— Верю. Да, скорее всего. А я хочу защитить людей от тебя. Всех, кто живет в Хинаи.

— И жизнь ребенка правителя по сравнению с этим ничего не стоит…

— Этого я не сказал.

— Ты знаешь, что я помог солдатам Сосновой найти налетчиков?

— И привел их туда тоже ты. Хорошо развлекаться, чувствуя свою силу? Я видел тебя возле моста, и не прощу того, что было потом.

— А если я пообещаю уйти, как только заберу мальчика?

— Нет.

— Тори-ай ты поверил.

— Он был просто нежитью, убийцей, а ты оборотень. Со множеством лиц.

— А ты уже на стороне Столицы и Нэйта? Хочешь помочь им, чтобы прервался род тех, кому должен хранить верность?

Лиани закрыл глаза. Неважно, если действует амулет, тварь все равно подойти не сможет, а если защиты не хватит… какая разница. Но ничего не происходило, и он сказал, не открывая глаз:

— Я готов взять на себя смерть мальчика. Знаю, за это придется ответить в этой жизни или после нее. Пусть сейчас не в земельной страже, не в крепости, клятва моя никуда не делась. Если успею, сделаю все, чтобы его спасти.

— Ты ничего не можешь.

— Даже если и так, постараюсь.

— Дурак. Только напрасно задержишь меня. Вы все трое все равно не дойдете до Эн-Хо. Ею тоже пожертвуешь?

— Мне больше нечего тебе сказать.

— Жаль, тебя не размазало в том обвале.

— Может, и так.

Ни одного нового звука не донеслось до слуха — ни ветка не треснула, ни камешек не скатился, но Лиани понял, что остался один.

— Что с тобой? — испугался брат Унно: котелок, в который собрал очищенные коренья, выкатился из рук. — Заступница, ты белый весь, и почему кровь?

Лиани бездумно провел рукой по лицу — и верно, кровь из носа пошла.

— Ерунда…

Сел на траву, прислонился к стволу, снова закрыл глаза. Вместо сердца в грудь поместили мельничный жернов, и он еле ворочался, не давая дышать.

— Да что случилось?! Девочка, давай-ка воды, хотя нет, что же я, руки твои, сам сейчас…

— Не надо. Я его видел.

— Как? Где? Что он сказал? — пуще прежнего всполошился монах.

— Да в общем ничего важного. Мы и не говорили почти.

— Он… обо мне что-нибудь… упоминал? — дрожащим голосом спросила Нээле, приподнимаясь с лапника, на котором лежала.

— Нет, а был должен? — от удавления даже немного легче стало дышать. — Что ты? Боишься, что он тут поблизости?

Нээле встала, покачиваясь, подошла к нему, села, снизу заглядывая в лицо. Подивился не столько испуганному — обреченно-просящему выражению. Из стянутых в хвост ее волос выбилась прядка, и он заправил ее девушке за ухо. Чуть склонился к ней, глядя в глаза, говорил только ей, словно третьего не было рядом:

— Мы доберемся. Раз до сих пор целы… Он все понимает, и что-то придумает наверняка, но, раз до сих пор ничего не сумел, мы дойдем.

Тогда Нээле улыбнулась.

**

Еще низкое, рассветное солнце золотило траву; на краю обрыва она росла густо, широкой полосой, а дальше начинался подлесок. Человеческая беловолосая фигурка сидела, обхватив колени, и смотрела в упор на диск солнца. Еще не такой яркий, как в полдень, в легком мареве, он походил на хорошо начищенный бронзовый диск, и легкое жужжание комаров и жуков казалось отголоском его звучания.

— Повернись, — послышалось сзади, — Тебе хотелось показаться, раз я тебя вижу.

— Ты этого требуешь? — улыбка слышалась в голосе сидящего.

— Да.

— Мне это нравится…

Голова говорившего повернулась, за ней и весь корпус. Солнце по краям позолотило легкие пушистые волосы. Странное существо. Со спины глянуть — вроде подросток, но, если вглядеться подольше, уже непонятно становилось, а сколько же ему лет. Да и черты уловить было сложно — немолодая женщина, мальчик лет пяти? Кто-то еще? А глаза были непроницаемо-черными, и оттуда веяло древностью неизмеримой. Будто колодцы вели одновременно в ночное небо и глубь земли; и замшелые камни, и одинокий ветер под неподвижными звездами, тепло и холод — все было в этом взгляде.

— Обличье зверя больше сочеталось с твоей сутью, — заметил Энори сухо. — Звери умеют любить и заботиться бескорыстно.

Он откинулся к стволу вяза, невесть как затесавшегося среди сосен, и предупредил:

— И не пытайся опять подзывать меня. Одного раза хватило.

— Не буду, — улыбнулась Опора. — Но ты меня вспоминал.

— Не самым добрым словом, и уж точно не звал. Зачем ты опять здесь? Пути у нас разные.

— Поговорить. Ты кое-чего не знаешь, я тебе расскажу.

— Зачем?

— Ты хочешь помочь ребенку. Он тебе дорог. Скажи еще, что это не касается меня, — вздохнула Опора.

— И впрямь не касается… но ты слишком поздно — я знаю о стреле, а они сумели добыть мою кровь.

— Попытаешься уничтожить их по дороге?

— Конечно. Вот это уже тебя не касается точно, верно? Убивать не по твоей части.

— Ты знаешь, что будет, если они все же доберутся до Эн-Хо?

— И думать не хочу об этом. Но… да, я знаю. Скорее всего, меня не станет совсем.

— Если бы.

— Если бы?

— Ты привязал себя к этой земле, к этой провинции, тебе стали значимы те, кто населяет ее. Странно звучит, правда? Не думал так о себе? И ты создал связь с человеком. Думаешь, что притянуло тебя обратно всего за несколько месяцев, едва не повредив рассудок таким рывком, но после вернуло все обретенное? Нет, они не смогут тебя уничтожить. Все будет так, как прошедшей осенью — ты умрешь и вернешься, вернешься быстро. И он этого не переживет.

Энори вдохнул быстро и коротко, произнес:

— У меня нет такой силы, никто из моих сородичей… — он не договорил, подался вперед, обхватил себя руками, словно пытаясь согреться в мороз.

— А она и не у тебя. Она у меня, — и ты отдельно, и вы оба использовали ее, каждый по-своему. Я же сказал — меня это касается… Но ты не рад новости, хорошей для тебя.

— Нет.

Довольный жук пролетел, громко гудя, туда, потом обратно, и долго ничто не нарушало этого звука.

— И что я могу изменить? Это еще возможно?

— Ты убиваешь навсегда, а теперь хотел бы что-то исправить? Реки вспять не текут.

— Кое-что получилось все-таки. Когда я…. совершил ошибку, сделав не то, что хотел.

— Ты о мальчике и письме?

— Знаешь и это.

— Знаю. Но нет, ты — именно ты — убил Тайрену. Спасла его та женщина, но она в твои планы не входила, не так ли?

— И ты решил наказать меня его потерей? Он сам по себе не имеет значения?

— А для тебя?

И снова стало тихо, настолько, что дрожащая дымка на солнце казалась звенящей.

— Дай мне возможность уйти от них. Просто уйти, сейчас, пока не поздно еще. Прошу…

— Не могу, правда.

— Не хочешь. Понимаю тебя…

— Ты очень мало знаешь о мире, хоть и можешь многое; люди не видят меня, но понимают куда больше. Не так все устроено, как тебе кажется.

— Мне нужна помощь, а не урок.

— Я предупреждал, что нити уже заплелись.

— Уходи. От меня, во всяком случае. Это ты сделать можешь?

— Ты так ничего и не понял, — со вздохом существо поднялось. — Сейчас, во всяком случае, оставлю. Хотелось бы дать тебе совет, но больше сказать нечего, да ты и не примешь. Ах, да… — фигура почти уже скрылось за деревьями, но обернулась:

— Ты и сам, верно, догадался — на девушке больше нет твоей метки. Ты не сможешь ее призвать.

— Я это чувствую… почему?

— Она обладает даром, — существо улыбнулось. — И, как ты сам говорил, не осознает его. Она сумела сделать очень правильную вещь. Случайно. А ты сделал ошибку, ей показавшись.

И все, никого больше в зарослях.

Короткий, почти безумный смех раздался над полянкой, когда Энори поглядел вслед Опоре: там, где она остановилась в последний раз, покачивались, глядя в землю, венчики белоцветника.

Рииши вернулся, привезя вести из соседней крепости Ожерелья — тамошнее командование сомневалось, кому хранить верность. Любой расклад был плох, по их мнению, и поэтому они во всяком случае не собирались поддерживать Нэйта. Это были хорошие новости.