— Зинка рассказала?
— Она, конечно. Ну и Верка добавила.
— Понятно.
Задумчиво смотрю на плывущие серые облака, сквозь которые проглядывает заходящее солнце. Надо будет к этой Зинке зайти, поблагодарить. Всё-таки, этой жизнью я ей обязан. И правильно я сделал, что послал Верку в пешее эротическое путешествие. Спровоцировала разборку, бросила подыхать, а потом в больницу с водкой приперлась, лярва. И никакого раскаяния и уколов совести. От таких шалав надо держаться подальше.
— Чего замолк? — спросил Саша.
— Да так, неважно.
— О Верке подумал? — проницательно спросил гопник.
— Плюнь и разотри, не стоит она того.
— Уже, — улыбаюсь я, — Слушай Сань, тут такое дело. Я завязать решил. Надоело всё это. Пьянки, отсидки, поножовщина. Я ведь уже, считай, за гранью побывал. О многом подумал. И доктор предупредил, ресурс здоровья не безграничен.
— И что делать будешь? На заводе за сотку-две пахать? — скривился гопник.
— Это другая крайность. Любая работа нормальна, здесь ничего плохого нет. И не кривись так. Просто это не мое. Перспектив особых нет. Кем я там могу стать? Мастером, максимум. Ну, поднимут немного зарплату, объявят передовиком производства, дадут какие-то льготы, если задницу буду рвать. Нет у меня такого желания. Я знаю, что способен на большее.
— На большее, это на что? — уточняет Саня, с интересом разглядывая меня как какое-то диковинное животное.
— Деньги буду зарабатывать.
— И, как ты это думаешь делать? — ухмыляется гопник.
— Сначала хочу устроиться куда-то в сферу торговли. Жить то как-то надо. Поработаю немного, осмотрюсь, а там видно будет.
— Слушай, не гони, а? Вон Ваня Питерский хату у одного барыги подломил полгода назад. Лавэ и рыжье оттуда чемоданами выгреб. Бабло разбрасывал налево и направо. Всех коньяком поил. Кафешку снял, чтобы братве проставиться. Вот это я понимаю, денег поднял.
— Молодец, какой, — притворно восхищаюсь я, — Мог бы сразу без этих экспериментов заяву на себя написать. Такой же результат бы получился. Но согласен, набухаться и подогреть баблом братву лучше. По крайней мере, будет что вспомнить. И чем всё это закончилось?
— Мусора взяли, — мрачнеет Саша, — Даже не понятно, за это или за что-то другое. На нем много чего висело всякого разного. Прямо в том кафе повязали. А потом в СИЗО на пресс-хату определили. Там его «шерстяные» грохнули.
— Ну вот, — вздыхаю, — ты сам на свой вопрос ответил, как надо деньги зарабатывать. Подержал Питерский деньги на руках, попонтовался немного и умер, забитый шерстью в пресс-хате. И оно мне надо? Поэтому, как там говорил Владимир Ильич, который Ленин? «Мы пойдем другим путем».
— С чего ты хочешь начать? — гопник насмешливо смотрит на меня.
— С самого простого. Устроюсь в какой-то магазин грузчиком или экспедитором. Денег чуток подзаработаю. А там посмотрим. Вот, кстати, об этом спросить хочу. У тебя никого из знакомых нет, чтобы помогли с работой?
— Ну ты даешь, Миха, — изумляется Сашка, — после больнички совсем чердак у тебя потек. Уже простых вещей не помнишь. Зинка, у которой на хате тебя порезали, продавщицей в нашем универмаге работает. Ты это должен отлично знать. Можно с нею поговорить, может, посоветует чего.
— Замечательно, давай завтра к ней сходим, я её за спасение поблагодарю, а потом о деле потрещим, — предложил я корешу, благоразумно пропустив мимо ушей «ты это должен знать».
— Так сходи, — пожимает плечами гопник, — Я тебе зачем?
«Придется навешать очередную порцию лапши на чужие уши. Но сначала прикинуть, где взять кастрюлю и продукт. О, идея».
— Не хотел говорить, — вздыхаю я, — Но, видимо, придётся. У меня посттравматическая амнезия после ранения. Вот и не помню адрес Зинки. Подскажи, будь другом.
О том, что она обычно появляется после серьезных повреждений головы, как минимум ЧМТ, скромно умолчал.
— Пост…., чего? — переспросил приятель.
— Забыл многое от перенесенного удара ножом. Такое бывает.
— Не, Елизар, у тебя точно чердак потек, — Саня крутит пальцем у виска. — Ни хрена не помнишь, словечки какие-то мудреные употребляешь. Да в соседнем подъезде она живет. В сто шестидесятой квартире на третьем этаже.
— Отлично. Тогда завтра к ней и загляну вечерком. Когда она с работы приходит?
— Завтра, вроде свободна. Она же по полторы смены отпахивает с 9:00 до 21:00, а потом день отдыхает. Ты же сам это знать должен. Вы же у неё тогда и на хате зависли.
— Тогда утром или днем заскочу. Спасибо.
— Спасибо, — бормочет гопник. — Чудной ты какой-то, Миха, стал, я в шоке просто.
— Ладно, пойдем, а то на нас, Дуба твой уже недовольно косится. Скучает в одиночестве.
— Мой?! — поражается Санька. — Да он такой же мой, как и твой! Нет с тобой точно что-то неладно.
— Кстати, — в глазах гопника зажигаются лукавые огоньки, — Ты совсем ничего не помнишь? И как я тебе четвертак занимал на бухло тоже?
— Не ври, — шутя, тычу кулаком в Сашкин бок — Наколоть вздумал? Хотя, нет, было такое. Только сначала я тебе полтинник одолжил, а ты мне этот четвертак в счет долга отдал и ещё 25 рубчиков торчишь. Гони, давай.
Кореш весело ржёт, покачиваясь от переполняющих эмоций.
Сутулый уже идет к нам.
— Ну сколько можно трепаться? Задолбали. У меня уже задница даже вспотела, — раздраженно ворчит он.
— Так что ты предлагаешь, мыло тебе купить или скамейку полотенцем протереть и одеколоном продезинфицировать? — спрашиваю я.
Сутулый надувается.
— Не злись, пошутил я, — примирительно хлопаю Дубу по плечу.
Посидел минут пятнадцать с дворовыми корешами. Разговор не клеился. Они что-то там рассказывали о пьянках, драках, гулянках. Сутулый спросил меня о ментах, как снимали показания, что им сказал. Ответил ему, как есть. Первый раз мента послал, а потом, когда пошел на поправку, не получилось. Сказал, ничего не помню, пьяный был, и ничем помочь не могу. Пришлось старлею Самойлову утереться и принять мои показания.
Потом парни ушли по делам, а я в одиночестве погулял по улицам, наслаждаясь теплой весенней погодкой, тишиной и зелеными скверами. В той, современной Москве, куда я периодически приезжал по делам, их почти не осталось. Город напоминал каменный муравейник, где на всех уровнях суетились, копошились и бежали по своим делам миллионы людей. Все куда-то торопились, жрали на ходу, толкались, пихались в метро и маршрутках, читали и играли на своих смартфонах и других гаджетах, не поднимая глаза друг на друга. Хорошо, что я всё это наблюдал из окна взятого напрокат вместе с водителем «Роллс-ройса» или «мерседеса АМГ» последней комплектации. Но пару раз вместе с охранниками ради интереса прокатился по метро и маршрутке. Захотел прикольнуться, и ощутить себя обычным гражданином. Хоть меня надежно ограждали от посторонних, впечатления остались незабываемые.
А теперь Москва, теплая и ламповая, без раздражающих рекламных огней и с красивыми зелеными сквериками. Никуда не нужно торопиться и бежать, можно отдохнуть на скамеечке, посидеть в парке.
Хотя и у современной Москвы много достоинств. Отличные рестораны, развитая инфраструктура услуг. Но это всё для богатых людей, а не «простых смертных». А хочется, чтобы обычный человек на свою зарплату мог себе многое позволить. Как в Америке. Это нужно и нам, коммерсантам. Если большинство населения платежеспособно и с нормальным уровнем дохода (хотя бы среднеевропейским 90–00 годов), то и внутренний рынок поднимется. Будет больше продаваться бытовых товаров, покупаться услуг.
А если свести коррупцию к минимуму, и сделать привлекательные условия для инвестиций, можно привлечь западные капиталы. Конечно не во все сферы. Многие промышленные проекты у нас просто не пойдут. Прежде всего, из-за высокой себестоимости производства. В жарких странах: Индонезии, Вьетнаме и других, товары можно изготавливать за копейки, выплачивая местным туземцам мизерные деньги, не тратясь на отопление, хорошо влияющее на конечную цену. А ещё есть вопросы логистики. Они для СССР с последующим кооперативным движением и ставшей его наследницей РФ, тоже очень актуальны. В Союзе с его административной плановой экономикой ориентированной на внутренний рынок и валютой, не привязанной к доллару, это было не так важно. При капитализме, каждый километр, каждая погрузка-разгрузка, не говоря уже о хранении, это дополнительные деньги, идущие в себестоимость товара.
