Империя оказывала Темерии огромную честь, отправляя в первых рядах один из самых прославленных своих отрядов. Фергус знал, что для простых жителей такой жест был, возможно, не слишком понятным — кто вообще разбирался в дивизиях нильфгаардской армии? Но для знати, высоких военных чинов и соседей — это был знак высочайшего доверия и дружбы. Отец знал ценность красивых жестов — был ли это ввод элитных войск прежде прочих в дружественную столицу — или объятие с сыном в порту. Только кто-то такой наивный, как Иан, мог заподозрить в этих церемониях искренность и спонтанность.

— Помнится, — неожиданно проговорил Император, не меняя ровного делового тона, — в прошлый раз я играл за белых.

Он сделал скупой короткий жест рукой, и обескураженный Фергус заметил вдруг, что у широкого, завешанного тяжелой синей портьерой окна на маленьком столике расположилась шахматная доска, и фигуры на ней были расставлены в порядке, который на первый взгляд мог показаться случайным. Чувствуя, как у него ни с того, ни с сего, закололо в носу, Фергус снова взглянул на отца.

— Ты запомнил позиции на тот момент, когда мы остановились? — спросил он, все еще не веря, что действительно правильно понял жест отца.

— Мне посоветовали записать, — пожал тот плечами, — память моя уже не так хороша, как прежде.

Чтобы не поддаться внезапному горячему порыву разрыдаться, Фергусу пришлось прикусить щеку изнутри. Он выдавил из себя слабую улыбку и неуверенно подошел к доске. Император последовал за ним и остановился у юноши за спиной.

— Мне кажется, ферзь стоял не здесь, — заметил принц, критически оглядев фигуры, — с этой позиции ты выиграешь за пять ходов.

Тяжелая отцовская рука опустилась ему на плечо.

— Тогда давай начнем сначала, — предложил Эмгыр.

Прощаясь с Гусиком, Императрица тихо, но безутешно плакала. Матушка поделилась с сыном причиной своего недавнего недомогания, и он обнимал ее сейчас нежно и бережно, словно боялся неловким движением навредить ей или еще сильнее ее расстроить. Рия взяла с Фергуса обещание пока ничего не говорить отцу, и, отстранившись от него, заговорщически улыбнулась — для нее было великой ценностью разделить с ним эту маленькую тайну. Накануне Гусик торжественно поклялся матери, что прибудет к рождению брата или сестры, где бы родители в тот момент ни оказались, и намерен был сдержать слово. Грузная страшная тень войны сжималась и меркла перед этим обещанием, и ни матери, ни сыну не хотелось думать, что до радостного события кто-то из них мог бы и не дожить.

Лита держалась изо всех сил. Она судорожно сжимала в пальчиках фигурку фельдмаршала и на всем пути из дворца в порт с воодушевлением рассказывала брату, что непременно заберет ее с собой, когда настанет время для нее отправиться учиться в таинственную Аретузу, школу чародеек. Фергус не был уверен, что родители одобрят это решение младшей сестры, но с радостью поддакивал ей и поддерживал Литу в фантазиях о том, как, выучившись, она станет «даже могущественней, чем госпожа Йеннифер». Чародейка, надо сказать, решила отправиться в Нильфгаард вместе с Императорской семьей — может быть, для того, чтобы помочь Императору принять судьбоносное для дочери решение.

Когда сходни были наконец подняты, и судно двинулось прочь из порта, Гусик долго еще стоял на причале и махал ему вслед. Очень трудно было отделаться от мысли, что прощался он со своей семьей навсегда. Но это было лишь первое из предстоящих прощаний.

После свадьбы Гусик совсем не виделся с Ианом — тот хотел как можно больше времени провести со своими родителями перед тем, как тем суждено было отправиться к восточным границам. Донесения из Флотзама приходили тревожные — мелкие отряды, прежде лишь докучавшие фактории отдельными нападениями, собирались вместе, формировались в настоящую небольшую армию, готовую в любой момент захватить область. Долина Понтара оставалась спорной территорией даже после падения Венгерберга и воцарения в Аэдирне королевы Саскии, но до сих пор пограничным отрядам, усиленным, согласно договору Адды и Анаис, реданскими частями, удавалось поддерживать там относительный порядок. Но с приходом осени делать это становилось все сложнее. Теперь противостоять приходилось уже не простым диверсиям, а планомерным серьезным нападениям, и фактория — прямой путь будущей интервенции в обход гор Махакама — вскоре могла буквально утонуть в крови. В составе вражеских войск появились боевые маги — Фергус много слышал о них, и понимал, что простые солдаты не шли с ними ни в какое сравнение. К счастью, как утверждал посланник советницы Адды, их сил и умений было недостаточно, чтобы использовать магию в полную силу — например, пропускать сквозь порталы крупные воинские подразделения, но их действия все равно оставались разрушительными. В отряде Роше, посылаемом на помощь фактории, необходим был собственный чародей, и Филиппа Эйльхарт обещала об этом позаботиться — пока, однако, этого сделано не было, и миссия оставалась именно такой, какой ее назвала Цири — самоубийственной.

Фергусу не хотелось вмешиваться в прощание Иана с родителями, хотя он готов был помочь и поддержать его по мере своих сил. Но простым ласковым словом или объятием невозможно было исправить того, что родители юного эльфа отправлялись на смерть — и все прекрасно это осознавали.

Вечером после отбытия Императорской семьи, Иан сам нашел Фергуса и попросил его следовать за собой. Вместе, рука об руку, они прошли по дворцу до покоев, отведенных Роше и его спутнику — юный эльф толкнул дверь без стука, и принц неожиданно оробел.

Специальный отряд располагался в предместьях Вызимы, ожидая отправки, уже несколько дней, и оба родителя Иана, поджидавшие юношей в комнате, оказались одеты в одинаковые неприметные мундиры с единственным знаком различия — глухо-серой лилией на черном щите. Известие о том, что Иорвет, вслед за своим человеком, собирался отправиться в самое пекло, никого не удивило, и сейчас эльф выглядел на удивление веселым, словно хмель недавней свадьбы еще не выветрился у него из головы.

— Заходите, — поманил он юношей рукой, и Фергус с Ианом приблизились. В ладонях у Иорвета Гусик заметил большую деревянную шкатулку с резным серебряным замком. — Наш подарок немного припозднился, — сообщил эльф и огладил крышку ларца почти с нежностью, — и, признаться, мы надеялись преподнести тебе это не на свадьбу, а хотя бы на десятилетний юбилей брака. Но все сложилось так, как сложилось, и теперь мы хотим, чтобы ты хранил эту вещь у себя.

Иорвет протянул шкатулку Фергусу, тот подставил ладони — шкатулка оказалась неожиданно тяжелой, и словно разом прибила принца к земле. Он поднял глаза, повернулся и встретился взглядом с Роше — тот стоял в паре шагов от них, скрестив руки на груди, и слегка улыбался. В вечернем бледном свете, в темном сюртуке, с начисто выбритым лицом человек вдруг показался принцу удивительно, почти фантастически молодым — его можно было принять за старшего брата Иана, но никак не отца. Это была вина неверно падающих теней, а, может быть, обреченность играла с человеком злую шутку — Вернон Роше уходил рука об руку со своим возлюбленным, чтобы никогда не вернуться — и не собирался оглядываться на этом пути. Он словно принял какое-то важное решение, освободился от тяжелого груза, и впервые за все время, как Фергус знал его, по-настоящему дышал.

— Когда мы уйдем, открой этот ларец, — продолжал Иорвет, отступив на шаг, — внутри я оставил письмо — из него ты поймешь все необходимое.

Фергус почувствовал, как вздрогнул стоявший с ним рядом Иан — юный эльф прекрасно понимал, какой смысл отец вкладывал в это простое «когда мы уйдем», и никак не мог с этим смириться.

Принц медлил еще несколько секунд, разглядывая крышку шкатулки, покрытую тонкой искусной резьбой — похожая покрывала ставни и двери в сгоревшем доме в Оксенфурте, дерево было заботливо обработано прозрачным лаком — этот дар готовили долго — и с любовью, которой Гусик ничем не заслужил. С любовью, которая теперь возлагала на него совершенно новые обязанности. И внезапно принц осознал, что тоже прощался с теми, кого успел полюбить.