— Хоть рывком тебя разбудят, хоть в коридоре зажмут, хоть с поезда начнут сбрасывать, но ты чётко должна ответить на любой вопрос из своей биографии. Ну и данные своего мужа не забывать… Иначе нас сразу загребут в каталажку…

А попутно наводил должную маскировку, добавляя подруге во внешности несколько лет возраста и на своём личике производя небольшие изменения.

Как выяснилось часа через три, его предвидение ситуации сработало на все сто. На очередной станции поезд простоял, чуть ли не вдвое дольше положенного, а все вагоны без исключения шерстили сборные команды милиции и военных. При этом под вой и ругань с матом, ссадили на перрон чуть ли не два десятка человек. В основном из общих вагонов изымали, но и из купейных двоих мужчин вывели с вещами. Уж чем они не понравились проверяющим, неизвестно, да молодожёны не интересовались. Их на тот момент как раз самих проверять начали.

По вещам не смотрели, да и документы, постольку поскольку вычитывали. А вот пару вопросов старший в группе задал:

— По комсомольским путёвкам?

— Можно и так сказать, — старательно улыбался Шульга. — Постараемся вписать свои имена в историю на великих стройках Сибири.

— Так тебя по возрасту уже весной в армию заберут?

— Ну и что такого? Жена как раз в институте половину учёбы пройдёт. А там и я подтянусь для получения высшего образования.

— Жена? — хмыкнул со скепсисом милиционер. И уже непосредственно самой девушке, скромно сидящей у окна и теребящей уголки платка. — А что родители? Вот так просто отпустили?

— А кто за нас будет поднимать страну к счастливому будущему коммунизма? — сердито блеснула глазами девушка. — Попробовали бы только не отпустить!

Вроде как не навязчиво, но прозвучал и вопрос по поводу остальных пассажиров в купе:

— А где ваши попутчики?

— Да ещё с вечера как ушли пьяные в стельку в вагон-ресторан, так до утра мы их больше и не видели.

Милиционер глянул в сторону, где стоял проводник, получил скорей всего от него утвердительный кивок, да двинулся дальше по вагону. А Киллайд сразу же закрыл дверь купе, не дожидаясь иных, любопытных взглядов как на себя, так и на внутренности их временного места обитания.

Чуть позже между собой молодожёны обменялись шепотками:

— А если проводник проговорится, что мы давно едем сами?

— И что в этом страшного? Да и не дурак дядя Коля, соображает, что лучше молчать… И боится он уркаганов до мокрых подштанников…

— Фу! Что за сравнения?

— Самому неприятно. Но что делать, если жизнь такая? И это я ещё мягкое сравнение озвучил… Кстати, надо спросить, когда большая стоянка будет? Припасы надо восстановить, да вновь профессора Эрдэра чем-то вкусным заманить. И водочкой угостить. Что ни говори, а при соответствующей обработке, нам Корней Савович ух как пригодится!

Но это Настя лишь печально вздохнула:

— Опять пьянствовать будете? И как только в тебя столько вмещается? И не пьянеешь ни капельки… Больше взрослого мужика выпиваешь! Сопьёшься!

— Тихо, тихо, ягодка! Не время для семейных скандалов!..

— Ты мне рот не затыкай! — сердилась она. — Или правда глаза колет?

Пришлось пугать девушку невинным вопросом:

— Правда, что когда целуются — не ругаются?

Тут она и затихла, вжавшись в уголок и недовольно поглядывая на своего приятеля. То ли поняла неправомочность своих нотаций? То ли задумалась о заманчивой альтернативе семейных перебранок?.. В этом Киллайд пообещал себе разобраться в отдалённом будущем.

Дальнейшие двое суток пути прошли относительно спокойно. Это если не считать всё возрастающей привязанности профессора Эрдэра, который уже чуть не ночевал в шестом купе. Настолько он проникся к молодым людям симпатией, настолько восторгался обширными знаниями Шульги, и радовался благодарным слушателям, что и уходить не хотел. А может просто прикормился с рук? Или подсел на дармовую выпивку, которой его щедро угощали наивные молодожёны?

По поводу меркантильности такого великого человека и думать не хотелось. Всё-таки Корней Савович являлся настоящим учёным, авторитетным специалистом, великим путешественником, сосредоточием самых уникальных знаний, увлекающейся личностью, да и попросту хорошим человеком. Причём настолько хорошим, что решился взять плотную опеку над молодой парой по всем направлениям. То есть решил пробивать жильё, скорей всего в студенческом общежитии. И с учёбой: как минимум — рабфак, и как максимум — поступление в институт по добавочному льготному списку.

Но! И это акцентировалось сразу: поступление для Александра и именно в Горный. Чему парень откровенно поразился:

— Разве такое возможно? Ведь конец сентября…

— Для особо талантливой молодёжи — возможно всё! — торжественно заверил Эрдэр, пусть и сдержанным шёпотом. — Настоящая учёба начинается лишь в октябре, в сентябре почти все первокурсники разбросаны по фронтам аккордных работ в колхозах и промхозах. Ну и существуют такие понятия как отсев и дополнительный набор. Уверен, никто из моих коллег не будет против такого студента, как ты.

Всё усложнялось тем, что Киллайд категорически настроился на обучение в мединституте. О чём и пытался деликатно напомнить профессору:

— И всё-таки! Никак нельзя, чтобы вместо меня к вам супругу приняли?

— Ха! — нервно дёргался Корней Савович. — Шутить изволите, молодой человек?!

— Нет, вполне серьёзно. Она тоже много знает…

— О-о-о! Если она имеет хотя бы половину багажа твоих знаний, то считай её уже студенткой Горного! — и тут же уважаемый учёный перешёл на озабоченный тон, стараясь скрыть за ним жёсткий скепсис: — Но мы уже третьи сутки общаемся, а до сих пор твоя прекрасная половина ни разу не приоткрыла глубины своей учёности. Только сидит и скромно помалкивает.

И выжидающе улыбнулся, словно извиняясь за прозвучавшую непритязательную правду.

Задумался, взяв паузу в разговоре, и мемохарб. Кое-какие умения и особенности уже вполне себе проснулись в новом теле. Это радовало, обнадёживало и придавало уверенности в завтрашнем дне. Но именно — что в завтрашнем. А то и неизвестно, в каком по счёту. Потому что несравненно большее количество умения так и оставались «не распакованными» сознанием. Они как бы имелись в общей памяти, и даже давали некий отклик на попытки их разбудить, но это сразу виделось процессом не скорым и крайне сложным.

«В таком случае, — размышлял Паркс, — спешка вообще может быть противопоказана. — Не лучше ли забиться в какую-нибудь глушь, затаиться там и все силы потратить на освоение доставшегося мне тела? И только «прорастив» свои умения, опробовав их и усовершенствовав, выходить в большой мир и отыскивать для себя надлежащее место под солнцем? Но для собственного развития крайне важно изучить доставшееся мне тело, интенсивно штудируя медицину. А как это сделать, отсиживаясь где-то в глухой тайге? Хм! Замкнутый круг какой-то получается…»

Также следовало окончательно определиться с девицей Бельских.

Насчёт последнего утверждения «она тоже много знает», имелись определённые наработки. Знания цивилизации пьетри, помноженные на уникальность любого харби, помогали преобразовывать вселенную. Та же Сверхновая, взрыв которой спровоцировал Киллайд в своём мире, говорила о многом. Только вот сейчас, с имеющимися возможностями, они сопровождались немалым риском. В первую очередь — для Анастасии.

Гипноз на ней — он опробовал, действует, пусть и в границах первого, испытательного круга. Значит попутно можно и некоторые знания забрасывать в голову девушки. Многие, очень многие знания. Беда только в том, что при неуверенном, не откалиброванном вторжении, появлялось два негативных фактора. Первый: можно было повредить память землянки, нечаянно там всё смешав, стерев или перепутав. Второй: вместе со знаниями могли перенестись в память подруги и собственные, личные воспоминания Киллайда Паркса. Вряд ли их правильно воспримет юное, наивное создание, родившееся в здешнем мире. Скорей всего после этого оно сойдёт с ума.