Также учитель и два его последователя могли только предполагать, что случится со старым телом, которое остаётся в монастыре. Оно могло как и умереть, так и попросту раствориться в пространстве. Если случится второе, значит и во всем мире начнутся изменение. Если первое — получит поддержку теория развития параллельных миров.

К сожалению Сана, сам он никак не мог вернуться, чтобы заглянуть в монастырь. Только если ученики смогут пройти по им проторенной дорожке в прошлое, то расскажут, как оно там случилось в прошлом-будущем.

Тогда как сознание Киллайда-Шульги в самом деле очень болезненно «упало» в некую пропасть среди уровней. А перед неким мысленным взором замелькали кадры жизненной хроники, только в обратной перемотке. Вот годы, прожитые в этом монастыре. Вот — в нескольких других, подобных. Затем довольно красочные скитания почти по всеми миру Земли. Затем пронеслись коллизии приключений в Турции. Мелькнуло Чёрное море. Реперная точка с моментом гибели Бельских. И тут же показался вид Одессы, приближающейся за кормой, двигающегося задом теплохода.

Для мемохарба большего и не требовалось. Он тут же попытался вернуться в реальность, задействовав все свои умения, знания и возможности. Кадры стали замедляться: поезд в Одессу. При этом торможение вызвало такие физические и духовные боли, что неприкаянное сознание чуть не погасло. Показался заснеженный Иркутск…

— Стоп! Остановись! — уже вслух, но всё-таки беззвучно орал Киллайд, пытаясь ввалиться в себя юного и молодого, слиться с тамошним своим сознанием.

Вроде бы скорость возврата замедлилась ещё больше. Но и боль усилилась, достигнув каких-то нереальных величин.

Мигнула плохо освещённая картинка в доме бандита Митяя. И тут же показалась сутулая спина громадного извозчика Петра. Уже совсем отчётливо удалось рассмотреть хитрую рожу продувной бестии дяди Эдика. Пролетел удивлённый взгляд тёти Глаши. И тут же чувствительная, ноющая боль от удара прикладом по голове.

Наверное, именно эта боль, ударившая из далёкого прошлого, помогла Киллайду окончательно ухватиться «за время» и «вывалиться» из астрала окончательно. Перемотка кадров замерла. Но тут уже боль возросла за все немыслимые пределы, и сознание на какое-то время всё-таки погасло.

Пустота. Бескрайнее ничто. Полное безмолвие.

Вначале донёсся женский, крайне обеспокоенный голос:

— Фёдор! Давай всё-таки везём его в больницу!

И с некоторой задержкой отозвался мужчина:

— Погоди, мать… Вон, уже дышит нормально. Да и шевелиться начал…

— Какое же это шевеление?! Скорей на судороги похоже! Ой, господи ж ты боже мой! Как же так?!.. Что будет-то? — женский голос звучал на грани истерики, грозя вот-вот перейти в бабское вытьё.

— Прекращай ныть! — посуровел мужской голос. — Уже оклемался почти. И шишка на лбу растёт, когда падал так в землю лбом и уткнулся… Так что смачивай, смачивай холодным полотенцем!.. И на лицо льни!.. Не бойся, не утонет!

Наверное излишняя вода на лице, попавшая и на губы и на уши, заставили паренька вздрогнуть и резко открыть глаза. Странно они у него выглядели при этом, словно у бешенного, невесть сколько бежавшего человека. Поводив ими по сторонам, и вроде как никого не узнавая, парень простонал, словно не в силах избавиться от боли:

— Что со мной?

— Шёл с ребятами на речку и потерял сознание. Упал. На лбу шика. Скорей всего на солнце перегрелся! — по-военному чётко доложил мужчина, в котором очнувшийся сын наконец-то признал родного человека:

— Папа! — глянул в сторону и попытался радостно улыбнуться: — Мама?

— Хм! — одновременно с сарказмом и соболезнованием хмыкнул Фёдор Павлович Шульга, полковник в отставке, фронтовик-орденоносец, всего два года как вернувшийся со страшной войны и демобилизованный по ранениям. — Крепко тебя приложило! У нас бывало, тоже некоторые контуженные никого не узнавали, вели себя как дети… А ты чего радуешься, мать увидав?

— О-о-о!.. Когда вам всё расскажу, тоже обрадуетесь! — вяло пообещал сын. — Или не обрадуетесь… Потому что многие знания — многие печали, как говаривал царь Соломон. Если верить Экклезиасту…

— Однако! — удивлённо фыркнул старший Шульга. — Смотри мать, как наш сын от одного удара по лбу поумнел. А ты всё твердишь, что подзатыльники только портят человека.

Но тут же сник под строим взглядом жены. Правда и виниться ему не было резона, сына никогда не бил, хватало иных воспитательных приёмов. Да и недавняя война оказалась для многих самым талантливым педагогом.

Ещё минут пять родственники говорили только о самочувствии пострадавшего, предлагая разные варианты лечения. Начиная от просто вылежаться (отец) и заканчивая «Немедленно ехать в больницу!» — мать.

На что сын сподобился пошутить:

— Не надо в больницу. Ибо медицина шагнула вперед, но оставила далеко позади наш поселок.

— Но тебе же плохо! — не сдавалась мать. — Побледнел. Встать не можешь.

Словно возражая действием, Санька всё больше приходил в себя, начав разминочные упражнения ещё лёжа. Потом всё-таки сел, удовлетворённо вздохнул и рассмотрел наконец-то настенный отрывной календарь:

— Ага! Сегодня только двадцать пятое июля! Тоже замечательная дата… Более чем! Теперь можно подправить гораздо больше и вполне официально.

Заметив озадаченные переглядывания родителей, начал говорить уже совсем иным тоном, взрослым и решительным. При этом жестко смотрел на отца:

— Хочу сказать нечто страшное, если не смертельно опасное: послезавтра ваш парторг Взяхин и твой заместитель Голядко напишут на тебя доносы и передадут их по инстанции. Делу дадут ход. Тебе станут инкриминировать создание подполья, с целью свержения Советской власти. Поэтому… Надо срочно предпринять жёсткие меры противодействия. Точнее: уже сегодня нанести превентивный удар по сволочам. И лучше всего сделать так…

История начала меняться. Пусть и мизерная частичка движущихся событий, сменила своё направление, качество и сроки. И будущее уже никак не могло оставаться прежним.

Конец первой книги