— А ты, честно? — усмехаюсь я. — Я еле оклемался от ножевого ранения и вышел с больницы, когда по печени от тебя получил. А потом, когда я только начал восстанавливаться, и первый раз пришёл в зал, ты захотел меня снова избить. Считаешь это нормально и благородно?

Боксер угрюмо молчит.

— Ты можешь побежать жаловаться на меня дяденьке милиционеру, написать заявление, как тебя побил нехороший уголовник, едва выйдя из больницы. Когда история станет известной во всех подробностях, а она обязательно распространится, я об этом постараюсь, ты станешь всеобщим посмешищем.

— Я не собираюсь никуда заявлять, — бурчит Андрей.

— Вот и хорошо. Теперь что касается твоих претензий. Я хочу и буду дальше тренироваться в этом зале. С тобой воевать больше не собираюсь, пока первым не начнешь. Вообще, весь конфликт тобою тупо из пальца высосан. Я понимаю, что ты сейчас на эмоциях. Но подумай, может не стоит дальше разборки устраивать? Меня ты поломать не сможешь, пока я жив, буду сопротивляться, и у меня в загашнике много разных хитростей, способных сильно осложнить жизнь и поубавить здоровья. Тебе оно нужно? Теперь о Еве. Я за ней ухаживать не собираюсь. По крайней мере, сейчас. Но если у нас в дальнейшем начнет что-то складываться, против не буду. Напомню тебе, последних рабов, черных и цветных перестали продавать сто с лишним лет назад. А Ева — свободная, взрослая девушка. Она сама решает, с кем и когда встречаться.

— И что ты можешь ей дать, сявка? — поднимает голову боксер, — Только жизнь поломаешь девчонке.

— А это не тебе судить. И потом, мы делим шкуру неубитого медведя. Может, ещё у меня с ней ничего не будет. Короче, не страдай ерундой больше. И проблем не будет, ни у тебя, ни у меня. Всё, я тебе сказал, что хотел, а ты думай. Чао, бамбино.

Неторопливо выхожу из тупичка, засовывая ключи в карман. Затылком чувствую злобный взгляд боксера. Ничего, если у него есть хоть капля ума, остынет, задумается и может на какое-то время утихнет.

В родном дворе всё было по-прежнему. На спортивной площадке занималась парочка великовозрастных спортсменов. Детскую площадку оккупировали малыши с шумом и визгом, съезжавшие с горок и летающие на качелях. Кучка старушек-сплетниц сидела на той же лавочке. Увидев меня, бабульки надулись, напоминая стайку облезлых, нахохлившихся воробушков.

— Здорово, матери. Почем сегодня килограмм сплетен? — с широкой улыбкой спрашиваю у пожилых дам.

Бабули оживились, загомонили, перебивая друг друга.

— Ах ты, ирод, окаянный!

— Сталина на тебя нет, подонок!

— Он нас сплетницами обозвал, хамло!

— Иди, отседова, морда уголовная!

— У, как глазищами зыркает! Чисто демон!

— Чего тебе, Мишка, надобно? Опять пузырь на грудь принял и буянишь?

Машу перевозбужденным престарелым дамам рукой, и открываю подъездную дверь.

— Елизар! Тормози, разговор есть, — слышу знакомый голос.

Разворачиваюсь. Метрах в пятнадцати от меня стоит Саня в своей неизменной кепочке и коричневых брючках.

— Здорово, — подхожу и протягиваю ладонь товарищу. — Чего хотел?

— Привет, — гопник с готовностью пожимает руку. — Тебя тут Лысый и Самоха искали. Просили передать, что Игнат с зоны вышел, надо встретиться, побазарить и подогреть[1] пацана на первое время.

— Понял. Я тут причём?

— Так Игнат твой кореш по жизни, — у Сани округляются глаза от изумления. — Не, Миха, ты точно как с дуба рухнул.

— Мне, честно говоря, пофиг, кто там Игнат. Я же тебе уже говорил, что новую жизнь начать решил. Подальше от всего этого криминала.

— Понятно, — многозначительно протянул Саша, окидывая меня осуждающим взглядом. — Поменялся ты, Мишка, сильно поменялся.

— Ну поменялся, и что? — нагло ответил я. — Вот скажи, Саня, ты сидел?

— Было немного, — смущенно признается гопник. — Два года на малолетке[2]. Если бы ты память не потерял, сам должен это помнить. Мы об этом говорили не раз.

— И как тебе там? — продолжаю напирать на товарища, — Понравилось?

— А то ты не знаешь, — бурчит парень. — Не особо. Маргарин полный.

— Вот, — наставительно поднимаю палец. — Устраивает тебя такая жизнь? Как там, в «Джентльменах Удачи» говорили? «Украл — выпил — в тюрьму, романтика». Будешь так жить — долго не протянешь. Сдохнешь, либо от болячек, либо от алкоголя, или дружки на пику посадят.

Если в двух словах, вся жизнь будет проходить между парашей в камере и зоновским бараком. А в небольших перерывах между ними гоп-стопы, пьяные драки, потасканные стремные девахи и страшные бабищи не первой свежести. Классно, да?

— А что делать? — сник гопник. — На заводе за пару сотен корячиться? Скучно всё это. И перспектив никаких нет.

— А здесь ты не прав, — усмехаюсь я.

В голове быстро выстраивается план по привлечению «бойца» к совместной работе. У паренька есть связи в уголовной и не только среде, знание обстановки. Мне, очутившемуся в чужом теле и в Москве 80-ых годов, такой человек остро необходим.

— Со мной лежал один чекист с перитонитом. На пенсию свалил, буквально, на днях, — начинаю нагло врать я, — у него бывший тесть шишка большая там наверху.

— Так что же он своего родича в отдельную палату не пристроил? — насмешливо фыркает гопник, — а к тебе в общую подложил. И потом все эти отставники в ведомственных госпиталях лечатся до конца жизни. Я знаю, у меня родственник военный был. Так он, уже будучи на пенсии, в санаторий Министерства Обороны регулярно ездил, здоровье поддержать.

— Я же сказал, тесть бывший. Чекист этот, сам обращаться к нему не намеревался. Хоть и общаются, а с дочкой разошелся плохо. Вот и не захотел лишний раз в долгу быть, — снисходительно объясняю я. — А почему в ведомственный госпиталь не положили, я не знаю. Он как-то упоминал, что ему от коллег хочется отдохнуть. Может, поэтому? Впрочем, я о другом хотел рассказать. Слушай дальше.

— Ну давай, открой мне глаза, — насмешливо улыбается товарищ.

— Так вот, этот чекист мне рассказал, что Горбачев и Политбюро готовят реформы. Через несколько месяцев, ближе к концу года, выйдет закон об индивидуальной трудовой деятельности. В силу он вступит только в 1987-ом. Людям позволят зарабатывать деньги самостоятельно. Они могут предоставлять услуги, продавать собственную продукцию, заниматься любой индивидуальной деятельностью, приносящей доход. Дальше — больше. Будет разрешено открывать частные предприятия — кооперативы. Им тоже разрешат торговать различными товарами, производить одежду, бытовые принадлежности, оказывать, например, юридические услуги, продавать разнообразную технику.

— Зачем ты это мне рассказываешь? — растеряно спрашивает гопник.

— Чтобы ты понимал, какие перспективы откроются перед предприимчивыми людьми. За все годы советской власти, впервые, не считая краткий период НЭПа, будет разрешено легально зарабатывать миллионы. В законе о кооперативах, который выйдет через полтора-два года будет указаны два важнейших пункта для будущего страны. Первый: «Члены кооперативов сами определяют формы труда и систему его оплаты». Это значит, что можно официально начислять себе гигантские зарплаты. Сколько бабла накосил — всё твое. Хоть десятки миллионов.

Второй пункт: «Вмешательство в деятельность кооперативов государственных органов не допускается». Поэтому никаких проблем с властями по закону, если сильно не наглеть, не будет. Работай, греби лавэ лопатой, и живи на всю катушку.

— И как наколбасить такое бабло? — настороженно поинтересовался Саня.

— Да очень просто, — улыбнулся я, — Давай сначала разберем потребительский рынок. В нашей стране огромный спрос на зарубежную модную одежду, бытовую технику, различные вещи в силу их дефицита. Товаров, которые люди с руками отрывать очень много. Это художественные книги, джинсы, футболки, жевательная резинка, красивые плакаты с девицами в купальниках, фирменные кассеты и пластинки с зарубежными песнями, мебель, импортные или необычные кастрюли и чайники, картины. Об обуви, куртках, спортивных костюмах и прочих подобных вещах, я уже не говорю, разметут мгновенно.