Так или иначе, сейчас здесь царило оживление, какого не было уже давно, а уж столько женщин — стряпух и прачек — в Сосновой и вовсе никогда не водилось. Завалы уже разобрали, теперь часть стен по сути возводили заново, как и большинство зданий внутри. Да… раньше тут многое требовало ремонта. Крепость бы порадовалась преображению, случись оно по мирной причине.

Асума строго следил за порядком, благо, и пришедших с ним из Срединной наставлять и понукать не приходилось.

Посланных за налетчиками солдат скоро не ожидали, поэтому, когда разведчики донесли о возвращении двоих, командир весьма удивился. И почуял недоброе: такое возвращение могло значить только, что с отрядом стряслась беда.

Третьего человека, пришедшего вместе с солдатами, он в первый миг не признал, думал — кто-то из местных охотников, взятый проводником.

Асума подивился тому, как выглядели воины, словно не по горному лесу шли-торопились, а с неделю отлеживались на перинах. И не только свежим видом поразили, но и детски-счастливым каким-то выражением лиц. И выражение это было заразным, видимо — тут же начало появляться у некоторых солдат Срединной.

Впрочем, никто не мог подсказать, каким стало лицо у него самого, когда осознал, кто этот третий. Счастливым вряд ли, но вот глупым наверняка.

Это не мог быть Энори, и не мог быть никто другой. Асума, до крайности растерянный, постарался не выказывать этого слишком явно и задал много вопросов, ответы на которые не знал бы и брат-близнец. Услышанное его удовлетворило, но он заметил, что некоторые вещи обсуждать Энори не хочет. В прежние времена такое случалось и настаивать не посмел бы никто, кроме разве что генерала Таэна, однако сейчас Асума предпочел бы избежать недомолвок.

Но оставалось пока принять Энори и отправить письма генералу.

…На вороте у него красовалась серебряная застежка со знаком Рыси. Заметил, как на него уставился помощник Асумы, проследил направление взгляда.

— Ах да, я и забыл, — с немного растерянной улыбкой отстегнул пряжку, и последовал за провожатым сквозь толпу любопытных, большинство из которых не осознали пока, что произошло и кто это вообще, за что ему внимание всех офицеров разом.

— Он не имел права носить этот знак, — сказал помощник, проследив взглядом за нежданным гостем.

Асума потер переносицу:

— И все же он много лет жил в этой семье и верно служил ей. Скрываться в глуши и держать при себе знак как память — за такое осудят только неблагодарные.

Поскольку одежда его была невзрачной, достойной лесного охотника, за которого и приняли поначалу; Асума велел принести другую, но возникла заминка. Все знали, что Энори не носит цветного, хотя сам он сейчас не просил ни о чем таком. Тонкое серое сукно нашли в деревне у местного старосты, и новую безрукавку цвета грозовой тучи с серебряной вышивкой у ворота. Швеи мигом, хоть без особого мастерства изготовили наряд. Неярко по-прежнему, но никто не примет за простого жителя гор.

Его разместили в лучших покоях, насколько о лучшем можно было сейчас говорить в Сосновой. Десятки людей старались, возвращая ее к жизни, но следы пожара все еще бросались в глаза.

И в комнаты постарались принести хоть что-то, скрадывающее недавнее разорение.

Энори тронул занавеску с вышитыми на ней пчелами — массивные, они кружились над золотыми контурами цветов.

— Это принадлежало женщине, — послышался голос сзади. — И сундук с уточками. И вон та вазочка с янтарем тоже; смотри-ка, надколот край. Могли бы и выбросить…

— Женщине? — тихо откликнулся Энори. — Да, пожалуй…

Яаррин сидела на кушетке, поджав ноги.

— Наконец-то побуду в нормальной комнате, хоть и среди такого барахла. Даже хорошие вещи они навалили сюда как попало…

— Сгинь, — сказал Энори. — Сюда идут.

Солдат в головной повязке со знаком Срединной стоял не как положено, а переминался с ноги на ногу, и смущенно прочищал горло.

— Господин, тут такое дело… Простите, что не даем отдохнуть, но срочно требует командир.

Человек был маленький, щуплый, но выглядел очень решительно. Из соседней деревни, сейчас он трудится плотником. Правда ли, что он был здесь при штурме Сосновой? До сих пор не было оснований усомниться в его рассказе, все выжившие говорили примерно одно. Однако сейчас…

— Ты, верно, ошибся, — с глубочайшим недоверием сказал Асума. Он, поднялся, сам того не заметив, и наступал теперь на маленького плотника, а тот пятился, ежился, но глаз не прятал даже при поклонах, как уж ему удавалось.

— Господин, разве его можно с кем-то спутать? Только если видел мельком, давно, а сам был занят другими делами. Но я думал, что умираю — что может быть важнее такого? Крепость горела, а он стоял совсем рядом со мной. И на лице отсвет пламени… Все как есть в память впечаталось. Когда я видел его, он не участвовал в схватке, и ничего не боялся, похоже. Он посмотрел на меня. Ничего не сказал и не сделал, а я подумал — это не человек. Это сама воплощенная смерть посетила Сосновую…

Плотника допрашивали долго и тщательно, однако толком он сказать ничего больше не мог, а остальные выжившие вовсе не принесли новых сведений. Энори — Асума, как мог, постарался скрыть его личность, хотя слухи уже поползли — они не видели никогда. Ни в прежней жизни, ни в настоящей.

…Если он и вправду был в горящей Сосновой, то почему и зачем? Вместе с вражескими солдатами его не видел даже этот плотник. Не видел и вместе с воинами Таниеры. Но если он и впрямь находился в крепости до нападения, почему его не помнят другие? Тайна его и погибших офицеров? Такая, что и по возвращении о ней не упомянул?

Плотник, съежившийся на полу, еще больше сжался при появлении в комнате гостя своих кошмаров. Асума скользнул по работнику беглым взглядом и обратился к Энори, стоявшему на пороге с видом настолько спокойным и слегка удивленным, что и спрашивать было неловко:

— Доводилось ли вам встречать этого человека?

На лице Энори на какой-то миг возникло странное выражение, Асума не взялся бы объяснить, что оно значит. А потом молодой человек рассмеялся.

Чего-чего ожидал Асума, но только не смеха, и в первый миг растерялся. Велел Энори войти, сесть, а плотнику повторить сказанное, после спросил:

— Так доводилось ли видеть его?

Ответа не получив, повторил уже более строго:

— Я надеюсь, вы сумеете опровергнуть эти слова или дать какое-то объяснение?

Плотник начал понимать, что попал в какую-то сложную и скверную историю, еще когда опять увидел Энори — в новой одежде, совсем не похожего на горного охотника. Он забеспокоился пуще прежнего, все чаще поглядывал на стражу у двери. Но от показаний своих не отступил ни на шаг.

Асума внимательно наблюдал за обоими. Но вскоре понял, что можно ограничиться одним плотником — в его чертах страх сменял растерянность, а следом приходила решимость — разнообразно, как облака на небе. А Энори выглядел рассеянным и несколько даже грустным, и думал о чем-то своем. И следа улыбки на его лице не осталось.

Тихо было, только снаружи перестукивали топоры и молотки рабочих, спешащих закончить кусок работы до ливня, да порой редкие тяжелые капли, принесенные ветром, ударяли по черепичному карнизу над окном.

Загадок Асума не любил, он даже судейских всегда недолюбливал, считая, что они слишком привыкли вертеть события и слова в нужную сторону. Однако сейчас не помешал бы кто-нибудь из этой братии. А ему самому слишком давно не отказывались отвечать. Врать и юлить, бывало, пытались, но что делать с молчанием?

Вот перед ним молодой человек, которого привык считать достойным доверия, и тут он находиться вообще не может. И вот заявление, которое звучит полным бредом. А Энори отказывается что-либо объяснять; при этом Асума знал, как хорошо у него подвешен язык. Больше всего похоже на то, что он… сильно задет таким отношением. Он вернулся к своим в час беды, помог отыскать налетчиков, сохранил знак рода, которому верно служил… а его встретили так.