Когда-нибудь, возможно, устройство связей поменяется, но нынешняя наша общая история пока что не может ассоциировать себя с чем-то, помимо неньютоновской массы из прошлого и настоящего. Массы, в которой тонут без остановки мультикультурные корабли с их общностью. А без общности нам никуда, и даже русскому в поле без арабского скакуна не доползти до родной деревни. Возможно, в чертогах костей многоголосое сознание способно, подобно радиостанциям, найти устойчивую волну и оказаться в пределе своего совершенства, но мир, увы, скажет: нет. Он другой, и он не видит смысла в неординарном спуске вниз к деталям, к альвеолам, если угодно. Он может позволит художнику лишь отобразить легкое подобное твоему, соседнее, которое направлено в другую сторону.

Интересно, где шкварчит сильнее: в районе, где проживают теоретики-идеалисты, или же на тротуарах самого горячего кругу ада? В девятом, само собой. Но если ли уж возникают этакие сравнения, то ситуация критическая. Все-таки побыстрей надо отстраниться от излишней романтики в подходе к делу и к старости стать ворчливее любого непьющего деда-агностика.

Да. Это был и правда интересный выбор. Куда теперь пойти? Под чем склониться (это обязательно)? Почему эти вопросы вообще существуют, если всерьез кажется, что даже выбор в пользу признания скудности авторского мира был сделан не самостоятельно? Как-то вышло, будто по прихоти везения. Случай помог. Возможно еще чуть поспособствовали старые особенности, такие как заинтересованность крипипастой (из-за слишком ранних просмотров фильмов ужасов), чувство юмора (которое стало переходить все грани и в конечном итоге вовсе перестало существовать как то, что могут оценить любители «находчивых» шуток), а также ощущение собственной важности (которое в общем то не хотело сильно рваться наружу, но где-то все-таки проскользнуло через форточку молчания и странности).

Если выбор был сделан почти случайно, а мысли приходили сами собой из старины (увы, из гадкого, заспинного), то неужели автор ничего особенного не делал в пишущие вечера? Отнюдь не так. Например, он по-особенному снизил свою сложность до минимума. Своим видом показал: «Хочу быть, любить и писать необычное, всего лишь». Выглядел он очень иронично. Иногда он демонстративно рыдал в подушку, показывая, как ему тяжело.

У каждого творчества есть свои минусы. Один из самых главных – само его существование. Но есть и плюсы – его существование, например. Творчество очень похоже на историю. Оно тоже очень долго существует и тоже никого и ничему еще не научило. Оно жидкость, оно масса. Именно благодаря выходу к этому сравнению как-то по-особенному полегчало.

Для Марка ФилицЫна творчество явилось Штайнером. Штайнером, который может быть последним, но у которого, он надеялся, никогда не будет финала, в особенности «после». И из этой надежды вылупилось какое-то подобие терпение к себе.

Марк ФилицЫн возобновил свои отношения с прежним именем и захотел написать сказку про летучий фрегат и цинковый груз.

А тем временем старший прапорщик Картонов отправился на выход. Он больше не хочет восприниматься, как «драматический» солдат…

Гимн

Я вспоминаю тот осенний денек,

Вроде – это точно не март,

Но там тоже много соплей всегда.

И там пудинг очень-очень хорош,

Кофта, в ней большой карман,

Пена для бритья ни моя,

Ни твоя.

Единственный раз, когда стояли рамки дозволенного.

33.07.19

Сегодня

3 июля 2019 года.

Это увидит свет,

Невольно спрашивая,

Спустя столько лет.

Он не заслужил никого

Из тех, кто был сожжён

Из тех не существовавших жен

Превратившись в безликого

С непониманием систем

И сознанием сформированным

В ожидании великого

Ведь весь смысл в ожидании

Пока свет угасает

Меня понимаете?

Куда деваются утки, когда пруд замерзает?

Может вы случайно знаете?

Рефрактор U был главой ЦРУ в звании шестого швепсера и являлся руководителем отдела по поиску мезуитов Дер Меркура. Сегодня с утра по календарю числился понедельник, а значит рабочий день, а значит U спал дома, рядом со своей собакой, по кличке Озимандиас. Дома, в его спальне был один примечательный момент, а примечателен он был тем, что ничего примечательного в нем в общем то не было. Подумаешь, не было обоев. Подумаешь, все стены были украшены портерами Дер Меркура неизвестного авторства, и вызывали чувства восторга и легкого чревовещания. Всматривающиеся в картины гости (обычно представители древнейшей профессии – журналисты) спальни начинал говорить от лица портретов, на которых изображены разные фрагментарные личности (рыжие, белые, патлатые, черные, красные, и, особенно, овальные), всегда держащие в руках один и тот же предмет. Золотой Круг, опоясанный платиновым сиянием Меркуриала. Но одна картина, висевшая в спальне мистера U, была в особенности уникальна. Рефрактор был настолько самовлюблен, что пририсовал на ней свой лик и образ к Золотому кругу. Но это была тайна для всех (которую он, по идее, мог бы раскрыть в случае загрязнения души или же поездки в Таиланд).

Ничего не предвещало беды в релакс-спальне, но вдруг раздался громкий телефонный звонок. Игнорировать его оказалось напрасным. На другом конце провода был безымянный помощник Рефрактора U.

– Швепсер, вы ли это? Я пришел ведь к вам с приветом, – поприветствовал помощник.

– Ну привет, скорей солдат, я тебе совсем не рад, – пробормотал Рефрактор и бросил трубку.

Телефонный аппарат, лежавший на журнальном столике швепсера рядом с кроватью, произвела кампания «Алмазный звук», но извлечение звука, и, особенно, его вовлечение – это было последнее, что можно было назвать «алмазным» и за что хотелось бы похвалить этот телефон. Его внешность тоже была не лучшая, буквально за пару месяцев краска на циферблате потрескалась, при том, что сам аппарат ни разу не сменил дислокацию и особо не падал. Но ведь название конторы внушает, неправда ли?

Через пару минут, а точнее через три, раздался очередной звонок, уже второй. На сей раз это оказалась аудиореклама нового шоу эзотерического ансамбля «ДжексонПит». Их шоу самое бездарное, что можно было увидеть на местных театральных площадках, ведь их шутки про Бездну были не очень-то шутками, а их песни не очень песнями. После второго звонка последовал третий.

– Извините, обнаглел, но у вас, Рефрактор, появилась пара дел, некий еретик безлицый пойман был юнцом Дэном Мокрицей, он на радио всем спел, что Дер Меркур не удел, – прозвучал безымянный голос ЦРУшника в трубке.

Швепсер быстрехонько с кровати поднялся и ответил.

– Угу-угу. Уже бегу.

***Перемещение в центр ЦРУ***

Отдел ЦРУ – был самым высоким зданием во всем Меркуриале, но, поговаривали, что в Таиланде есть башня повыше. На пару сантиметров (на три). Отдел являлся надежным убежищем серых защитников граждан от опасной городской мафии.

Официально аббревиатура защитнической службы расшифровывалась как Целевое Рукоприкладственное Управление, но в народе их давненько прозвали коротко – «губильня». Все потому, что один из наиболее известных способов пыток, применяемых служителями закона, был как-то связан человеческими губами, но, как именно настигала расплата осужденного (а пытки здесь исполняли карательную цель), никто толком не знал. В курс этого дела были погружены исключительно немые палачи-исполнители и, разумеется, высшие чины – швепсеры (которые сами то не прочь в будничный день исполнить что-то эдакое).

Рефрактор U, войдя в Отдел, сделал губы трубочкой и морально приготовился губить новоприбывшего мезуита.

Швепсер для разогрева выпил чашечку растворимого кофе и вышел ко мне на допрос в обитую зеркальными обоями комнату. Я знал – оказаться в ЦРУ в качестве нарушителя было равносильно смерти, как если бы я ринулся навстречу летящему грузовику, в последний момент увернулся бы от его жестяного бампера, но все равно бы таки погиб от условно лежащих на обочине граблей (садовод оставил), перед этим споткнувшись об такого же лежачего полицейского.