Джон Картонов перед совершением космического трансфера открыл бабушкин сундук, чтобы достать из него документ договора о создании новой звезды. Сундук – единственное, что напоминало Джону о семье на этом корабле. Дедушка специально его сюда приволок, чтобы он служил знаменем.

Договор – последнее, что нужно Джону для выполнения миссии. Увы, он без госдарственной печати и до сих пор пахнет едкими чернилами.

Джон посидел немножко на дорожку и полез в корабль к инопланетянам.

Раса Покатаков – весельчаки вселенной. Поговаривают, что именно они сжали газопылевое облако, изобразив в последующем узкий мирок – людское пристанище. Говорят, что именно благодаря покатакам случился культовый конец детства. Выдумки, конечно. Покатаки даже на чертиков не похожи. Вот увидете.

Встречают Джона трое покатаков. У них странная церемония приветствия – необходимо проговорить алфавит своего народа. Джон забыл буквы на половине. Ничего страшного. Покатаки тоже его не знают. Русский (РУССКИЙ?) язык забыт. История перевернулась в понимании всех задом наперед.

Джон показывает помятый договор самому главному из тройки. Главарь выглядит, как большой суслик, а двое по краям вылитые бобры. Один желтый, другой коричневый. Вот и увидели. Главарь долго изучает всученный ему в лапки договор без печати. Кажется, документ был вовсе сделан в космосе и на скорую руку. Джон Картонов вспоминает все ненаписанные им стихи и песни, которые вовсе не знает.

Вдруг оказалось, что пожар идей в нем никак не угасает, что он будет с Джоном до самого конца. И ни одна звезда не погасит то, что бессмертной, чем она сама.

Главарь покатаков наконец-то перестал читать договор. Его улыбка, которая и до этого была натянута, превратилась в узкий канат. Он подошел к маленькой столешнице, что стояла сбоку помещения. Поднял с нее фарфоровую чашечку и спросил у всех здесь присутствующих: «Чаю?»

Биография артиста, в которой главное не человек,

А искусство!

Будучи совершенно не в курсе дела, а уж тем более всякого рода его конкретики, считаю самым лучшим вариантом для достижения хоть какой-то профессиональности станет движение путем образов и мыслей, которые стремительно будут искать пустоту в той же самой пустоте. Условно представляю, что эта пустота черного цвета. Она ни то, чтобы пугает, однако вызывает какие-то странные эмоции. Желание остановиться и выбросить все из головы, например. Но существуют же в нашей обыденности люди, которые зажигают свет. Это уже здорово. И приятно. Остается лишь дело за малым. Добавить жизненности, честности, понимания, сочувствия, интереса ну и еще чего-нибудь эдакого.

Пожалуй, и стоит начать со света. С маленького огонька, который только что начал свою жизнь и сразу углубился в старчество и одиночество. Начать с самого, как кажется, простительного повтора.

Старик и его старая деревянная изба, что расположена в глубочайших дебрях рыжего леса. Он ежедневно сушился, а она извечно подгнивала. Когда нечем сегодня заняться (а затем и завтра нечем) взгляд углубляется и становится шире. В зеркале сетчатки начинают твориться метаморфозы, благодаря которым окружение приобретает более волнительные очертания. Вот и небо как будто лазурное и, конечно, красивое, и дышать как-то приятно, и этот чудаковатый лес цвета юношеских волос определяет собой обогащение, материальное и духовное. Так бы старик и ощущал мир дальше, если бы ни побочные эффекты от бездействия и инфекций (в меньшей мере). Начинаются невыносимые боли. Это предпоследняя стадия хвори. А последняя… Это конец.

Вот лежит старик на кровати и дует в его большие уши вентилятор, который уже будто и не может прекратить. Благодаря нему только сильнее чувствуется сухость. Сухие глаза и рот. Нет ни капли воды, ни струйки соленого пота. И кажется, что нет вместе с тем признаков жизни в этой избе. Куда-то она убежала, стоя на месте. Смешно и страшно.

Где начинает гореть огонек, сгорает человек. Для одних этот процесс выливается в мучительное ожидание, а для других в секунду осознанья. Самое начало – это повод подумать: готов ли я (Земной я) на жертвы, которые обязательно будут и которые с большей вероятностью окажутся серьёзными.

Страшно… Если переборщить со своими попытками что-то преобразить и открыть нормальные двери восприятия, то можно небезосновательно считать потерянным все остальное, не менее (или чуть менее) важное. Это и счастье, и любовь, и спокойствие. Каким же аккуратным необходимо быть, чтобы обойти все препятствия и не оказаться в больничной палате или чего еще хуже. Да, и правда немножко страшно.

Чтобы не бояться, окунусь в некоторое второстепение. В тоннеле не было освещения и не было зеркал. Никто не охранял вход и выход. Словно подземный переход, но без нищих и странных, хотя может где-то их кости и захоронены поблизости. Стены где-то горячие, а где-то могут вызвать озноб. Это не противопоставление друг другу, а скорее черты характера. Этот тоннель вполне способен быть чувственным и безусловно может вызвать неподдельные эмоции у мимо проходящего. Он в принципе вообще мог бы быть человеком, но увы. Так вот, идет кто-то по нему, а он начинает усмехаться залихватски тебе вдогонку. Сначала, даже сложно сказать, как на это прореагировать, ведь никакой шутки не было. Неужели это издевательство? Если так, то кажется – оно заслужено.

Мастер слишком слаб, чтобы не попасться под свое наказание. Это не последнее, что совершит тоннель. Уверенность в этом хоть и расстраивает, но при этом придает некую стабильность.

В это время старший прапорщик Картонов только лишь проснулся.

Эпилог

Больничная кровать. Снова.

Или кровать отлично лечит?

Увидел парус путь мой млечный

И то,

Как ярко белый цвет сияет

Вечным поведением событий

Спасение людей?

Спасение без вскрытий.

Совместно с кислотой лимонной и пустотой соленой

Летают стулья,

Стул один…

Мороженка растает…

Затихает.

И лишь вопрос возник:

«А где моя Собака?»

Это был эпилог старика. Он был и банально сплыл. Больше не появится. Скорее всего.

Уродец

Я поступил не по-людски,

Закрыв на ключ лесной колодец,

Кто виноват, что я уродец,

Кто сжал в кулак мои вески.

И нет точнее, чем пословиц

Текстов, что дали бы понять,

Кто виноват, что я уродец

И наконец-то не солгать.

Когда же снова вас увижу

И принесу плоды Атилле,

Пойму, что люто ненавижу

Но так хочу, чтоб все меня любили.

Я не чадо Я уродец

Я вырыл маленький колодец

У простого жителя простого города простой страны вдруг ни с того ни с сего посинели ладони. Звучит, как завязка какой-то пугающей байки из летнего лагеря, но нет. Не все так прозаично. Эта глава посвящена странностям.

Конечно, синие руки жителя выглядели очень странно, ведь никаких жгутов на предплечьях, которые потенциально могли останавливать кровь, этот житель вроде бы не носил. Вроде бы. Самым очевидным вариантом после жгутиков становится краска. Часто ведь случается, что человек, двигаясь в нужном ему направлении, случайно попадает в лужу или вовсе в грязь. Потом долго отряхивается, чтобы окружающие не высмеивали нечистые ботинки, и идет дальше в своем направлении. Так можно вляпаться и в краску, и в еще чего ни попадя… А потом смыть. Но вот в чем заключается главная странность случая. Жителю нравится свой цвет рук, и он не особо горит желанием подставить свои ладони под горячую воду из крана. Не хочет он также воспользоваться жидким антибактериальным мылом, а потом вытереть уже чистые руки своим синим полотенцем. Это было бы для него так просто. Но мы ведь все созданы для чего-то более сложного.