Руд умчался таскать воду для скота, а мне пришлось сиротливо примоститься в уголке и поджидать остальных.

Поёрзав на жёстком стуле, в который раз подумала, что бельё для женщины самый важный и необходимый предмет в одежде. Пусть у девочки пока особо ничего не выросло (кроме животика, который с каждым днём становился всё меньше), но снизу ещё пару дней назад очень не хватало трусов. Всё время казалось, что балахонистая одежда просвечивается и все видят мою… безтрусовость. Хотя ткань была плотной, и видеть никто ничего не мог, но мне постоянно хотелось прикрыть ладошками низ живота.

Женщины и девушки под длинными юбками носили тонкие штанишки до колен. Зимой их заменяли штаны из тёплой ткани, а на ноги натягивали длинные гольфы-чулки.

Чтобы окончательно не сойти с ума, пошла к бабуле на поклон. Раз всё-таки здесь пользуются нижним бельём, мне до трясучки захотелось иметь такие же короткие штанишки.

Бабуля сначала поохала, мол, зачем они мне, если я ещё даже не девица?

Я тогда чуть ли не в ноги ей кинулась, умоляя выполнить мою просьбу, и она, всплеснув руками, полезла в свой сундук. Откапала в нём новые штанишки и протянула мне. Прижимая к себе долгожданное счастье, я радостно жмурилась и блаженно улыбалась.

Только их пришлось немного ушить. Бабуля лишь качала головой на то, как мелькала иголка в моих руках. Но мне казалось, что мои движения были жутко неловкими. Как делать стежки и правильно ушивать одежду я помнила, но вот для этих ладошек такая тонкая работа была непривычна.

Вот и сидела теперь в штанишках под ставшим мне просторным балахоном. Его я специально не ушивала, чтобы не привлекать внимания к своей похудевшей фигуре. Лишних кг было ещё предостаточно, но филейная часть понемногу приближалась размерами к нормальной.

Тут ввалилась гурьба тёток, и все мои треволнения за ночную проказу растворились в шумном говоре.

Всё обошлось. Тётка Нарфи сделала из своего посиневшего лица целое шоу. Она всем рассказала, как ночью к ней приходила Небесная Дева* и отметила её за доброе сердце и трудолюбивый характер.

— А почему ж лицо тебе помазала синим, а не голубым? — Спрашивали её работники.

— Так очень сильно она была мной довольна, вот и переборщила маленько, — вещала нахалка без малейшего зазрения совести.

Она долго ходила с высоко поднятой головой, хотя синева смылась уже на третий день, а мы с рыжиком обалдевали от несправедливости. Хотели насолить, а получилось наоборот, прославили.

*Небесная Дева — заступница женщин в этом мире, имеющая светло-голубую кожу.

Пролетело лето. Я стала понемногу привыкать к укладу жизни, к своему телу и к новой реальности. Буквально по крупицам и кусочкам собирала информацию о большом и неизвестном мире за магическим забором хозяйской усадьбы.

Сколько ещё мне позволят пользоваться «гостеприимством» местного хозяина-помещика? По его приказу это тело уже однажды умирало, второй раз я этого не допущу, но даваться в бега было рано. Одежды нормальной нет, сухари не насушены.

Куда бежать? Может там, за этим забором ещё хуже?

Как бы мне не претила такая жизнь, но я отлично понимала свои шансы на выживание вне этих стен.

— Руд, — парень сонно похлопал глазами, — а, Руд?

— Чего тебе, Хронь?

— Знаешь, что мне вчера сказала тётка Нарфи?

— Чего?

— И не только она. Я слышала как эти девочки — припевочки Малитка и Канитка шептались об этом.

— О чём? — недовольно проворчал рыжик, уже зная, что так просто от меня не отделается.

— Руд? — снова спросила я. — Им завидно, наверное, да?

— Хронь!

— Да, ладно тебе, зато проснулся. Знаешь, а я передумала, не буду тебе говорить. Им бы языки только чесать.

— Хро-о-онька-а-а! — взвыл проснувшийся мальчишка. — Или ты говоришь мне, что слышала или я не скажу, что придумал.

Новая проказа? Классно!

— Только ты не расстраивайся, ладно? — закатив глаза, рыжик кивнул, а я понизила голос до шёпота. — Они говорят, что мы тут разными непотребствами занимаемся. Представляешь? Я, ты и целая ночь непотребства!

Рудив сначала непонимающе хлопнул ресницами, а потом распахнул свои светло-карие глаза и его скулы начал заливать стыдливый румянец.

Вот же блин! Может зря сказала?

Но с другой стороны, не скажу я, скажут другие, да так, что мало не покажется. Про нас уже давно судачили все кому не лень, поэтому я и решила предупредить своего юного друга. А ещё хотелось показать, что меня это ничуть не расстраивает, и ничего в этих слухах ужасного нет. Пусть судачат, мы-то знаем правду, и не перед кем оправдываться не станем, потому что обязательно подумают ещё хуже, чем думают сейчас.

Я это понимала, а вот мальчишка совсем расстроился. Он зло играл скулами и прятал взгляд. Начала опасаться, как бы ни кинулся посреди ночи кому-то чего-то доказывать. Тяжело вздохнула и закрыла глаза.

Какой же он ещё маленький! Как такому объяснишь, что все эти слухи пустяк, что жизнь порой ещё не так по голове приголубит?

А вечером случилось то, чего я в тайне опасалась.

Тётка Нарфи так и не отстала от меня, и иногда поручала чистить мелкую рыбёшку Бирюзовку. Рыбка была красивой, а после жарки на дубовых ветках ещё и очень вкусной, но очень уж кишки у неё были вонючие, и приходилось после чистки, вымачивать её в трёх водах с добавлением разных трав.

Далеко за вечер, я, наконец, разделалась с последней Бирюзовкой и устало поплелась к бабуле на помывку. Хорошенько отдраив дурно пахнущую кожу на руках, решила заодно помыть волосы, которые с лёгкостью впитывали разные запахи.

Обычно Руд всегда провожал меня на чердак, а сегодня его не было. Я с тоской подумала: неужели он теперь перестанет со мной общаться? В таком возрасте всё близко воспринимается к сердцу. Это мне начхать на брехоловок, чай за свои почти тридцать повидала таких немало и научилась не обращать внимания, а рыжик совсем ещё молоденький.

И вот иду я с помывки по тёмному тихому двору, а на небе россыпь звёзд, будто грозди виноградные. Руку протяни и почувствуешь их далёкий обжигающий свет. Остановилась, залюбовавшись красотой ночного неба, и слишком поздно услышала осторожные шаги за спиной. Когда мой рот накрыла широкая ладонь, а вторая перехватила под намечающейся грудью, поняла, что крупно влипла. Да поздно.

Грудь сковало липким страхом, стоило ощутить запах немытого тела и узнать в нём Хольда. Всё-таки он решился.

Я уже давно приметила тяжёлые взгляды, которые он бросал в мою сторону, но думала — не посмеет. Посмел. И чего теперь хочет — снасильничать или убить? Скорее всего, первое, а может и всё вместе.

Конечно, от пухленькой Хроньки — коровы и копчёного окорока ничего не осталось, тело постройнело и за лето вытянулось, наметились округлые холмики. И как я не пряталась за мешковатостью одежды, эти изменения трудно было не заметить.

Сволочь, какая же он сволочь! Как же так можно?

В эту самую минуту я решила, что сделаю всё, чтобы выжить. Всё, всё! А потом сбегу. Пусть лучше помру от голода и холода, чем останусь здесь, шарахаясь от этого гада по углам.

Меня упорно тащили на край большого двора в хозяйственные постройки, а я не менее упорно давала понять, что против. Хольд пнул ногой хлипкую дверь в дальнем сарае, чуть не выломав её с корнями.

Моё сердце испуганно билось о грудную клетку, но мыслила я чётко и связно, не позволяя безрассудной панике взять над собой верх. Буду бороться до конца, до последнего вздоха, до тех пор, пока бьётся сердце.

Хольд быстро затащил меня в сарай. Он прерывисто дышал и буквально вжимал моё тело в себя.

— Что же ты трепыхаешься, Хронечка? — вкрадчиво шептал он, пачкая кожу своей слюной. — Неужто не хочешь познать мужского тела? Небось, уже давно кувыркаешься на чердаке со своим рыжим? Так-то пацан зелёный, а я мужчина. — Тут мне в спину упёрлось красноречивое доказательство его слов. — Хочешь познать настоящего мужчину, Хронечка?