Рано или поздно управление на Мосфейре начнет гадать, почему он не звонит… скажем, через недельку-другую молчания. В общем-то достаточно долгие перерывы между его звонками не представляют собой ничего необычного.
И вот тогда, после этих двух недель молчания, его контора может обеспокоиться настолько, что подумает, мол, нужно бы обратиться в Министерство иностранных дел и связаться через них, а те ответят, что надо подождать, пока дело пройдет через установленные каналы.
Еще через неделю Министерство иностранных дел на Мосфейре может исчерпать официальные каналы, которые имеет в своем распоряжении, и решит послать меморандум президенту, а тот может — может! — после консультаций с департаментами Совета, провести свое собственное личное расследование и в конце концов положить запрос на порог Табини.
Можно считать, пройдет в лучшем случае почти месяц, прежде чем Мосфейра окончательно решит, что Шечидан куда-то девал пайдхи.
Очень тревожно открыть вдруг, что отдельные атеви, которых ты, как тебе казалось, понимаешь, и атевийское общество в целом, которое ты, как тебе казалось, понимаешь хотя бы на интеллектуальном уровне, вдруг начинают вести себя непредсказуемо. Он воспринимал как оскорбление для своей гордости, что сейчас не нашел ничего умнее или остроумнее, чем притвориться, будто крайне наивен и будто на самом деле его вовсе не похитили и не отправили на другой конец страны, где, надо смотреть правде в глаза, можно исчезнуть навсегда. Никто на Мосфейре, даже Хэнкс, не захочет нарушать договор ради поисков пайдхи, который мог просто совершить какую-то непростительную ошибку.
Черт подери, а ведь они не станут требовать моего возвращения! Они просто пришлют нового переводчика — наскоро введут в курс дела и дадут инструкции сдерживаться и не быть таким глупым.
А ты-то так слепо верил… прекрасно понимал, что Табини на сто процентов отстаивает интересы атеви и свои собственные, и никак иначе, — но почему-то всегда верил, что знаешь, в чем состоят эти интересы. Табини не противился твоим советам: ни в вопросе железных дорог, ни в космической программе, ни в медицинских исследованиях, ни в компьютеризации системы снабжения. Табини не возражал ни против каких твоих предложений, а что ему стоило — ради Бога, Табини вполне мог сказать что-нибудь и вы бы вместе поговорили, обсудили — но нет, Табини всегда слушал с осмысленным интересом, оживленно задавал вопросы — все предшественники Табини прислушивались к разумным доводам и полностью приняли необходимость соотнесения технического прогресса с экологическими требованиями; эту концепцию атеви усвоили быстро.
С другой стороны, никогда не было, чтобы айчжи из дома Табини попросил что-нибудь, а земляне не сделали, не дали или не попытались исполнить, начиная с самой Войны Высадки и вплоть до последнего доклада об обработанном для хранения мясе, в котором Брен пытался — пытался объяснить Мосфейре, что коммерциализация переработки мяса глубоко оскорбительна для раги, хотя нисеби в этом не видят ничего зазорного и готовы мясо продавать. Культурная адаптация идет с обеих сторон, и Мосфейре следует полагаться на морские продукты и рыбу, которые не знают сезонов, и тем самым показать хозяевам планеты, что люди стараются изменить себя, чтобы жить с учетом чувств и нравственных норм атеви, точно так же как атеви меняют свое поведение по отношению к людям…
Временами его работа напоминала вкатывание на гору камня, как в притче. Очень трудно даже просто не отступить.
Но атеви уже ступили на порог пилотируемых космических полетов. У них есть спутниковая связь. У них есть легкие и надежные стартовые системы. Еще немного — и они создадут материалы, нужные, чтобы с помощью людей перескочить через трудные ступени, которые преодолели люди, добираясь сюда, — и перейти прямо к мягкой посадке на двигателях, последовательному маневрированию — все эти термины ему самому пришлось выучить, все эти концепции усвоить во время своих так называемых осенних отпусков, набить до отказа голову деталями для следующего доклада, который можно будет передать им — который он жаждет передать — в подходящий момент на протяжении ближайших пяти лет… при условии, что промежуточные ступени большой грузоподъемности будут работать.
И не то чтобы им было абсолютно необходимо самим совершить этот шаг; но управление на Мосфейре сказало: тяни время, пусть атеви создадут промежуточные средства вывода на орбиту. Нужное качество синтетических материалов еще не достигнуто, но ракетные двигатели на химическом топливе и первые пилотируемые полеты дадут атеви опыт и оправдают политические и эмоциональные инвестиции в космос — атеви очень ценят героев.
Это было решение не столько научное и техническое, сколько философское и культурологическое… решение, чертовски разочаровавшее Брена, потому что ему хотелось стать тем пайдхи, который на сто процентов введет атеви в космическое дело, и хотелось достичь этого пораньше, пока он сам достаточно молод, чтобы полететь в космос. Это была его тайная личная мечта: что если атеви доверят когда-нибудь какому-то человеку лететь с ними, то прежде всего доверятся пайдхи, и он хотел оказаться этим человеком и управлять если не космическим кораблем, то хотя бы отношениями…
Вот такая у него была личная мечта. А его личный ночной кошмар был не так конкретен — всего лишь предчувствие, которое он старался передать Диане Хэнкс и всем остальным в своей конторе задолго до того, как убийца попытался проникнуть в его спальню: невозможно все давать и давать атеви крохи и кусочки техники без ускорения потока случайных событий в процессе; это означает, что у атеви мозги работают не так, как у людей, что культурные склонности и пристрастия атеви заставляют их видеть некоторые технические успехи иначе, чем видятся они людям, что изобретательность атеви будет все чаще и чаще складывать эти крохи и кусочки в их собственные изобретения, по поводу которых они не станут спрашивать совета у Мосфейрской технической комиссии.
Слава Богу, что до сих пор среди этих независимых изобретений не оказалось ни межконтинентальных баллистических ракет, ни атомных бомб. Но Брен, как и каждый пайдхи до него, понимал, что если когда-нибудь Договор будет нарушен, то он узнает об этом первый…
Он смотрел, как проплывает под крыльями земля — сельскохозяйственные угодья, свободные просторы, леса… В конце концов под самолетом прокатилась волна облаков, а черные, увенчанные снежными шапками вершины Бергида торчали сквозь них, будто острова с крутыми берегами, захватывающее зрелище, когда уплывает назад грань известного тебе мира, возбуждает и тревожит мысль, что ты видишь страну, которую никогда не видел ни один землянин. Все — новое, доселе запретное.
Но через некоторое время облака сомкнулись над вершинами, и хотя небо осталось синим, внизу протянулась сморщенная белая простыня, скрывшая землю.
Разочарование. Вот такая дрянь вечно собирается за проливом и не расходится. Даже сама планета прячет атевийские секреты.
Но все это не означает, что раз тебя похитили, то уже нельзя сделать ничего полезного… Он вытащил из багажа свой компьютер. Установил на столе и вызвал свои заметки к заключительной речи на квартальной конференции по развитию, в которой собирался изложить аргументы за создание на берегу залива Костайн кибернетического научного центра, соединенного через модемы с атевийскими студентами в Уингине.
«Если и есть, — писал он, — область серьезных технических трудностей, то, как ни иронично это звучит, лежит она в математике: различное использование математики нашими отдельными культурами со своими отдельными языками привело к различным методам выражения математических зависимостей на операционном уровне. Конечно, в будущем это различное восприятие математических наук составит поле плодотворных размышлений для математиков и разработчиков вычислительных устройств, но в настоящее время это фундаментальное различие в концепциях остается препятствием, особенно для начинающего изучение компьютеров студента-атева, пытающегося понять логическую машину, которая игнорирует некоторые из его ожиданий, которая игнорирует операционное удобство и сжатость выражений его языка и которая действует по логической архитектуре, за столетия приспособленной к человеческому мышлению.
