Тут на снегу начала шевелиться «замша», но я ее, такую бедненькую, быстренько успокоил. Пнул по спине, чтобы оставить на семействе Прокошевых родовой синяк. А затем я сквозь сдержанные запахи оленины трусливо и крайне по-деловому побежал в бар «Мюнхен», чтобы на вынос закупиться сангрией и провести ночь в компании испанских танцовщиц. Или французских, мне особо не важно, главное – получить экстаз. Бездумный. Своевольный.

Спасибо, бармен, ты так добр. Ты добавил вдвое больше грейпфрута, чем мог бы. Спасибо дверной засов. Ты поддался намного быстрее, чем я ожидал. Я благодарю от всей души эту холодную пятницу, ведь она чудесно закончилась и не прервалась, да уже никак и не прервется, черным понедельником. Наконец, я поблагодарил бы тебя, мой дорогой пушистый хвост. Ты нарисовал великолепный мой портрет в формате А1, и я с новой силой полюбил этот картинный жанр. Как величаво изобразил ты образ двадцати четырехлетнего ленивца и возможно, что альфонса. Пририсовал к моим бледным плечам погоны, как мечтал сделать мой боязливый отец.

Но не проси, пожалуйста, не проси обернуться меня и посмотреть на то место, откуда ты растешь. Я право боюсь осознать, что за время сна ко мне в квартиру прокрался безумный доктор и пришил тебя к моей заднице. Я лучше допью сангрию, поглажу голодную Маруську закрою глаза и продолжу верить в то, что это просто странно протекающий экзистенциальный кризис. «Триганде».

Посвящается солнышку, которое светит только для меня

Посвящается тучке, которая громом отдается в ушах

Объяснение

Данная книга хранит в себе один лишь вымысел. Правда. В ней нет реально существовавших людей, а еще ее повествование не поддается никакому логическому объяснению, как бы вы, дорогие читатели, этого тайно не желали.

Но, если отбросить логику, оставить ее, так сказать, на задворках чудного остроумия, можно запросто догадаться до того, что алогичный сюжет «Бзика в кратком», хоть и имеет нелинейные составляющие, по своей сути выстроен в форме замкнутого коридора с односторонним движением, где события и вопросы дополняют друг друга. Рассказчик (у него есть имя), как бы не пытался перевести тему или же сделать вид, что увлечен разными персоналиями, все равно продолжает кружиться с одинаковыми формулировками, как белка в колесе.

Так же в книгу полупроизвольно вставлены поэтические потуги. Удачи.

Джон Картонов должен был прилететь на космический корабль «Вафли-232» еще в Юрьев день, однако его нелюбовь к русским именам вывернула «валенок» (космический термин) в противоположность к «Югу» (псевдокосмический термин), что, несомненно, замедлило шаттл.

Цель Джона была проста; договориться с кораблеанцами (т.е. с жителями корабля) о создании новой звезды, мощнейшего источника энергии, способного обогреть и обжарить все уголки Молочного и Немолочного (Овесного?) пути. Кажется, Джон всю жизнь самостоятельно мечтал стать источником тепла. Кажется, всерьез думал научиться согревать всех высоким градусом своего дыхания и низким порогом вхождения, но, к несчастью, мышечный материал, из которого сегодняшний астронавт Джон состоит, не способен быть тем самым эликсиром спасения для молекул, избегающих холод и ветер. Тем ни менее телесный картон очень хорошо горит. Такой картон легко может стать проводником огня и путеводителем спасения. Джон действительно догадывался об этом с малых лет, и именно поэтому он, начиная с юношеского возраста, завел себе еще мечту «Плана Б». Он думал о том, как бы прослужить хоть миллисекунду своей алгоритмической жизни в звании старшего прапорщика – кормильца, камикадзе и защитника всей галактической провизии. Как жаль, что все не так легко.

С самого первого дня своей жизни, который, между прочим, случился поздней осенью, он уже умел разговаривать и производить в своей голове мозговой штурм со своими внутримозговыми друзьями. Первая мысль, которая посетила новорожденного Джона, состояла в желании выпить стакан апельсинового сока. Вторая – предлагала застрелиться. Это были две самые свободные мысли, которые можно было представить. Так просто и одновременно тонко чувствовать мир не умел ни один младенец. Стало очевидно (кому-то уж точно), что Картонов станет избранным. Великим космическим героем!

Уже в двенадцать лет он научился ходить! Это было невероятно. Мальчик встал и попрыгал, как лягушонок, а следом взял два старых веника, взмахнул и умудрился подняться над землей на пять или даже шесть сантиметров. Это было настоящее чудо. Дети показывали на него пальцем. Соседи фотографировали.

Увлечение психоделией у Джона началось очень рано. Виной всему стал рассказ, какого-то американского писателя про мальчика, периодически превращающегося в газонокосилку. Джон, наверное, тоже мог превратиться в инструмент по подстрижке газона, но он никогда не пробовал. Он любил превращаться в цветы, в качели. И когда он превращался в качели, любил катать свою бабушку. Он ценил свою бабушку, хоть и не всегда верил в ее натуральность. А вместе с ней Джон ценил и дедушку. Эти двое – единственные, кто с удовольствием доставали тетрадку с Джонниными записками (которую он привык не скрывать) и хотя бы делали вид, что читают. Может быть и не особо всматривались во все страницы многотомного дневника, но уж точно понимали, что все те буквы и цифры вовсе не хлопок воздуха. И даже не взрыв, прости всевышний. Это сама судьба. Это то, что нужно контролировать.

Быть музой – это не значит стоять, как вкопанный. Надо копать, помогать. Чтобы в конечном итоге вышла не канава, а колодец полный святой и чистой воды. У Джона была своя и очень хорошая муза. Каждое утро тех далеких месяцев юношеского максимализма муза подходила к его кровати, бережно поправляла одеяло и по-товарищески жала Картонову руку за его успехи. Сжимала так сильно, что и сейчас на правой руке у него видны маленькие шрамы. И, к сожалению, ни один раствор или же крем не сможет излечить когда-то праведную конечность.

Когда Джон подрос предприимчивый дедушка отправил его учиться в Таиланд. Там он познакомился с Каштаном Огибаловым, Николаем Абрамовым, Эдуардом Покровским и его племянником – Эдуардом Покровским-Третьим, а еще повстречался с Виктором Париковским, Леонидом Форсмажоровым и Сигизмундом Петровым. Они все отличные ребята и патриотичные люди. Кто-то умер за родину, кто-то случайно, но абсолютно все сделали это за идею. Теперь их стоит забыть. Неоправданные средства слишком навязчивы.

Кстати, Джон готов умереть за идею. За как будто бы свою. Другие идеи в основном были отвратительны для него. Жаль их не порезать ножом, не раздавить молотком, не плюнуть им в неказистое лицо.

Именно благодаря принципам верности одним взглядам и своему чертовски важному предназначению Картонов попал в космос. Во время прохождения тайландской учебы все учителя Щаолиня советовали ему стать маляром и начать во благо мирового культурообразования разрисовывать стены Ньюкасловских домов в зеленый цвет. Как только разрисовал одну поверхность, отправился бы к другой налаживать экспозицию. Своего рода путешествие. Но чхать Джону на путешествия, а уж тем более на приключения. Все это звучит ныне слишком задорно и крайне своеобразно. А вот путь Джона до корабля «Вафли-232» совершенно обычный. Тем он и привлекателен. Никаких тебе погонь, перестрелок, смертей семнадцатилетних мальчиков с голосом, как у Вуди Вудпекера. А самое важное в этом космическом пути вовсе не эмоция. Один лишь результат – вот что главное…

Корабль-цель был расположен в пустоте бесконечного космоса. Ни единого звука, но в ушах все равно слышится спэйс-рок.

Подлетев к «Вафлям» на расстояние сорока трех пуль, Джон заплакал. Он не был актером – фальшь была видна с первой секунды. Слезы разлетелись по всему скафандру, образуя в нем микроклимат, напоминающий грозовое явление. Островскому в своем литературном кружке и не снилась такая гроза. Слезно не потому, что кто-то умер или не было выхода. Просто так вытекает. Это словно бы молниеносная атака на сознание, напоминающее судорогу. И она мигом прошла. А корабль тем временем распахнул входной шлюз.