку, потом вернулся в часть уже «дипломированным» кашеваром, и попал хоть и в интернациональный, но спаянный коллектив. Здесь повара-второгодки не позволяли себе издевательств над «черпаками», разве что так, погонять слегка ради проформы, и уж тем более никогда не заставляли вместо себя вставать к плите или варочному котлу. Даже мыли их сами, а готовили мы на несколько сотен бойцов, так что можно представить размеры этих чанов.
Но это в столовой, где был свой мирок, а в обычной части творилось иногда чёрт-те что. Достаточно вспомнить, как в нашем хозвзводе русский (тот был полный отморозок) и киргиз на пару «опустили» малость пришибленного, насквозь набожного парнишку с Западной Украины. Того комиссовали, а этих отправили в дисбат.
Но вообще, конечно, если кто больше других и страдал всегда что в советской, что уже позже в российской армии, так это славяне. Вспоминается растиражированная в интернете история из моего прошлого-будущего, когда веселые горцы, к примеру, заставляли призывников из Выборга танцевать перед ними лезгинку. Но им и этого показалось мало, и потому они удумали еще большую потеху: заставили юных русичей выложить своими телами на плацу части слово KAVKAZ, что и засняли на мобильные телефоны. Потешный снимок с русскими солдатами-«пластунами» горцы тут же отправляли своим девушкам и, наверно, дедушкам – дабы они порадовались боевому духу кавказских воинов и унижению «гяуров». Потом эти же снимки, сохраненные простодушными «детьми гор», стали вещдоками на процессе.
Конечно, это не была «дедовщина» в чистом виде. Тут, скорее всего, особая разновидность – «национальное землячество». Особенность его в том, что землячество (чаще всего кавказское) не только дополняет, но и порой противостоит «обычной дедовщине». То есть боец, попав в «правильное» землячество, может вообще ни дня не быть ни «духом», ни «черпаком»: для солдат или матросов своего же «призыва» он как бы сразу становится «дедом».
Но что меня тогда поразило, так это две цифры: 7 и 26. То есть кавказцев было семеро, а славян – 26. Сам собой всплывает вопрос: что у нас за армия? Нет, я даже не об обычном нашем армейском бардаке, не о «дедовщине» и «неуставщине», не о пьющих офицерах и вороватых генералах. Я о так называемом «боевом духе». Каков он у подразделения, которым «рулят», над которым всячески издеваются отмороженные на всю голову кавказцы? И главный вопрос: почему русские не сопротивляются? Их же почти в четыре раза больше! Что помешало молодым выборгцам, думаю, крепким в общем-то парням, разобраться с обидчиками без военной прокуратуры? Тогда подумалось, а ведь и я мог оказаться среди них, лежать пузом на плацу. Лежать, повинуясь командам придурков с труднопроизносимыми фамилиями, горестно при этом прикидывая, что ночью еще, эх, придется еще и лезгинку танцевать, вместо того чтоб спать… Тот Я мог бы лежать, но не этот Я, нынешний.
– Ты о чём задумался? – ткнул меня в бок Вася.
– А? Да так… Слушай, может, пойдём?
– Ага, пойдёмте, а то стало, кажется холодать, – зябко передёрнула плечами Люба, хотя, на мой взгляд, было ещё совсем не свежо.
В Москву вернулся утренним рейсом, для чего пришлось просыпаться в 6 утра, быстро завтракать тем, что сготовила вставшая ещё раньше мама Васи, и вместе с другом на первом трамвае пилить в аэропорт. Всё-таки есть своя прелесть в этих звенящих-гремящих вагончиках, недаром они так полюбились людям искусства. Взять ту же пьесу Уильямса «Трамвай „Желание“», хотя трамвай там и фигурирует в иносказательном смысле. А у Булгакова под колёсами трамвая гибнет Берлиоз. У Замятина есть рассказ «Трамвай», Вольфганг Борхерт отметился в этом плане мистической историей «Голоса – они повсюду». Не говоря уже о неисчислимом количестве стихов.
Кстати, можно с Ингой прокатиться на трамвае «А», который москвичи «Аннушкой» называли, по маршруту, где происходило действие «Мастера и Маргариты». Показать место на Чистых прудах, где отрезало голову Берлиозу.
Москва встретила такой же прекрасной погодой. Неудивительно, как-то мне в той жизни попадалась на глаза статья, где рассказывалось, что по просьбе Оргкомитета Игр XXII Олимпиады Всесоюзный научно-исследовательский институт гидрометеорологической информации изучил результаты наблюдений московской погоды почти за 100 лет. Был сделан вывод, что самая тёплая и ясная погода летом в Москве бывает во второй половине июля – начале августа, и именно в эти сроки было решено провести соревнования.
На пороге квартиры меня встретили Инга в передничке, стянутым сзади на талии, и обалденный запах пекущихся блинов, от которого во рту тут же начала скапливаться слюна.
– Блины-ы-ы, – простонал я, закатывая глаза.
Инга, привстав на цыпочки, обхватила мою шею руками и чмокнула в губы.
– Мой руки и на кухню, я как раз заканчиваю.
– Есть, моя госпожа!
Чуть позже к нам на квартиру подтянулись Валя, Юрка и Лена. Мы постоянно были на созвоне, Юрец даже из части умудрялся звонить, но тем не менее, пока Лена последней из наших не переступила порог, я всё равно волновался. Прежде чем мы отправились на репетицию, Инга всех накормила блинами, поскольку напекла она их много, сама из боязни поправиться съела всего пару штук, а я осилил от силы половину, то есть штук двадцать, и больше пока в меня не влезало. Так что гости подошли кстати, всё подъели, а активнее всех в процессе участвовал Юрец, который всегда отличался завидным аппетитом, при этом умудряясь не поправляться. Может, солитёр внутри сидит?
– Ну что, трогаемся? – спросил Валентин, кинув взгляд на часы.
– Можно, – вздохнул Юра, с грустью поглядывая на пустое блюдо из-под блинов. – Всё-таки интересно, кто же из звёзд помимо нас будет выступать…
– Ну да, вы звёзды, – хмыкнула Инга, моя в раковине чашки.
– А почему нет? – вскинулся Юрка. – Наши песни вся страна слушает, если что.
– Только не забывай, кто автор большинства вещей, кто пишет Пугачёвой и Ротару, и кто в мире гремит со своими песнями на английском, – положила ему руку на бедро Лена.
Я решил заканчивать этот балаган. Выглянул в окно, увидел стоявшую у подъезда «Волгу» с шашечками и в приказном тоне заявил:
– Так, ну хорош, все молодцы! И правда пора идти, такси вон уже подъехало.
Гитары мы захватили в салон. Ударной установкой и синтезатором организаторы обещали обеспечить. Проще было бы, наверное, на своих «Жигулях», пусть они и поменьше габаритами, но всё же свои, всегда под рукой. Однако на права пойду учиться теперь только после возвращения из Болгарии. Пока только изредка заглядывал в гараж, чтобы проверить, не угнали ли красавицу, да пару раз прогревал двигатель.
