— А ты не боишься, Ласточка, что смерть королевы только навредит? — подал голос до сих пор хранивший молчание Ламберт, — ее объявят мученицей, павшей героиней, и это заставит ее солдат биться еще отчаяннее.
— Нет, — Цири покачала головой, — один из моих агентов — я уж не знаю каким чудом — втерся к ней в доверие так надежно, что был объявлен одним из ее советников, и он сообщает, что у Саскии нет ни наследников, ни преемников. Она полагается только на себя, и все переговоры ведет лично. Ее приближенным не удастся заключить тех союзов, которые может заключить она только силой своей личности. Кроме того, в ее окружении хватает предателей. Если убрать королеву, вся партия посыплется. Если после этого ее солдаты захотят отправиться на верную гибель в объятия Фергуса и его войск с именем Саскии на устах — так тому и быть.
В бесконечных и бесплодных спорах прошел еще целый час, и под конец Гусик уже перестал следить за аргументами — Цири осталась без поддержки, но неубежденной.
Принц нашел Иана в бывшей регентской спальне — юноша, тихо напевая себе под нос, укладывал книги в большой дорожный сундук — до его отправки в Оксенфурт оставалось еще два дня, но юноша не мог сдержать нетерпения.
— Гусик! — приветствовал он друга с озабоченным видом, — как ты думаешь, в Оксенфурте сейчас можно найти приличные сапоги или все ушло на обеспечение армии? А то книги не влезают, если взять запасную пару. А мантию мне выдадут? Я ведь всего лишь вольный слушатель, а не студент.
Фергус, не отвечая, прошел в комнату и присел на кровать, с улыбкой глядя на друга. День выдался сложным и странным, и его окончание принесло лишь новые сомнения и тревоги — но Иан, вслед за своим отцом, уже твердо верил в победу, и этой верой сложно было не заразиться.
— Думаю, выдадут, — кивнул он, потом растянулся на кровати, не разуваясь, а Иан, отложив очередной фолиант, скользнул к нему и устроился рядом, опустив голову другу на грудь.
— Мы ведь не расстаемся, правда? — спросил юный эльф тихо, — мирный договор — это вопрос пары недель, я слышал разговоры Ани, да и папа так считает.
Вернон Роше был несомненным авторитетом, и его словам можно было верить безоговорочно — подумал Гусик. И очень скоро он тоже вернется домой — со своим именем, покрытым новой славой.
— Конечно, правда, — тихо подтвердил принц.
========== Иан: Новое начало ==========
— Трехгранная, — морща лоб, старательно выговаривал Иан, — гороховидная…- он сделал задумчивую паузу и поднял глаза к потолку.
— Ну же, — подбодрила его Шани, — И снимали с крючка рыбьи головы…
— Крючковатая, — осенило юношу, — головчатая — сложили трапецию! Трапецевидная, — победоносно закончил он.
Шани захлопала в ладоши.
— Молодец! — вернув юноше улыбку, она откинула с глаз рыжую челку, — теперь можешь идти в столовую — пообедай, а после займемся сонным эликсиром. Зайди на обратном пути к Освальду в теплицу — он даст тебе все необходимое.
Иан выпрямился в кресле и нахмурился — строго посмотрел на собеседницу — он давно заметил, что Шани нужно было иногда напоминать поесть и отдохнуть — без этого она могла напрочь забыть об этом, увлекшись работой.
— А ты? — спросил он, изображая суровость, — ты хоть завтракала?
Женщина легкомысленно махнула рукой и рассмеялась.
— Кто из нас кого воспитывает? — спросила она и, опираясь на ручки деревянного стула, медленно поднялась.
Иан учился у Шани уже почти целый месяц. В отличие от всех прочих его учителей, женщина легко и быстро нащупала нужный подход, и сложные премудрости анатомии и травничества давались теперь юному эльфу легко, превратившись почти что в забавную игру. Профессор, словно всю жизнь имела дело не с великовозрастными жаками, а с маленькими капризными детьми, для каждой скучной задачи имела в запасе смешную считалочку или веселую песню, которую они с Ианом громко распевали прежде, чем преступить к изучению костей запястья или устройства аорты. Юноша пока был единственным ее студентом — факультет Шани был распущен с началом войны, обучающиеся и преподаватели отправились на фронт — и только декан вынуждена была остаться. Иан, проведший за безопасными стенами Вызимы все страшное время, пока на границах гремели сражения, прекрасно ее понимал. Шани знала, что не могла быть там, где пригодились бы ее умения, принимала свою участь, но это не мешало ей досадовать и злиться, мысленно стремясь в бой. Потому за обучение Иана она взялась бы, как он подозревал, и без письма Иорвета или распоряжения Ректора Университета.
— Я не шучу, — продолжал настаивать Иан и тоже поднялся на ноги, подошел к женщине ближе.
— Так и быть, — сдалась та, — можешь принести мне что-нибудь из столовой — сегодня мне не хочется никуда выходить, — она опустила ладонь на округлый живот, который не могли больше скрывать ни ее легкие вышитые рубашки, ни даже просторная профессорская мантия. До рождения ребенка оставалось еще больше двух месяцев, но с каждым днем Шани становилась все медлительней — с этим ее деятельной натуре тоже приходилось смириться.
В Университете к тому факту, что декан медицинского факультета ждала ребенка, не сыграв ни с кем свадьбы, относились с пониманием, хоть иногда Иан и слышал приглушенные пересуды — личность отца Шани хранила в тайне, и люди в своем неуемном желании докопаться до истины, доходили до немыслимых высот глупости. Кое-кто утверждал, что Шани понесла от Ректора или от профессора-низушка Хаймбеля, а некоторые даже строили догадки о том, что беременность стала результатом исследований профессора — вроде как, у ее ребенка вовсе не было живого отца, женщина создала его алхимическим путем, в пробирке, и подсадила себе сама. Шани эти разговоры только забавляли, она знала правду, и этого ей было достаточно.
Правду знал и Иан. От Эренваля из Аэдирна не было никаких вестей, и юный эльф не стал рассказывать учительнице, что просил за него у опасного незнакомого мага, доверять которому, по словам госпожи Йеннифер, совершенно не следовало. Шли месяцы — но Яссэ, похоже, не спешил исполнять своих обещаний. Юный эльф не был уверен даже, что Эренваль до сих пор жив. Но делиться своими страхами с Шани он, конечно, избегал. А она — обычно веселая и отзывчивая — иногда становилась непроницаемо печальной, и могла весь вечер просидеть в молчании, поглаживая растущий живот, и не откликаясь, даже если Иан обращался к ней. Застав ее в первый раз в таком состоянии, юный эльф мысленно пообещал себе, что не уедет из Оксенфурта, пока не появится ребенок, а, может быть, и дольше — он ощущал себя теперь не студентом Шани, даже не единственным ее другом, а тем, на чьи плечи легла ответственность за ее благополучие. Это было глупо, и юноша ни за что бы не сказал этого вслух, но, чтобы поступить, как подсказывало сердце, давать устные обещания было вовсе не обязательно.
Шани прошлась по комнате, остановилась у окна. Иан уже натягивал плащ — весна выдалась холодной, хотя дело шло к Беллетейну, по ночам часто ударяли заморозки, словно мир вокруг никак не мог оправиться после тяжелой болезни. Юный эльф замер на пороге и оглянулся — женщина смотрела в университетский двор под окнами, но, должно быть, едва его замечала, вновь погруженная в свои мысли. Иан постоял еще пару мгновений в нерешительности, но потом решил, что, если не его мудрые слова, то горячее жаренное мясо с густым картофельным пюре точно порадуют Шани.
Во время войны Университет старался жить своей обычной жизнью. Те, кого не призвали на фронт, делали вид, что никакой угрозы нет вовсе, и просторный двор всегда был полон людей. Шани рассказывала Иану, что сражения, происходившие где-то далеко, стали для студентов и профессоров запретной темой — никто не хотел ничего знать о потерях, хотя многие теряли в тех боях близких. Горе и страх были строжайшими табу, неприличными тайнами, которые каждый вынужден был переживать в одиночестве или в очень узком кругу. С радостью и ликованием встречали лишь вести о победах, и тогда имена павших произносили и прославляли, объявляя их героями — один из залов Университета был выделен под своеобразную аллею славы. Там выставляли портреты погибших родственников универсантов, а к лету, по обещанию Ректора, картины должны были заменить мраморные бюсты.
