Назавтра клиника приветствовала её коридорами полными народа. Приём шёл медленно; пришлось вдоволь наслушаться о хворях и недугах и даже поучаствовать в дискуссии благодаря одной очень словоохотливой пожилой даме, которая никому не дала шанса уклониться. Она то критиковала недостатки медицинского персонала, то переключалась на личности пациентов. «Вот вас, милочка, допустим, что-то беспокоит, – проворковал «божий одуванчик», задержавшись на Инге, – но обезболивающие таблетки не спасут, нужно искать корень зла». Ингу не прельщала перспектива обсуждать с посторонними детали интимного характера, и она сдержанно потупилась. «У вас молодых вечно что-то болит, – не замечая реакции оппонента, продолжала бабулька. – Взять хотя бы мою внучку: режим дня не соблюдает, питается неправильно. Где это видано – сидеть до полуночи за компьютером и жевать, прости господи, из коробки. Организм-то не железный».

Забыв о присутствующих, болтливая особа завела шарманку нескончаемого монолога. Очередь обречённо безмолвствовала, втайне мечтая, что источник красноречия скоро иссякнет, а Инга задумалась о детях. Отец обещал отвести их на рыбалку. Погода чудная… после дождя хорошо клюёт рыба. Ею овладело состояние сонной апатии. Откуда-то издалека доносилось: «Болит голова, болит голова» и тут же пронзительный окрик клинком разрезал тишину: «Следующий! Девушка, девушка, очнитесь, вас вызывают!» Испуганно озираясь, бедняжка не узнавала места, в котором очутилась. Стена напротив заметно пульсировала. Или нет – это стучало её сердце, отдаваясь вибрацией в теле и искажая восприятие. Окончательно оправиться от шока ей удалось лишь в кабинете, когда в нос ударил резкий запах нашатыря. «Вам лучше?» – голос принадлежал мужчине в белом халате со взглядом, излучающим профессиональную тревогу за здоровье ни много ни мало всего человечества.

– Что со мной, доктор? – еле слышно произнесла Инга.

– Вы потеряли сознание в коридоре, мы с «сестрой» привели вас сюда под руки. И давно вы страдаете подобными припадками?

– Примерно с месяц меня мучают галлюцинации: мерещатся колокольчики в листве деревьев, преследует ощущение остановки времени.

– Что значит «остановки времени»?

– Сложно объяснить… Напоминает «стоп-кадр». Как будто проектор не тянет плёнку. Сначала всё вокруг застывает, а потом рывками начинает двигаться эпизод за эпизодом. Следом лавиной прорываются звуки. Изображение начинает ускоряться, превращаясь в красочное месиво; но постепенно замедляется и возвращается привычный порядок вещей.

– Сколько же в среднем длится каждый период?

– По субъективным оценкам – не более минуты, но определённо сказать затрудняюсь.

– С чем вы ассоциируете своё плохое самочувствие? Может с аномально высокой температурой?

– Да, пожалуй, с наступлением жары мне становится хуже. Что со мной? Неужели я серьёзно больна?

– Только тщательное обследование выявит истинную причину недомогания. Сделайте компьютерную томографию, рентген, сдайте анализы, а я ознакомлюсь с выводами специалистов и назначу лечение. И мой вам совет – не переутомляйтесь и поменьше находитесь в духоте. Держите направление, всего доброго.

Инга, покинув кабинет, пошла по коридору под сочувствующий шепоток окружающих, а вдогонку неслось: «Ну, надо же, такая молодая…» От этих слов в душе рождался глухой протест, не дающий смириться с очевидным. Факт о собственной неполноценности ею категорически отвергался. Надо полагать, справедливо заявлял о себе древний инстинкт выживания, диктующий не выделяться на фоне соплеменников, дабы не быть изгнанной на погибель. Или ей просто не хватало кислорода и не терпелось быстрее покинуть душное вместилище болезней. Так или иначе, она заторопилась домой.

Вечером Иван поинтересовался итогами посещения клиники.

– Ну, что сказал доктор? – участливо спросил он.

– Сказал: виновата погода. А еще, что меня надо жалеть, холить и лелеять.

– Ингочка, милая, разве я спорю?!

– То-то же.

Ночь спустилась на город, и пробил час озарений. Никакой мистики, простая физиология, сводящаяся к тому, что некто, желая найти ответ, долго не может добиться успеха и, в конце концов, ставит крест на своих попытках. Но информация, собранная в клеточках серого вещества, обрабатывается независимо от воли обладателя мозга, поскольку главнейшие функции спящего организма не прерываются ни на миг. Наконец результат достигнут, и задача решена. К сожалению, частенько мы даже не догадываемся об этом – все зависит от внимательности. Человеку, погрязшему в обывательской рутине, недосуг разбираться в сигналах, подаваемых подсознанием, и проблема так и остается с ним навеки.

Инге как раз представился подходящий случай прислушаться к себе. Проснувшись и поняв, что муж уже ушел, она, лёжа в кровати, принялась лениво созерцать ловкие маневры двух ласточек за окном. Птицы играли с воздушными потоками, совершая невообразимые, по её мнению, кульбиты. Их движения завораживали, формируя причудливые образы, и в уме вдруг отчётливо проступила связь череды событий прошедших недель. Скорее, померещилось что-то, потому как объяснению это не поддавалось. Тонкая нить постижения обрывалась при малейшем намёке потянуть за нее. Наваждение рассеялось и все её усилия возвратиться в медитативное состояние оказались напрасными. Мысли уже потекли в привычном русле повседневных забот, напомнив о запланированных на утро делах.

Обследование закончилось к полудню. Заключение обещали написать не ранее, чем завтра и вопрос проведения досуга встал на повестке дня под номером один. К счастью, неподалёку располагался крупный торговый центр, где можно было скоротать часок-другой. Хождение меж нарядных витрин развлекало, пока отражения в блестящих стеклах не начали вызывать неосознанное беспокойство. Тогда она зашла в один из магазинчиков, намереваясь оттуда проследить за происходящим снаружи, но ничего, что могло бы насторожить, не заметила. Посетители неторопливо прогуливались по переходам или занимались покупками. Правда у Инги была любопытная особенность: предчувствия никогда не обманывали её. Еще, будучи школьницей, ей удавалось безошибочно угадывать, кого вызовут к доске и пока учитель водил указкой по списку в журнале, испытующие взгляды обычно обращались к ней.

Обстановка в институте не вдохновляла на демонстрацию сверхъестественных способностей и пророческий дар постепенно сошёл на нет, но сегодня забытые ощущения неожиданно пробудились. Жаль, телефон, нарушив мечтательный настрой, вернул в реальность. Звонил отец и, зная о его нелюбви к данному виду коммуникации Инга сразу запаниковала. Тот сам порой шутил по поводу невыносимости общения вслепую и уверял, что продолжительный диалог требует от него изрядных затрат энергии, а невозможность наблюдать реакцию собеседника воочию, раздражает. Поэтому, предполагая худшее, она сразу взяла быка за рога.

– Алло, папа, что-то случилось?

– Привет, дочь! Зачем обижаешь? – спародировал кавказский акцент Сергей. – Давно тебя не слышал. Дай, думаю, наберу…

– Уф, я уж испугалась.

– Да все нормально! Ребята с бабушкой пошли на прогулку, обещались быть к обеду; но лучше расскажи о себе.

– Я времени зря не теряла, – в голосе Инги сквозила ирония. – Спозаранку наведалась в клинику, где сняли целый фильм про мой богатый внутренний мир. Завтра иду на премьеру.

– Ты что же, приболела?

– Похоже, эта жара меня окончательно допекла.

– Да, – согласился Сергей Анатольевич, – летом – жарко, зимой – холодно. Как мы ещё ноги-то не протянули?

– И не говори, сама поражаюсь.

Они облегчённо рассмеялись, и смех вытеснил всё, мешавшее свободно дышать, разрушив границы недосказанности.

– До встречи, – попрощался отец, – жду новостей.

– До встречи, – эхом отозвалась дочь.

Завершив разговор, Инга обнаружила, что находится в центре овального зала с куполообразным сводом, поддерживаемым строгими колоннами серебристого металла. Освещение обеспечивали мерцающие лампочки на потолке, наглядно символизирующее звёздное небо. Вероятно, увлёкшись общением, она, машинально перемещаясь, попала в пустующий павильон. А когда озиралась в поисках путей отступления, вскользь зацепила некое движение и, повернувшись в его направлении, увидела высокого худощавого мужчину среднего возраста. Он вышел из-за колонны и теперь стоял неподвижно, изучающе её рассматривая. Обращала на себя внимание его исключительная бледность. Даже не бледность… абсолютная безжизненность покровов, которые словно в результате сильного похудания, потеряв упругость, сползли вниз. Причём, заострившиеся скулы, казалось, сейчас проткнут кожу насквозь. Безвольно висящие руки лишь усугубляли впечатление, и только глаза контрастировали с общим обликом. Они ярко сияли и буквально жили отдельно от владельца.