— Пойдем, здесь надо немного пройтись пешком, — открываю дверку, выпрыгиваю наружу, и помогаю девушке, прижимающей к груди букет, выбраться из автомобиля.

— Здесь, буквально, пять-семь минут ходьбы и мы на месте, — информирую озирающуюся по сторонам подругу.

— Я с десяти вечера буду здесь, как договорились, — напомнил Антон.

— Отлично. Мы где-то в это время, примерно, уже подойдем.

Идем с Евой по парку. Девушка сама берет меня под руку. Через пять минут показывается забор причала и наш теплоходик М-283. На палубе расхаживает довольный Сергеевич в тельняшке и фуражке, с большой дымящейся трубкой в зубах.

Увидев нас, он поворачивается к мельтешащему сзади Виталику и что-то тихо говорит. Матрос перекидывает на причал деревянный трап с поперечными рейками.

— Это что, нас ждут? — тихо спрашивает Ева. Она уже устала удивляться.

— Нас, — киваю я. Подаю девушке руку, помогая взобраться на трап. Ева неуверенно делает первый шаг. На той стороне Сергеевич ловко перехватывает подругу, помогая ей, перейти на корабль. А потом по трапу на палубу взбегаю я. Обмениваюсь с капитаном и матросом рукопожатиями и отвожу девушку на верхнюю палубу.

— Отдать концы, — командует Сергеевич. Виталик быстро слетает по трапу на причал, сбрасывает швартовочные канаты, и забегает обратно на палубу.

«М-283» отходит от берега. Мы стоим на верхней площадке «Москвича», наблюдая за отплытием. — Классно, — девушка опять вдыхает аромат цветов и поворачивается ко мне. — У меня такое впечатление, что я сказку читаю. Помнишь, когда Золушка превращается в принцессу. Так не бывает.

— Бывает ещё и не так, — улыбнулся я. — Из меня Золушка — никакая. А вот ты — настоящая принцесса, как в сказках.

Теплоход гордо рассекает водную гладь, расходящуюся небольшими волнами. Ева заворожено рассматривает вечернюю Москву. В зданиях начинают загораться жёлтым светом темные провалы окон. Зажигаются фонари, разгоняя вечернюю мглу и подсвечивая льющимися золотистыми лучами серую мостовую и здания рядом.

— Очень красиво, — признаётся девушка. — Что-то завораживающее есть в виде вечерней Москвы, если смотреть на набережную с палубы корабля.

— Согласен, — кивнул я. — Москва — древний город, поражающий своей красотой. Здесь созданы уникальные шедевры архитектуры. Величественные храмы от древних зодчих причудливо переплетаются с монументальными сталинскими высотками. Но вместе с тем, это город контрастов, необыкновенно прекрасный, родной, но и невероятно зловещий.

— А почему зловещий? — любопытствует девушка.

— Потому, что каждый камень в центре столицы, щедро полит человеческой кровью, пропитан людскими трагедиями и мученическими смертями, — вздохнул я. — В 1353 году страшная эпидемия чумы забрала тысячи жизней, не пощадив даже князя Симеона с сыновьями. В 1382 Москву обманом захватит монгольский хан — Тохтамыш разграбил и сжег его. На протяжении всей нашей истории город десятки раз горел и снова отстраивался, грабился бунтовщиками и захватчиками, был центром борьбы за власть на Руси, а потом и в СССР. Здесь плелись заговоры бояр, травили ядом государей и их детей, вспыхивали стрелецкие бунты и народные волнения, которые безжалостно подавлялись. В новейшей истории только в давке на Ходынке, в честь коронации последнего царя Николая, погибло почти 1400 человек, а сотни остались инвалидами. О чем говорить, если даже создателей самого красивого храма Василия Блаженного, как повествует легенда, ослепили, чтобы они не могли построить чего-то похожего. И я подозреваю, что это правда. Уж больно характерно и логично ослепление зодчих для тех смутных времен. И это только мизерная часть трагических событий, связанных с Москвой. А сколько тайн хранят здешние пыточные, тюрьмы и казематы, даже подумать страшно.

— Так и Ленинград, когда был Санкт-Петербургом, не отставал, — возразила, задетая нападками на родной город Ева, — «Кровавое Воскресенье», помнишь? А ещё он строился на костях каторжников.

— Ленинграду даже 300 лет не исполнилось. По сравнению с Москвой, он как двухлетний ребенок с взрослым дядькой, — ухмыльнулся я. — Там тоже трагедий хватало, но всё-таки, с нашим городом не сравнить.

— Молодые люди! — окликают нас. Разворачиваемся. Сзади стоит и добродушно улыбается дородный мужчина в белом поварском колпаке и халате.

— Ужин ждет вас. Стол накрыт внизу, — информировал он. — Всё горячее, с пылу-жару. Потом остынет, половина вкуса пропадет. А цветы давайте сюда. Я их в вазу с водой поставлю. Ваш друг её заранее привез.

«Ты смотри, даже об этом позаботился», — мысленно отметил — «Всё-таки хозяйственный и продуманный парень. Ничего не упустит».

— Благодарю, Валентин, — киваю повару. — Идём.

Он улыбается ещё шире, принимает букет белых роз из рук Евы и командует:

— Следуйте за мной.

Первым сходит по лесенке, ведущей в нижнее помещение, Валентин, вторым иду я, галантно подавая руку и помогая девушке спуститься.

— Спасибо, — благодарно взглянула на меня Ева, опираясь на мою ладонь.

— Мадам, ради благосклонного взгляда ваших лазурных, как тропические воды океана глаз, я готов на любые подвиги, — делаю шутливый реверанс.

— Ну ты даешь, — внезапно развеселилась девушка. — Где ты тропические воды видел? В «Клубе путешественников» у Сенкевича?

Я скромно промолчал. Вообще-то в той, прежней жизни, объездил полмира. В Латинской Америке был, в Штатах, на Гавайях и Канарах, Кубе и других экзотических местах. И с тропиками был знаком не понаслышке. Но начни я сейчас рассказывать девчонке, как отдыхал на острове Харбор, расположенном на Багамах, нежась на роскошном пляже из розового песка, или отрывался с Машей в ночных клубах Майами-бич, она просто покрутит пальцем у виска. И будет полностью права.

Мы проходим в угол помещения и останавливаемся возле стола, накрытого белой скатертью и заставленного различными вкусностями. Напротив стоит тумбочка со стереомагнитофоном «Сони» и несколькими десятками кассет в картонных коробках-блоках.

Валентин тем временем незаметно исчез, поставив цветы в большую вазу в углу.

— Кстати, а что это за твой друг, который вазу сюда притащил? Тот чернявый и смуглый? — в голубых глазах красавицы заплясали насмешливые искорки. — Чего это, он так расстарался?

— Это неважно, — я абсолютно невозмутим. — Тебе что-то не нравится?

— Да, нет, — смутилась девушка, отведя взгляд. — Наоборот, всё необычно и классно. Меня ещё никто на такие свидания не приглашал.

— И зачем тогда задавать подобные вопросы и портить эти прекрасные мгновения? — улыбнулся я. — Давай перестанем искать подвохи, копаться в мелких, никому не нужных деталях, а просто получим удовольствие от прекрасной кухни и романтической прогулки на теплоходе.

— Давай, — вздохнула девушка. — Извини. Я была не права. Обещаю исправиться.

— Тогда прошу, — я театральным жестом указал на ломящийся от блюд и закусок стол. И здесь было на что посмотреть.

В хачапури по-аджарски, сделанным в виде чаши из хрустящего теста, плавает в океане расплавленного сулугуни и белоснежного имеретинского сыра круглый яичный желток. Истекающий жиром цыпленок тапака в румяной золотистой корочке притягивает к себе взгляд. Коричневые шашлыки из говядины, источают такой потрясающий аромат поджаренного на углях мяса, что я чуть не захлебнулся слюной.

И среди всего этого великолепия стоят тарелочки с салатиками: настроганные ломтиками кусочки красной телятины с петрушкой, зеленым луком и укропом, растекшиеся сочной красной мякотью помидоры вперемешку с рассыпчатыми частичками сулугуни, бледно-розовые дольки лосося с пармезаном и зеленью. Посередине, рядом с хлебницей, наполненной порезанными свежими кусочками лаваша возвышалась запотевшее «Советское шампанское». А недалеко от неё, рядом с большими блюдами с нарезкой из колбас и сыра, стояла бутылка сладкого мускатного «Южная ночь» с заботливо приложенным штопором.