В. Я. Брюсову Улыбнись в мое «окно», Иль к шутам меня причисли, — Не изменишь все равно! «Острых чувств» и «нужных мыслей» Мне от Бога не дано. Нужно петь, что все темно, Что над миром сны нависли… – Так теперь заведено. — Этих чувств и этих мыслей Мне от Бога не дано! Барабан
В майское утро качать колыбель? Гордую шею в аркан? Пленнице – прялка, пастушке – свирель, Мне – барабан. Женская доля меня не влечет: Скуки боюсь, а не ран! Все мне дарует – и власть и почет Мой барабан. Солнышко встало, деревья в цвету… Сколько невиданных стран! Всякую грусть убивай на лету, Бей, барабан! Быть барабанщиком! Всех впереди! Все остальное – обман! Что покоряет сердца на пути, Как барабан? Герцог Рейхштадтский Из светлого круга печальных невест Не раз долетали призывы. Что нежные губы! Вздымались до звезд Его молодые порывы! Что жалобы скрипок, что ночи, как мед, Что мертвые статуи в парке? Иному навстречу! Победа не ждет, Не ждут триумфальные арки. Пусть пламенем пестрым кипит маскарад, Пусть шутит с ним дед благосклонный, Пусть кружатся пары, – на Сене парад, Парад у Вендомской колонны! Родному навстречу! Как пламя лицо, В груди раскаленная лава. И нежно сомкнула, вручая кольцо, Глаза ему юная слава. Душа и имя Пока огнями смеется бал, Душа не уснет в покое. Но имя Бог мне иное дал: Морское оно, морское! В круженье вальса, под нежный вздох Забыть не могу тоски я. Мечты иные мне подал Бог: Морские они, морские! Поет огнями манящий зал, Поет и зовет, сверкая. Но душу Бог мне иную дал: Морская она, морская! На радость Ждут нас пыльные дороги, Шалаши на час И звериные берлоги И старинные чертоги… Милый, милый, мы, как боги: Целый мир для нас! Всюду дома мы на свете, Все зовя своим. В шалаше, где чинят сети, На сияющем паркете… Милый, милый, мы, как дети: Целый мир двоим! Солнце жжет, – на север с юга, Или на луну! Им очаг и бремя плуга, Нам простор и зелень луга… Милый, милый, друг у друга Мы навек в плену! Июль – апрелю Как с задумчивых сосен струится смола, Так текут ваши слезы в апреле. В них весеннему дань и прости колыбели И печаль молодого ствола. Вы листочку сродни и зеленой коре, Полудети еще и дриады. Что деревья шумят, что журчат водопады Понимали и мы – на заре! Вам струистые кудри клонить в водоем, Вам, дриадам, кружить по аллее… Но и нас, своенравные девочки-феи, Помяните в апреле своем! Жажда Лидии Александровне Тамбурер Наше сердце тоскует о пире И не спорит и все позволяет. Почему же ничто в этом мире Не утоляет? И рубины, и розы, и лица — Все вблизи безнадежно тускнеет. Наше сердце о книги пылится, Но не умнеет. Вот и юг – мы томились по зною… Был он дерзок – теперь умоляет… Почему же ничто под луною Не утоляет? Розовая юность С улыбкой на розовых лицах Стоим у скалы мы во мраке. Сгорело бы небо в зарницах При первом решительном знаке, И рухнула в бездну скала бы При первом решительном стуке… – Но если б вы знали, как слабы У розовой юности руки. Зима Мы вспоминаем тихий снег, Когда из блеска летней ночи Нам улыбнутся старческие очи Под тяжестью усталых век. Ах, ведь и им, как в наши дни, Казались все луга иными. По вечерам в волнисто-белом дыме Весной тонули и они. В раю затепленным свечам Огни земли казались грубы. С безумной грустью розовые губы О них шептались по ночам. Под тихим пологом зимы Они не плачут об апреле, Чтобы без слез отчаянья смотрели В лицо минувшему и мы. Из них судьба струит на нас Успокоенье мудрой ночи, — И мне дороже старческие очи Открытых небу юных глаз. |
