Серёга всё ещё зевал спросонья.

– Это что ещё за сборище уродов? – Лениво спросил Герман Виссарионович, вызвав смешки своих подручных.

Маша решила гордо это проигнорировать.

«Скоро они плакать будут!»

Лео заиграл на гитаре, и запел, как мог:

– СВОБОДУ УНИВЕРУ, СВОБОДУ! ВЛАСТЬ – НАРОДУ-У-У!

– Лео, Господи, да заткнись ты! – Вскоре не выдержала Маша.

Кажется, это было самое постыдное революционное движение в истории человечества.

Отец Димаса, уже, похоже, начавший уставать от всего этого цирка, обратился к сыну:

– Даю две минуты; скажи своим дружкам, чтобы расходились по домам, иначе прямо их давить будем.

– Бульдозеры сломаются! – Бойко выкрикнула Маша.

И сама же в шоке выпучила глаза от собственной смелости.

Кажется, это был первый раз, когда она пошла против системы.

Даже Димас удивлённо изогнул бровь.

– Ой, блять, точно не доживу до завтра, и даже девственности так и не лишился, – угрюмо буркнул Антон.

Серёга ждал этой возможности до самого конца, и тут же перебил Антона, и заговорил:

– Ой, блять, Антон, тоже мне нашёл проблему, вот меня вчера в гей-клубе в жопу вшестером ебали, и ничего, терпел, вот и ты потерпи, когда переезжать будут.

Молчание раз…

Молчание два…

Тут Машу с Лео прорвало на хохот от такой выходки.

«Не зря тянул до последнего», довольно подумал Серёга, ещё полгода назад придумавший эту шутку.

Димас прокашлялся и заявил:

– Ну всё, ребят, посмеялись и хватит, расходимся, а то людям работать надо.

В этот момент на горизонте появился преспокойно двигающийся в сторону универа прогульщик Кузьмин.

«Вот это поворот»

Парень непонимающе уставился на всю эту сцену, и пробормотал:

– А что-о-о… экзамена не будет сегодня?

– Будет! Будет! – Громко объявила Маша, – Кузьмин, ты вовремя! У нас тут сразу практика, за зачёт надо полежать перед бульдозером! Все – вперёд!

С этими словами, на глазах у не перестающих офигевать от действий скромной одногруппницы друзей, Маша выбежала вперёд и легла прямо перед одним из бульдозеров по горизонтали, чтобы занять всю площадь.

У Кузьмина уже случился когнитивный диссонанс.

– Маш, ну… умирать в мои планы вообще-то не входило…, – заметил Серёга.

– Да не умрёшь ты, ссыкло! – Выкрикнула она, – это уголовно-наказуемо, простые рабочие на такое не пойдут, у них как и у вас яйца маленькие!

– Нормальные у меня яйца… просто никто не знает…, – тихо заметил Антон, и лишь стоявший рядом Лео его услышал.

Удивительно, но ребята последовали примеру Маши.

Серёга как самый длинный из всех лёг под второй бульдозер, а место перед третьим заняли голова к голове низкие Лео с Антоном.

Димас выдыхал так сильно, что был похож на паровоз.

– А зачёт точно поставят? – Решил уточнить Кузьмин.

– Да ложись ты уже! – Выкрикнула Маша.

В этот момент из самого универа выбежала Саша и подошла к Димасу, по пути бросив:

– Совсем поехавшие, что ли?

– Саша… ах ты сучка, всё-таки, – парировала Маша, глядя, как староста прижалась к бывшему парню её подруги.

Димас заступился за блондинку:

– Да всё она правильно делает! Вы тоже вставайте, идите, ищите работу, тут вам не митинг за Россию будущего!

Герман Виссарионович, которому всё это шапито порядком надоело, махнул рукой в сторону универа, давая понять, чтобы бульдозеры ехали.

Но ни один из них не двигался.

Рабочий из крайнего бульдозера выпрыгнул из машины и крикнул:

– Э, э, я в тюрьму из-за каких-то детей не сяду!

– Да это не дети, это тараканы! – Со злостью выплеснул Герман Виссарионович, – такие вообще размножаться не должны!

В следующее мгновенье стоявший всё это время с самым мрачным видом Сартр, видимо, воображавший себя военачальником в Троянской битве, схлопотал оплеуху, и, словно ребёнок, поморщился и крикнул «Ай!».

– Слышь, ты чё, статуя, что ли?! – Быканул на него Герман Виссарионович, – иди и разберись с этой шпаной!

Когда Сартр приблизился, Маша с криком «Всегда мечтала это сделать!», попыталась пнуть его по яйцам.

Сартр вовремя увернулся, а затем схватил визжащую и пытающуюся хвататься руками за асфальт Машу за ногу и потянул в сторону.

– Антон, на стрёме! – Отдал команду Лео.

Оставив вместо себя гитару, он побежал и быстро лёг на то место, откуда только что оттащили Машу.

– Это чё за тетрис? – Фыркнул Герман Виссарионович. – Дима, иди, наподдай им.

– Дмитрий! Не трогать никого! – Раздался властный голос.

– Ну это что ещё за бесовщина? – Устало вздохнул отец.

На крыльце появился Владимир Владимирович.

Уставший, потрёпанный, весь мокрый, в помятой рубашке, и, несомненно, пьяный.

Но всё же он стоял здесь, на крыльце.

– Я ж пальцем щёлкну – тебя больше никуда не возьмут, – напомнил Герман Виссарионович.

– Я знаю…, – жалобно, чуть не плача промямлил Владимир Владимирович, – самому страшно…

Затем, видимо, напомнив себе, ради чего он сюда пришёл, преподаватель продолжил уже увереннее:

– Но я сражаюсь за счастливое будущее!

Я не хочу, чтобы всё было так!

– Браво! – Крикнула и захлопала в ладоши Маша, всё ещё лежавшая на асфальте, и которую зачем-то до сих пор держал за ногу Сартр.

Хлопки поддержали и Лео с Серёгой и Антоном.

– Слушайте, а можно как-нибудь зачёт получить? – Напомнил о себе стоявший в стороне Кузьмин, – или экзамен перенесли?

– Я зверь! – Гордо выкрикнул Владимир Владимирович, – а зверь всегда до последнего бьётся за свою стаю!

После этого он…

Завыл.

«Ау-у-у-у!!!», зазвенело в ушах у Маши, и ей пришлось даже заткнуть их ладонями.

(Это явно был перебор, посчитала девушка)

***

Мы с Кэт сидели на полу, прижавшись к стене, рядышком друг с другом.

Наши руки были довольно близко, и мне даже хотелось сжать её ладонь, но я до сих пор не решался.

(Просто не понимал, что между нами)

А горькое чувство полного поражения давило сейчас сильнее, чем когда либо.

Забавно, не находишь, подумал мой мозг – сначала вы с ней были заперты в лифте, а теперь вся ваша лавстори закончится тем, что вы заперты в старой кладовке… пусть даже и волшебной…

Опустив глаза, я вдруг сказал.

Тихо, но сказал:

– Это я тогда закрыл нас в лифте.

– Что? – Не поняла Кэт.

– Когда мы застряли в лифте… мне хотелось тогда отомстить тебе за то, как ты… трахнула(это слово я выдавил с трудом) меня на конференции… вот так мы и оказались заперты в лифте…

Мы оба молчали.

Это молчание давило ещё сильнее, чем всё происходящее.

Затем Кэт вдруг расхохоталась.

Я тоже слегка улыбнулся.

Девушка совершенно неожиданно для меня дотронулась до моей ладони – вынудив меня дёрнуться всем телом – и крепко сжала её своей.

Сердце застучало.

Я не знал, кто мы друг другу, что между нами, но понимал, что не хочу, чтобы всё заканчивалось так.

Что я её люблю.

А даже если всё закончится так… хочу хотя бы насладиться моментом…

Это подобно тому, как взрывается гипернова и ты видишь этот взрыв, что уносит твою собственную жизнь.

– Не хочешь потанцевать? – Предложил я.

Я ли?

Это был словно какой-то другой я, коим управляла эта комната.

(Брюнетка хотела)

Здесь, посреди пыльных шкафов и чемоданов, мы прижимались друг к другу как тогда, на танцполе, под песню Перемотки.

Я сжимал её талию, а она снова скрестила руки за моей шеей.

– Знаешь, эта комната, она будто бы волшебная… не знаю, как объяснить…

– Ты тоже заметил? – Тихо спросила Кэт каким-то очень таинственным голосом.

Очень завораживающе.

Я осторожно кивнул, будто опасаясь спугнуть момент.

Это было одно из тех мгновений жизни, когда ты не чувствуешь разницы между мыслями и словами – они все становятся чем-то единым, и ты по-настоящему искренний…

– Даже с самим собой…, – договорил я мысль.