Но что бы он там ни чувствовал, а ответить придется.

— Мне будет довольно слова, что вас не было в Сосновой в тот день.

Говоря это, Асума покривил душой, но он хотел получить хоть крупицу. К тому же, если прозвучит заверение, а потом всплывут новые обстоятельства, это может стать лишней зацепкой.

Энори отозвался тихо, так, что слушал один только Асума:

— Я скажу, только наедине.

Плотника отослали, вновь поместив под замок. Бедняга уже, видимо, прощался с жизнью, хоть ничего и не понимал.

Энори дождался, когда стихнут шаги, когда и стража покинет комнату, и обратился к Асуме.

— Я был в крепости. Не хочу говорить об этом, но придется. Вы, может быть, знаете, что у командира Таниеры была молодая подруга… Я приходил к ней, и о нашей связи не знал почти никто. Вас удивит, как это было возможно? Но госпожа Сайэнн обладала большим влиянием в Сосновой. А познакомились мы в деревне неподалеку, где она жила… случайно, когда она оказалась одна в лесу.

— Значит, нападение проходило на ваших глазах?

— Да.

— Но как можно было молчать о таком?

— Молчать? Проще простого. Не зная, выжил ли кто, и не желая пятен на памяти о погибших… Свидетелей много и без меня.

— Но как вам удалось остаться в живых, уйти?

Короткий взгляд — словно черный стриж мелькнул перед лицом Асумы.

— Я-то сумел, с тем даром, который имею. Знаю, что можно было остаться, помочь… Да, я знаю.

Не каждый останется, подумал командир. А уж после смерти любимого человека… Но приятней, когда встречаешь иное. Вспомнился тот парень, организовавший людей на развалинах. Жаль, что он выбрал покинуть Сосновую.

— Вам придется рассказать все о разорении крепости.

— Не хочу.

Асума нахмурился, сцепил руки в замок:

— Это не разговор.

— Спрашивайте других, очевидцев у вас довольно. Я хотел спасти госпожу Сайэнн, но это мне не удалось. Могу рассказать о ее смерти, если угодно.

Час от часу не легче, подумал Асума. Но говорить он и вправду больше не станет, похоже. И давить бесполезно, уж если в прошлые дни гнев генерала был ему как грибной дождик — а гнев этот был известен всем, имевшим счастье знать хозяина Хинаи. Не силу же к нему применять!

Выход все-таки был, такой, чтобы и непоправимого не совершить, и по возможности пресечь досужие разговоры.

— Что ж, я услышал довольно, чтобы доложить обо всем. И для всеобщего блага я прошу вас не выходить из покоев, пока не будет получен ответ. Я поставлю людей у двери. Если что-то понадобится, говорите им.

Энори холодно посмотрел на него; сейчас он, несмотря на умеренно-скромное одеяние, походил на сына высокого рода, а не на светлого, дружелюбного юношу-охотника с гор, каким явился в крепость.

— Как мило. Всё это называется другим словом, никак не просьбой. Вы ведь наверняка еще и оставите дверь незапертой; зачем, если охрана вежливо постарается не дать мне выйти? Но я не буду создавать вам лишних хлопот, я подожду, а со слухами среди солдат уж как-нибудь разбирайтесь.

Уже выходя, приостановился, и сказал, не оборачиваясь:

— Когда будете писать господину генералу, напомните, что он уже ошибся однажды. Не стоит вновь делать то же самое.

— Народ в крепости бурлит, хотя пока они знают лишь о твоем появлении. Этого бедолагу тоже заперли, только куда в худших условиях.

Охрана не могла услышать голоса женщины — она умела говорить очень тихо, едва не уподобляясь летучим мышам, и для Энори сейчас это оказалось удобно.

— Ты не ожидал, что угодишь в ловушку? — она была весела и оживлена, порхала по комнате; сейчас, кажется, ее радовало и то, что недавно она облилапрезрением.

— Я знал, что Асума будет писать обо мне, и никак бы не смог избежать этого, — Энори устроился на подоконнике, смотрел через деревянную решетку, чудом не тронутую огнем.

— Но ты не ждал, что появится этот выживший и узнает тебя.

— Да, этого я не ждал… Но придется пока оставаться взаперти, вот и вся разница.

— И у тебя есть план? — недоверчиво спросила женщина.

— Есть. Действовать по обстоятельствам. Если им не достаточно будет сказанного. Это… всего лишь люди. А один плотник и вовсе не имеет значения.

— Может быть, мне убить этого… свидетеля?

— Уж точно не сейчас. И нет никакого смысла. Да, кстати… — он наконец отвернулся от созерцания рабочих на стене через двор напротив: — Если захочешь убить, чтобы навредить мне, тоже бессмысленно. Стража знает, что я не выходил из покоев. Они меня только скорее выпустят, найти убийцу.

Яаррин только хмыкнула.

— Я предложила… просто как помощь.

— Ты меня ненавидишь, откуда такая забота? — Энори вновь повернулся к окну.

— Меня увлекла твоя игра, — неохотно призналась женщина, вертя в руках бронзовую статуэтку в виде дракона. — Даже не думала…

— А вот это я дал тебе, — сказал он рассеянно.

— Что?

— Интерес. Тори-ай редко могут испытывать что-то, помимо голода, ненависти и короткого удовольствия.

— Мог бы и промолчать, — женщина со стуком поставила статуэтку на стол. — Ладно… как я сказала уже, люди в крепости гомонят, словно воробьи, — она на миг оскалила мелкие зубки в усмешке. — Не хочешь понаблюдать втайне? Пищи там тебе хватит надолго…

— Не хочу.

— Так и будешь тут сидеть? Ведь можешь уйти в любой миг. Даже через дверь — охрана не посмеет остановить. Вернешься потом, раз под надзором быть тебе нравится.

— Уймись уже… ты говоришь слишком громко, услышат тебя.

— Не о тебе беспокоюсь. Но ты и мне велишь голодать!

— Они мне нужны.

— Даже крестьяне, которых согнали сюда для подсобных работ? Их никто и не хватится.

— Все.

— О да… не поверила бы, — фыркнула женщина, — Ты готов на всё ради их обожания? А получив письмо, они, может, еще смертный приговор тебе вынесут, — сказала она мечтательно.

— Не надейся… Все еще повернется, как надо, а под замком несколько дней побыть мне не трудно.

— Несколько дней? Твоя самоуверенность все-таки запредельна. Ты знаешь ведь, что напишут в ответном письме!

— Что же? О моей смерти от руки генерала?! Но, скорее всего, меня сами выпустят раньше. Ты видела — они меня любят. Это не рухэй, которых нужно было каждый раз приручать заново.

— Ты потому и отпустил того недоумка? Что он в самом деле привязался к тебе? Я многое могла бы тебе рассказать о людях, — засмеялась она, — Только ведь ты никого не слушаешь. Но я полюбуюсь на то, как они обойдутся с тобой. Уже начали, ведь ты ожидал не этого? И не этого, — острым ноготком она провела себе по горлу.

Но заметила, что он снова отвлекся, и не как обычно — равнодушно к ее колкостям. Что-то произошло.

Энори застыл у окна, расширенными глазами глядя на край двора. Лицо побледнело, будто свежевыбеленный холст, и, похоже, дышать Энори перестал.

— Что с тобой?

Что-то произнес одними губами. Женщина не была уверена, правильно ли она расслышала.

Он очнулся не сразу.

— Ахэрээну…

Яаррин метнулась к окну, вгляделась, вытягивая шею, и так прижалась к узорной решетке, что выскочила одна из шпилек.

— Что может напугать Забирающего души? — спросила она. — Белый крылатый зверь… где же он?

— Тебя учили, что ахэрээну выглядит так. Но это… белая туманная бездна, из которой к тебе тянется множество рук…

— Ты ошибся, — она отодвинулась от окна. — Я вижу только горстку людей. Кто там Опора, по-твоему? Может, вон те рабочие скопом?

Энори молчал, покусывая нижнюю губу, и все смотрел во двор.

— Ты прямо как младенец во время грозы, — обронила Яаррин, — Вот уж не думала, что тебя можно так напугать…

— Дура! — оборвал ее Энори, — Сразу видно, мозги твои давно превратились в пыль! Приход Опоры может пошатнуть мироздание.

— Пока только ты шатаешься от страха, — сказала она недовольно; давно пыталась вывести его из себя, сейчас вроде и получилось, и что-то не так. Не на ее слова он злится. А и впрямь перепуган… Может, и ей стоило бы?