Фергус постарался поймать взгляд чародейки в зеркале — не издевается ли она? Принц хорошо помнил разговоры о том, что его единственной целью в браке с королевой было подарить Темерии наследника. А после откровений Цири, Фергус понял, что дарить наследника ему придется всей Империи. И он не к месту подумал, что Иан просил его — конечно, в шутку — назвать своего первенца в его честь. Но отчего-то сейчас мысль о том, что, возможно, меньше, чем, через год, на свет появится тот самый вожделенный наследник, тот самый удивительный ребенок, казалась Фергусу не нелепой даже, а почти оскорбительной. Они с Анаис неплохо сдружились за последний месяц. Вернее — притерлись друг к другу. Королева не смотрела на него больше, как на несмышленого мальчишку, напрудившего в штаны на важном приеме, а он не видел в ней недостижимо совершенную, и оттого — раздражающую правительницу, которой он никогда не будет достоин. Но представить себя в одной постели с Анаис Фергус не мог. Общаясь, они даже избегали случайных прикосновений, словно обжигались, едва соприкоснувшись локтями или пальцами. До сих пор принц был уверен, что это случалось из-за того, что сердце его было отдано Иану, но юный эльф не оценил подарка, Фергус вычеркнул его из своей жизни — а желания прикасаться к Анаис это ему не прибавило.
Подняв глаза, принц перехватил в зеркале пристальный взгляд Йеннифер. Слишком погруженный в свои мысли, он совершенно забыл о том, что чародейки могли легко прочесть их, особенно, если думать слишком громко. Вот как сейчас.
— Я могла бы догадаться, — негромко и ровно произнесла чародейка, будто довела до решения математическую задачу, и от этого бездушного тона Фергус чуть не поперхнулся собственным дыханием. Госпожа Йеннифер, разъясняя действие магии, к которой прибег Иан, на совете с Анаис сразу после случившегося, говорила, что нужно для того, чтобы черпать для нее силу, и именно из ее объяснений Фергус догадался, что произошло. Но сейчас в голове чародейки, похоже, все встало на свои места, она достроила схему, добавила к ней последний недостающий элемент. И сложно было понять, насколько впечатлило ее это открытие.
Фергус попытался встать — ему хотелось немедленно ретироваться, не отвечать на вопросы чародейки, не смотреть ей в глаза, не видеть в них осуждения, или того хуже — сочувствия и жалости. Но Йеннифер удержала его за плечо, потянулась к щетке на столе и принялась неспешно причесывать волосы принца.
Этот странный неторопливый ритуал длился несколько минут — чародейка молчала, а Фергус больше не смел поднять на нее взгляд. Конечно, теперь произошедшее дойдет до Императора. Йеннифер служила отцу и была ему безусловно верна, она просто не могла не поведать Эмгыру о том, во что ввязался его непутевый сын. И не имело значения, что Фергус уже поставил в своей истории с Ианом точку, для отца такого оправдания было недостаточно. Принц опозорил себя. Как чуть подпорченному фрукту, ему теперь предстояло пропитаться гнилью целиком. Даже если первое разочарование не стало слишком разрушительным, отец никогда не сможет смотреть на Фергуса, как прежде, для него он навсегда останется тем, кто ради сиюминутной прихоти отверг все законы морали — и был позорно обманут. Гусик шмыгнул носом — слишком громко, чтобы можно было выдать это за короткую усмешку.
Все еще ничего не говоря, Йеннифер вытащила из маленького бархатного мешочка золоченые ножницы и принялась аккуратно срезать темные концы волос Фергуса, роняя пряди на пол одну за другой.
— Ты знаешь, — неожиданно заговорила чародейка, когда половина головы Фергуса оказалась свободной от темных кудрей, — пятнадцать лет назад я едва не сделала так, чтобы ты никогда не родился.
Принц, ожидавший чего угодно, только не этого резкого поворота, поднял было голову, чтобы посмотреть на чародейку, но та придержала его за затылок, не давая дернуться.
— Тогда война подходила к концу, и твой отец готовился к тому, чтобы, в угоду нильфгаардской знати, отдать престол Цирилле — моей Цирилле, — продолжала Йеннифер, — и для того, чтобы у оппозиции не осталось вопросов и сомнений, я настаивала на высылке жены Императора, которая много лет до того представлялась именем принцессы.
Фергус молчал и не двигался. Вся эта история была известна ему лишь в общих чертах — после победы в Третьей Северной войне и новой свадьбы Императора, вспоминать о том, кем была в свое время представлена его супруга, считалось неприличным. За подобные разговоры можно было получить обвинение в государственной измене, и вскоре правда настолько исказилась и запуталась, что проще было считать, что Рия всегда была только собой — тем более, что на следующий год после победы принесла Императору наследника. Фергус стал для матери своего рода охранной грамотой, подтверждением в глазах граждан Нильфгаарда, что она — никакая не самозванка, а полноправная Императрица, мать продолжателя рода вар Эмрейсов. Но об участии Йеннифер в той неразберихе Фергус, конечно, ничего не знал — а сейчас не мог понять, к чему чародейка клонит.
— Можешь представить, как я была зла в тот момент, когда поняла, что меня обманули, — продолжала Йеннифер, — я не могла представить, отчего Император в последний момент решил отказаться от им же разработанного плана. Но оказалось, что то был один из немногих случаев, когда в последствии я была вынуждена признать свою неправоту. Уверена, Эмгыр до сих пор считает, что изменил планы ради далекой перспективы, заранее просчитал, что твою мать полюбят простые граждане и примет знать. Что она станет образцовой женой и матерью, хотя до этого была лишь инструментом, потерявшим свою полезность, когда вернулась настоящая Цирилла. Император может сколько угодно утверждать, что Нильфгаарду в тот момент нужна была такая правительница, как Рия, но по прошествии времени я поняла, что сделал он это по самой простой — и самой надежной причине. — она стряхнула с плеч принца темные волоски, — из-за любви.
В Фергусе вдруг взметнулась горячая волна протеста. Конечно, Йеннифер, относившаяся к Иану, почти как к родному сыну, готова была оправдать любой его поступок, защищать его, даже если бы юный эльф кого-нибудь убил, а не спас. Но для него самого все эти оправдания не имели веса и смысла — предательство нельзя было простить после простого объяснения «Это все по большой любви», это обесценило бы само это понятие, и принц упрямо сдвинул брови.
— И вы хотите сказать, что Иан…- начал он.
Чародейка хмыкнула, не дав ему договорить.
— А кто говорит об Иане? — мягко спросила она и взяла со стола одну из ярких баночек, открыла ее и смочила пальцы в пахучей густой субстанции, — его поступок был глупым и необдуманным. Его обманули и использовали, а он в своем тщеславии не смог этого распознать. — чародейка принялась втирать снадобье в кожу головы Фергуса, и он немедленно ощутил неприятное жгучее покалывание, — я говорила о тебе.
Йеннифер замолчала, и принц не знал, что ей ответить. Еще некоторое время она продолжала массировать его голову, пока покалывание и жар не сменило приятное тепло — в зеркале Фергус видел, как его остриженные почти полностью волосы прямо на глазах начинали расти. Стоило прядям достичь достаточной длины, чтобы снова начать немного виться, Йеннифер отпустила принца и отступила на шаг. На Фергуса из отражения смотрело его привычное лицо, от которого за время путешествия он успел отвыкнуть. Волосы — чуть темнее, чем раньше — обрамляли бледные резковатые черты, а глаза снова казались совершенно черными.
— Теперь, по крайней мере, твоя мать тебя узнает при встрече, — заметила чародейка, вытирая руки полотняной салфеткой.
Фергус поднялся на ноги, не глядя на Йеннифер. Он не знал, стоило ли благодарить чародейку — казалось, она не просто подстригла его, а провела за руку сквозь магический водопад, смывший с принца все события последних недель, и теперь он стоял перед ней обновленный, как только что загрунтованный холст или поле кровавой битвы, спрятавшееся под слоем чистого снега. Фергус снова стал тем, кем был прежде — и не мог вспомнить, как быть самим собой.
