Короткий сигнал сирены резанул по ушам. Сирены… Больше похожей на обратный отсчёт. Но думать об этом не хотелось.
– А кто же ты? – после недолгого молчания спросил Николай.
– Я помощник повара на корабле. Во время проверок на земле мне было скучно, и я облазал всю «Галактику» вдоль и поперёк, и теперь неплохо здесь ориентируюсь.
– Повезло твоему другу…
– Повезло и мне. Во время взрыва я должен был быть рядом с рубкой.
Он сказал это просто, будто речь шла не о жизни и смерти, чудесном спасении и случайности, а о неудачном блюде.
– Ты всегда такой спокойный? – фраза вырвалась помимо воли.
– Не боятся только дураки, Николай. Страх – это естественная защита организма, которая толкает нас к выживанию. И если бы я не боялся, то так и остался в Видовой, глядеть на далёкое солнце и ждать своих последних минут.
Он уткнулся в новый люк, и опять замер, приложив к нему обе ладони. Снова неизвестность. И снова жизнь не проносится перед глазами. Быть может, это хороший знак?
– В бездействии мне гораздо страшнее, – спокойно добавил Ворс.
– Ты прав, я не думал об этом. Пожалуй, в Видовой я сошёл бы с ума быстрее.
– Могу сказать, что всё будет хорошо, – стюард обернулся. – А если нет – ты не успеешь этого понять.
– Смерть в космосе не наступает мгновенно. Одна минута, если не задерживать дыхание. Повреждение кожи, экстремально низкие температуры, нехватка кислорода – успеешь почувствовать всё… Извини, я не знаю, зачем это сказал.
– Мы всё ещё слишком близко к солнцу, оно убьёт мгновенно. Там тепло.
Дверь люка скрипнула, Николай дёрнулся. И открылся новый участок пути, пока безопасный.
– Я хочу, чтобы мне стало легче от мысли, что я не сижу, сложа руки. Но мне не легчает. Ворс, мне кажется, из меня не лучший помощник… И это я во всём виноват…
– Что ты имеешь ввиду?
– Бомба, «Космотранс», новый ароматизатор, – Николай затараторил очень быстро, он чувствовал почти физическую необходимость выплеснуть свои догадки и терзания хоть кому-то. – Я проводил аудит их фирмы и нашёл ошибку в отчётах. Они предложили замять это дело, а я не согласился! Я не взял денег, считал себя правым, принципиальным. Какие тут к чёрту принципы! Жизни людей ничего для них не стоят!! Устранение конкурентов…
Рассказ звучал не так связно, как в голове десятью минутами раньше. Там, под ними, были живые люди, которые не заслужили такой участи. Он был живой! А деньги и конкуренция не имели больше значения на последнем пороге.
Но стюард его понял.
– Ублюдки… Ты не виноват, Николай. Это они – бесчеловечные выродки, оценившие твою и мою жизнь в пачку купюр.
Он замер, теперь уже напротив люка в полу. Под ними должны быть люди. Здесь ещё не слышно их испуганных голосов. Но надо собраться, что-то сказать им, успокоить. По крайней мере, убрать этот ужас со своего лица.
И опять эта давящая тишина! Сколько же можно… Ожидание невыносимо. Николай любил побыть один, да что там, он просто обожал! Интроверт – это про него. И уж, тем более, никогда не начинал разговор первым. Но здесь, в крохотном туннеле, молчание убивало. Оно точило тонкие струны, на которых держались последние капли самообладания.
– Тебя кто-нибудь ждёт на земле? – вопрос показался ему хорошим. Жизнеутверждающим, правильным, спасительным. Будто если хоть одного из них будут ждать там – это может придать сил и воли к победе над остывающим кораблём.
После недолго молчания Ворс ответил.
– Не знаю… Я понимаю, что это прозвучит странно… Но мне снится девушка. Каждую ночь. Я не знаю её имени, и никак не могу вспомнить, видел ли её раньше. Но мне кажется, я скоро её встречу. И, кажется, что она тоже ждёт меня. Глупо, правда?
– Нет, напротив, – Николай улыбнулся, чем изрядно удивил самого себя. – Быть может, она где-то есть.
У этого люка они просидели гораздо дольше, чем у двух предыдущих. В пору было занервничать, когда Ворс, наконец, заговорил. Но то, что он сказал, разметало в клочья зарождающуюся надежду.
– Коль… Мне кажется, он холодный. Леденеет прямо на глазах. Попробуй ты, пожалуйста.
Он прополз вперёд, а Николай с замирающим сердцем приложил ладонь. Ему ответил холод, сомнений не было.
Он смог только кивнуть. Ворс также без слов пополз дальше. Сбой системы или нет – оранжереи больше не было, как и всех пассажиров, находившихся там на момент взрыва.
Сколько их было? Один, два или два десятка? Столько мучительных смертей прямо за стеной от них.
Разум отказывался принимать такую действительность. Невероятно, невозможно, дурной сон…
Ворс со всей дури вмазал по металлической стене туннеля. Потом ещё раз, всё в полном молчании. И пополз дальше.
Следующий люк перегородил проход. Он мог оказаться последним. С гораздо большей вероятностью… Николаю показалось, что рука Ворса тоже дрожала, когда он потянулся к металлу.
– Тепло, – выдохнул он целую вечность спустя. Скрип люка приятно мазанул по ушам.
Они, не сговариваясь, поползли быстрее. Теперь внизу был кинозал. Если бомба была бы в оранжерее… Повреждения могли коснуться только одного отсека. А связь с рубкой могла отключиться из-за сбоя. И системы жизнеобеспечения могли уцелеть. Даже с повреждёнными двигателями, они могли бы дождаться спасателей. Или спокойно улететь на челноках. Или…
Тогда бы в вентиляционных туннелях не было этой звенящей пустоты. Кто-то точно бы двигался навстречу.
Если бы, как бы, как будто. Как будто Николай не знал, что бомба была в техническом отсеке второго уровня, прямо над рубкой. Но он даже не сомневался.
Ворс почти прыгнул к новому люку внизу, ведущему в кинозал. Припал к нему всем телом в безумной надежде.
Слишком несбыточной надежде в пустом, холодном космосе, где зависла «Галактика». Кинозал был тоже пуст. А тела пассажиров уже разлетелись по орбите корабля. Николай вздрогнул при мысли, что их уже должно быть видно из огромного иллюминатора Видовой. Десятки замёрзших, сгоревших тел.
Вот теперь ему не хотелось говорить. Теперь слова казались богохульством.
– Сорок два человека, я считал, – неожиданно сказал Ворс. – Сорок два человека в Видовой. Их ещё можно спасти. Нам есть, за что бороться.
Новый люк, новое тепло и скрип. Поворот направо, потом ещё правее. И тупик.
– Надо спускаться. Под нами технический отсек, а за ним панель, – голос Ворса отдавал сталью.
– Если она ещё цела, – тихо добавил Николай.
В маленьком отсеке внизу мигал аварийный красный свет. Снова писк дёрнул по нервам. Но воздух ещё был.
Повсюду были связанные пучки проводов, шкафы с инвентарём для техников. И две двери – к панели и к шлюзу, ведущему наружу.
В отличие от люков вентиляции, в двери к панели был небольшой иллюминатор, закрытый белой пластиной. Ворс долго не мог решиться её отодвинуть.
Время в очередной раз замерло, за секунду до решающего момента. Пан или пропал, всё или ничего. Последний шанс на спасение…
Стюард резко дёрнул пластину.
– Панель разорвало.
Острое лезвие гильотины опустилось на шею. Оно отрезало все чувства и пустые эмоции, которые уже никого не спасут.
– Это…всё? – глухо выдавил Николай.
А Ворс лихорадочно рылся в шкафах. Он распахивал их дверцы с такой силой, что тебе еле оставались на петлях.
– Ну же! – отчаянно прошептал он, обшаривая уже десятый шкафчик. – Да!!!
В последнем шкафу стоял новенький скафандр.
– Помоги мне это напялить.
Николай мигом подорвался, пока не понимая смысла. Руки делали, а голова будто уже попала в вакуум. Ещё десять минут, или полчаса, и это станет реальностью.
Ворс с трудом попал ногой в ботинок, но дальше дело пошло лучше. Движения стали отточенными, выверенными, будто он каждый день выходил в открытый космос.
– Что мы делаем? – наконец, спросил Николай.
– Я пойду к рубке. Там вторая панель, она могла уцелеть.
– К рубке…?
– Наружу, Коля. Это всё, что нам остаётся, – он перевёл серьёзный взгляд на собеседника и вдруг крикнул. – Да очнись же ты! Мы ещё живы, люди в Видовой живы. Похоронить всегда успеешь. Мне нужна твоя помощь.
