− Мама! Я бы выбрала черчение, но где черчение, там нереально поступить и там тоже рисование.

− Но где-то ты сдавала и черчение. Или я путаю? − это мама про универ номер три, я там на пятидесятом месте оказалась из двенадцати бюджетных.

− Да. Сдавала. Но мне там на шрифтах мало поставили. Да и черчение там специфическое: технический рисунок плюс воображение.

Я теперь всё больше раскаивалась в том, что решила идти хоть куда, но на дизайн. Пошла бы на техническую специальность. Там ЕГЭ − русский, матем-профиль, кое где физика, кое где икт. Я не сильна была ни в чём, сдала бы максимум на 70 – таких баллов в универы вполне бы хватило для заочки, а если бы сдала на 60? Я не могу сказать, что я не технарь. Но мучиться с техническими предметами четыре года совсем не хотелось. Хочется развития, творчества, хочется научиться делать красоту – среду, логотипы, эмблемки, шрифт тот же, да и просто рисовать поприличнее. Хочется – перехочется. В школе не получалось весёлой жизни, я совершенно наивно, по-детски, надеялась, что в универе что-то весёлое всё-таки будет, ну или хотя бы нормальные отношения, чтобы не игнорили меня как в школе. Легла. Мне снился охранник, совсем не жалела его, и не дай бог к старости самой такой стать. Вот дедушка мой был не такой.

− Тонька! Будешь студентов заражать.

Дедушка тогда ещё работал, его ещё не вытурили. Он слыл самым злым преподом в своём вузе, брал меня к себе на практические занятия, когда я болела и не ходила в сад. Я, подкашливая, подхрипывая, всасывая или размазывая (в зависимости от настроения) по лицу сопли, сидела за чертёжной доской (в аудитории на каждой парте лежали доски), болтала ногами и по-детски прямолинейно злорадствовала. Я могла и ходитьво время занятий, мне всё разрешалось, я вышагивала за дедушкой с умным видом, показывала студентам языки, и даже толкала студентов под локоть – дедушка деланно, напоказ, сердился, но по напряжённым желвакам на жилистой старческой шее, я видела, что «деда» улыбается. Самодельный ножик, перемотанный сине-серой изоляцией, и блестящие «пирамидки» грифельных крошек на белоснежном листе формата А4 . Графитные горки на уровне детских глаз завораживали своей идеальной формой и… обречённостью. Карандаш «2Т» впивался грифелем-иглой в халтурный чертёж. Карандаш «2Т» оставлял тонкий безжалостный шрам на пожелтевшем ватмане. На зачёте дедушка чертежи не читал, он просматривал оборотную сторону, где пропечатались его «замечания и уточнения» по ходу. Чем больше «шрамов», тем сложнее студенту было сдать зачёт. Дедушка и меня «грузил» машиностроительным черчением, заодно и «начерталкой» и «стройкой» без скидки на возраст. «Разрез», «сечение», «вынос», «изометрия», «десятый шрифт», «балка», «секущая плоскость», «зубчатая муфта» материализовались в моём сознании в фантастические существа пострашнее разных там бабушек-метелиц. Детали машин снились мне холодными агрессивными роботами, да и днём мерещились повсюду, вытисняя трансформеров. Всех плохих людей, я, как и дедушка, презрительно называла «шестернЯ». Слово «призма» я произносила уверенно и с любовью, я ласково говорила понравившемуся мне в группе мальчику: «Ты – призма кособокая». А дедушке говорила: «Ты призма прямобокая». Призмы- параллелепипеды − «добряки»: я видела их в быту ежедневно, они были просты и понятны: пакеты кефира и брикеты мороженого в холодильнике, коробки конфет в серванте и книги в полированном шкафу. Заострённые дедушкой шестигранники-карандаши стояли в гранёном стаканчике и на моём столике − я обращала внимание прежде на сечение, а уж после на цвет. «Круглые» карандаши я недолюбливала.

Сигаретно-папиросная коллекция на стене в дедушкиной комнате стала моим любимым дизайн-объектом, сейчас бы её обязательно выставили в каком-нибудь музее современного искусства. Коробочки из-под раритетных папирос со скачущим всадником, пачки «Дуката», «Дымка», «Астры», «Казбека», «Южных», «Опала», «Лайки», «Столичных», «Яв- явских» и «Яв-московских», «Герцеговин» и «Космоса», «Ту» и «Стюардессы» красовались рядами, образуя панно в две стены, побольше тех, что собирают теперь пазломаны. Дедушка боготворил свою коллекцию. Он много рассказывал о мундштуках, о табаке. Я не застала деда курящим − у него было удалено лёгкое. Поэтому, отлучённый от «никотина», он столько и говорил о сигаретах. Дедушка со всеми, кроме меня, был хмур и подозрителен, защищал от папы. Папа-то хотел отдать меня в музыкальную школу, он там на струнных, на гитаре завотделением. Дедушка с бабушкой и мама отвоевали меня. Мама закончился инженерный вуз, папа познакомился с ней на концерте, он приехал к ним со своей музыкальной группой. Их освистали, а мама пришла извиняться в гримёрку – она была старостой потока. «Это всё из-за шампанского «брют», − вспоминала на каждый новый год мама, − так бы твой папа не решился на мужской шаг». Что мама имела в виду под мужским шагом – поцелуй, секс или обмен номерами телефонов, я не знаю, мама не уточняет, а папа на все мои вопросы отвечает «не помню». Папа помнит только песни, ему названивают мамашки учеников круглосуточно; кроме частных уроков он последнее время постоянно бегает по похоронам и поминкам – его друзья, авторы авторской песни мрут целыми пачками. Я не любитель авторской песни, я с ней живу параллельно, насколько это возможно в нашем доме. Когда продавали машину, папа и мама расстроились сильно, радовалась только я – наконец-то я не буду слушать в машине эти блеяния и выговаривания, почему на диске появилась царапина, как будто нельзя из сети скачать на флешку. Но один раз, в детстве, когда меня пытались развить и таскали по разным мероприятиям, мне понравился концерт во дворе какого-то дома памяти какого-то исполнителя. Неожиданно мне понравилось, но я была маленькая, сейчас бы не зашло.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.