— Камера… Они видели…

Итан бросает взгляд на черную точку над входом и сильнее прижимает меня к себе. Касается губами моего виска, успокаивая.

— Не видели.

Холодная уверенность звучит сталью в его спокойном голосе.

— Почему? Наблюдение же… Они постоянно смотрят. За всеми нами.

Эванс отпускает меня и, облокотившись о шкаф, складывает руки на груди. В его глазах те самые лукавые искры, которые обещают мне скорую гибель. У него точно есть план. У него всегда есть запасной вариант, я уверена.

— Камера, которая передаёт изображение из моего отсека, транслирует запись. Те, кто сейчас наблюдают за происходящим, видят то, что было записано пару недель назад. Поэтому, на экране тебя нет. Они не должны увидеть… Надеюсь, что не видели. В противном случае, за нами уже давно пришли бы.

Губы мужчины соединяются в хитрой улыбке, пока я растерянно пытаюсь переварить информацию.

— То есть? Но как?

Мне совершенно непонятно, как такое может быть. И я снова удивлённо смотрю на крошечный объектив, пытаясь разгадать слова Эванса.

— Я не был уверен, что получится, поэтому не говорил заранее. Когда удалось достать блокер, я открыл архивы записи камер. И подключил к этому каналу ту, что ведёт в мой отсек. Там постоянно идёт трансляция предыдущих дней. Я взял за основу пять произвольных суток, из ранее прожитых, и запустил их на повтор.

Он проводит по подбородку и теперь улыбается в открытую. И пока я растерянно хлопаю ресницами, вновь делает шаг ко мне, впиваясь поцелуем в мои губы, запустив пальцы в волосы и притягивая к себе. Окончательно выбивая из меня остатки самообладания и мысли. В такие моменты я не могу думать ни о чем больше. А постоянное волнение быть пойманными обостряет каждое ощущение. Когда он отпускает меня, я едва удерживаюсь на ногах.

— Пора собираться, Эш, времени почти не осталось. Сейчас погасят свет. В темноте одеваться сложнее.

Поднимаю взгляд, всматриваясь в его небесно-голубые омуты.

— Что мне делать? Одежда осталась в моём отсеке, да и как мы выйдем вдвоём из одной комнаты.

Понемногу меня начинает накрывать осознание опасного положения, в котором мы оказались. Понимание ситуации. Даже если камеры в отсеке Итана транслируют записи, то как быть с теми, которые установлены в коридоре? Да и вообще, вдруг кто-то заметит, поймет, что мы вышли из одной комнаты? Эти и ещё сотня подобных вопросов возникает в моей голове, накручивая и без того моё нервное состояния до максимума. Эванс говорит быстро и четко, будто этот план давно разработан в его голове, и он уже сотни раз репетировал эту речь.

— Ничего не бойся. Будь спокойной и постарайся не проявлять эмоции. Надень халат просто поверх топа, и застегни его на все пуговицы. Штаны по цвету такие же как рабочие, поэтому никто не заметит. Главное — не нервничай.

Он застёгивает пуговицы на рубашке, и по отсеку, отскакивая от серых стен, разносится сигнал. Я вздрагиваю от резкого звука и оборачиваюсь, глядя на Эванса в поиске поддержки. Через три минуты необходимо выходить. Начинаю заметно нервничать, и пальцы не слушаются. Поэтому Итан, ловко перехватив инициативу, быстро застёгивает на мне халат.

— А что дальше?

Кусаю губы и оглядываюсь по сторонам. Кажется, что тесная комната становится уже, а стены начинают давить. Делаю вдох, стараясь заглушить гул в висках от волнения. Он протягивает перчатки, и я начинаю натягивать их на вспотевшие ладошки. Выходит это с трудом. Обхватив моё лицо ладонями, он внимательно смотрит на меня, говорит серьёзно, стараясь донести суть.

— Камеры в коридоре снимают из разных ракурсов, вращаясь. Один оборот происходит на три минуты. Там три основных фазы. Одна фаза — одна минута. У них слабый угол действия, поэтому используют вращения. На счёт один — она снимает выход из моего отсека. На счёт два — шеренгу идущих, три — твой отсек. Тебе необходимо покинуть комнату, когда будет третья фаза. Запомни! Третья! Так в запасе будет лишняя минута, пока камера вновь вернётся к шеренге, вы уже успеете пройти дальше, не попадая в радиус действия. Я выйду и дам сигнал, в какой фазе находится камера. А ты следи за временем и считай. Выжди немного. Чтобы между нами было расстояние.

Последние слова он произносит уже в темноте, быстро оставляя поцелуй на моих губах. И пока я не успела понять ничего, проходит к двери. На моих губах застывает миллион вопросов, а стеклянная перегородка отъезжает в сторону, оставляя их неозвученными. Он делает шаг в коридор и бросает взгляд обратно. Паника. Я чувствую, как не хватает дыхания. Я не поняла ничего. Не запомнила сказанное. Что мне делать сейчас? Какой сигнал? Перед тем как фигура Эванса исчезает за непроницаемым стеклом, замечаю, как он разжимает кулак, показывая один палец.

Дверь закрыта, а у меня внутри всё так трепещет от волнения, что даже во рту пересыхает.

«Один. Одна фаза, одна минута…»

Прокручиваю его слова в голове и, нервно пригладив волосы, подхожу к двери, уставившись на панельные цифры.

«Одна фаза — одна минута. Соберись Эшли! Не бойся!» Вдох.

Упрямые значения на табло не меняются, хотя мне кажется, прошло уже очень много времени. В какой-то момент я допускаю мысль о том, что в системе сбой, и таймер завис на этом значении. Наконец-то цифра меняется, и я выдыхаю.«Два»

Всеми силами стараюсь удержать себя от нарастающей паники. Я боюсь что-то сделать неправильно. Ошибиться в расчетах и попасть в объектив. Крепко стиснув пальцы и нервно кусая губы, не свожу взгляд с циферблата.

«Три» Я практически ринулась к выходу, но замираю, останавливаясь в шаге от двери. В памяти всплывают слова Итана:

«Выжди время»

Мучительное испытание. На лбу выступила испарина, а ритм сердечных сокращений заглушает даже мысли. Единственное что я слышу сейчас — пульсацию в висках. Она непрекращающимся гулом сбивает абсолютно любые раздумья. По идее, камера должна сейчас вернуться в положение «один», делая новый поворот.

«Или нет?»

Сомнение — это худшее из чувств. Когда ты колеблешься в правильности решений, перестаешь доверять самому себе. Подвергашь сомнениям верность собственных действий. Цифра сменяется, а я с ужасом понимаю, что не знаю, по какому принципу идёт вращение объектива. И совершенно сбиваюсь со счёта. Мне становится так страшно, что пальцы подрагивают. Ещё одна фаза.

Стучу пальчиками по бедру, отбивая в такт сердечному ритму. И когда появляется новая цифра — делаю глубокий вдох и нажимаю на открытие двери. Шаг в коридор на совершенно ватных ногах. Мгновенно бросаю взгляд на камеру и облегчённо выдыхаю, когда понимаю, что она не снимает меня сейчас. Выдох. Несколько человек оглядываются на меня, но я тут же беру себя в руки, натягивая абсолютно безразличный вид. И становлюсь в шеренгу идущих. Если кого-то и заинтересовала моя персона, то ни один из объектов ничего не сказал. Вот он принцип нашего общества — безразличие.

Кисти стараюсь прижимать ближе к бедрам, чтобы скрыть дрожь. И смотрю перед собой, шаг за шагом подходя ближе к пункту охраны. Моя единственная надежда — что мне удалось пройти незамеченной. Не вызвать подозрений. Наверное, это единственный раз, когда я восхваляю уставы нашего мира. Никто особо не обратил внимания, что я покидаю не свой отсек. В этом и есть весь смысл. У объектов нет постоянного места жительства. В любой момент, при очередном контроле или прохождении комиссии — могут перевести. Так, как это было со мной и не единожды. Даже возвращаться за вещами нет необходимости. Потому что у большинства из нас нет личных вещей. Только рабочая форма, которую выдают в зависимости от блока. Мы живём через стенку с другими людьми и совершенно не знаем их имен. Мы сотни раз проходим рядом, даже не обронив ни единого слова. Каждый сам по себе. Один в этом мире.

Лицо бледное, и я даже чувствую слабость от избытка нервного напряжения. Если бы не стиснутые зубы, наверняка уже выдала себя дрожащими губами.