Итан разворачивается ко мне и уже привычным жестом сбрасывает ненавистные перчатки. И снова я замираю. Наверное, я никогда не привыкну к подобному. Но мне так нравится, когда он это делает. Как сжимает пальцы и как выступают вены на его руках. Как стальные нити они обвивают его предплечья и кисти, скрываясь под кожей. И это услада для моих глаз.

— Да. Давай про повреждённых. Я хочу знать, были ли такие как мы в Ребут-сити раньше. Какие вообще сведения есть о них.

Итан чуть хмурит брови, поглядывая на дисплей.

— Уверена, что действительно этого хочешь?

Конечно хочу. Всё, что касается «нас» для меня теперь первостепенно. И раз уж мы с Эвансом явно относимся к некому запрещенному виду, то хотелось бы знать, каковы наши шансы.

Он вводит запрос в систему, и первое, что мы находим — статья о повреждённых. Эту информацию нам давали во время обучения. Помню, как каждый ментор контролировал информацию, которую мы получали в процессе учебных часов. А этой теме было выделено целых два модуля. Я заучила эти строчки наизусть.

Наш мир — идеальный порядок и подчинение правилам. Ребут-сити — это город, воспитывающий людей согласно строгим канонам. Чипы блокируют проявление эмоций, полностью уничтожая потребность в контакте объектов вне рабочего времени. Каждый житель города должен чтить систему и выполнять свои функции. Быть тем самым маленьким звеном, которое вращает огромнейший механизм.

Но в истории были и те, кто по каким-то причинам не поддавался воздействию чипа. Я помню, как во время занятий один из учеников проявлял излишний интерес, задавая вопросы, которые следовало бы держать при себе. Он озвучивал то, о чем я боялась даже думать, чтобы случайно не произнести подобное вслух. А он говорил. Высмеивал весь наш устрой. Не скрывая правды, стараясь достучаться до каждого. Метки появлялись в его личном деле слишком часто. А потом… Потом он попал в камеру. А я для себя раз и навсегда уяснила, что необходимо молчать.

Повреждённый — так тогда звучал его приговор. Он испытывал эмоции, и чип не справлялся с активностью его мозга. Он был таким же как и я. Но не боялся говорить об этом. За что и заплатил свою цену.

На экране высвечивается таблица с порядковыми номерами всех членов Ребут-сити. Это длинный список с общими данными и личными делами каждого жителя города. Тех кто был и кто есть. Огромнейший архив, где хранится абсолютно все досье.

Рассматриваю порядок цифр и ощущаю странное волнение. Их так много. Не один и не два… Тысячи комбинаций и столько же колонок. Нас так много успело стать частью этого мира. Строчки мелькают перед глазами. Зелёным подсвечены те, кто живёт сейчас в городе. Красным — те, кто уже утилизированы. Перед глазами рябит от череды цвета.

Среди номеров Итан находит знакомые цифры. Того самого напарника, который погиб в шахтах вентиляции. Возле порядкового номера надпись — повреждённый. Рядом с цифрами стоит графа количество меток и статус — деактивирован. Аватар перечеркнут красным крестиком, оповещающим, что объект уже умер.

Мы с непониманием переглядываемся с Эвансом, стараясь понять смысл статуса. Но объяснений нет. Листаем обратно, где личное дело одного из жителей города, живших раннее. Рядом с именем статус — мертв. Так в чем разница? Почему тогда в личном деле значиться слово «деактивация»?

— Что это значит? Ты же говорил, что его смерть произошла в результате несчастного случая?

Итан только хмурит брови, снова и снова вчитываясь в статус. Замечаю, как сложно ему даётся сохранять спокойствие. Он с такой силой стиснул челюсть, до хруста в зубах, что мне тут же стало неловко.

— Я не знаю, что это значит. Он действительно погиб из-за нелепой случайности.

Эванс открывает подробное досье, внимательно вчитываясь. В пояснении причины смерти было сказано: погиб в шахтах, и на этом всё.

Закрыв личное дело, Итан листает дальше, пока я просто молча наблюдаю за сменой аватаров. Среди них замечаю знакомые лица, например Жаклин и этого мерзкого блондина, имя которого я не знаю — 2007. Мы не вчитываемся в их данные, просто быстро переключаясь на другую строчку. Хотя, среди объектов есть и те, кого я совершенно не помню. Странно осознавать, насколько велик по размерам Ребут-сити. Ведь я не знаю и половины тех, чьи личные дела отсвечивают зеленым.

А после дыхание моё замирает. Когда среди сотен порядковых номеров взгляд цепляется за цифры 2092. На аватаре фото Эванса, где он максимально серьёзен, а зеленый кружок вокруг приятно успокаивает. Ни за что на свете, я бы не хотела, чтобы рядом с его аватаром светился красный крест. Даже от мысли мне становится больно. А ведь это вполне может случиться. Количество меток девять, и вновь я кусаю губы, понимая, насколько близок 2092 к утилизации. Взгляд опускается ниже. Статус объекта — на контроле.

«На контроле»

Становится страшно, я оборачиваюсь и снова смотрю в голубые глаза в поисках ответов и банальной поддержки.

— Что это значит?

Вижу, как заметно напрягается Итан, открывая личную информацию. Среди строчек стоит предварительное заключение — возможно повреждённый. И я ощущаю нехватку кислорода, будто из лаборатории только что выкачали весь воздух. Не хочу в это верить.

«Они знают… Подозревают»

Просто ждут, когда он снова оступится. И тогда уничтожат. Просто отключат. Как я собственноручно отключила капсулы сегодня.

Листаю ещё ниже, и снова сердце пропускает очередной удар — 2104.Моё личное дело хранит всю информацию от пробуждения. Здесь записаны все метки и причины, по которым я их получила, данные контролей и медицинских осмотров. Листаю в самый низ и замираю. Статус точно такой же, как и у Эванса — на контроле. А дальше краткое пояснение — возможно общение с повреждённым. Подозрение на наличие антидота.

Несколько раз моргаю, стараясь понять последнюю строчку в личном деле. Растерянный взгляд не может сосредоточиться ни на чем больше, чем странная фраза:

«Наличие антидота»

Эванс смотрит на меня с таким же непониманием, перечитывая несколько раз заключение.

— Что это значит? Наличие антидота?

Спрашиваю у Итана, но он лишь пожимает плечами и нахмурив брови. Пальцы скользят по волосам и он отходит в сторону. И прикрыв глаза, просто пытается принять полученные сведения.

— Я не знаю, Эш. Но однозначно они всё знают.

Я не хотела верить в это, но факты неопровержимы.

— Почему же тогда до сих пор не уничтожили нас?

Вернувшись к рабочему месту, быстрым движением Итан сворачивает информацию, оборачиваясь и усаживаясь на столешницу.

— Думают, что контролируют. Наблюдают, проводят эксперимент. Мы просто объекты исследований.

Он смеётся, потирая пальцами прикрытые веки. Но в этом смехе просто безысходность.

— Мы живы, пока зачем-то нужны им. Но как только станем бесполезны…

Нас всегда могут убить. В любой момент. Я не знаю, что ждать от нового дня. Не уверена, что он вообще настанет. Мы всего лишь эксперимент. Повреждённые гены идеального общества. Бросаю взгляд на маленькие капсулы, в которых так называемый «брак» — тот самый генетический материал для исследований, — и понимаю, что мы точно такие же. Заперты в этом мире, как под стеклом. И нужны лишь для глупых данных, которые кто-то введёт в таблицу.

Чем больше мы изучаем данные объектов, тем больше вопросов возникает. Вот уже третий день мы читаем личные дела тех, у кого стоит клеймо «повреждённый». Никто не дожил до возраста завершения. Большинство из них попали в камеру утилизации до возраста середины, до тридцатилетия, а некоторые ещё раньше. И десятая метка стала приговором для каждого. Но были и те, в чьих делах значилось слово «деактивация». Мы с Эвансом так и не смогли дать объяснений данному термину. Ведь среди объектов, что попали в эту графу, — те, у кого было около пяти меток. Так почему это происходит? Чем отличаются эти повреждённые от других? Мы специально создали собственную таблицу, где были все дела с меткой деактивации. Просто чтобы понять, что их могло бы объединить, кроме того, что все объекты были такими же как и мы с Итаном — не поддавались влиянию чипа. Но больше всего меня беспокоил тот факт, что среди нескольких десятков повреждённых ни у одного я не встретила упоминания об антидоте.