Но словив косой взгляд Германа Виссарионовича, тут же приуныл.

Неловко, напряжённо, паршиво – всё это в сегодняшней программе.

Кэт устало спросила:

– Да зачем вам наш университет? Мы ведь всё равно не отступим!

– А ты вообще заткнись, овца, – сверкнул глазами этот злобный мужичок, – мне очень не нравится, что я так часто слышу о тебе. Гляди, как бы не поплыла глубоко на дно…

Нет, я мог со многим смириться – с поражением дерзкой одногруппнице, с попаданием во френдзону, с проигрышем в поэтическом турнире… но не с тем, что мою девушку оскорбляет какой-то надутый индюк…

Выступив вперёд, я бросил:

– Не разговаривайте с ней так.

А потом по моему лицу стекала чужая слюна.

«Что ж, весомо… унизительно…»

Герман Виссарионович вынес вердикт, обращаясь к своему сыну и Кэт:

– Всё кончено, вы проиграли. Завтра мы прикроем вашу эту шарашкину контору.

Поправив галстук на шее, он издевательски добавил:

– У вашего факультета и без моей помощи косяков набралось. То у вас тут вирусное видео с аватаром на сцене, то ломающиеся лифты, то магистрант пропал… мне даже делать ничего не нужно…

Герман Виссарионович расхохотался Кэт прямо в лицо… выглядевшее сейчас напряжённым…

Показывая зевком, как ему наскучил весь этот диалог, бизнесмен закончил:

– Ладно, посмешили меня, клоуны, пора и меру знать. До завтра.

Когда он развернулся и зашагал в другую сторону с едва поспевающим за ним Сартром, Кэт с обидой в глазах показала средний палец ему в спину.

Мы с ней встретились взглядами.

И как теперь быть дальше? Кто вообще в таком виноват?

Я – что облажался?

Или она – что ответила на поцелуй Димаса?

(Неужели это конец всего?)

Мы проиграли.

Решив даже ничего не говорить, Кэт просто молча зашагала к лестнице.

Я готов был взорваться от обиды, глядя ей вслед.

Понимая, что должен догонять её, если не хочу потерять окончательно… но в то же время не могу…

Со шваброй в руке я стоял на сцене в опустевшем Дворце Культуры.

Даже под конец существования университета Владимирович умудрился меня запрячь.

Тут по-прежнему валялись картонные декорации и громадные кулисы.

Почему всё это… за что всё это…

Мы проиграли.

Я проиграл.

Тут телефон завибрировал от оповещения, что пришло сообщение.

(На мгновение подавленный я представил, что это Кэт пишет, чтобы извиниться за тот нелепый поцелуй, предлагает всё забыть, и уехать от всех куда-нибудь далеко-далеко, хоть в Сибирь, будем там жить подобно Раскольникову с Сонечкой Мармеладовой...)

Но там было сообщение от Лео:

«С тебя новая гитара!!!»

Я не выдержал, и из меня вырвался вопль:

– БЛЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯ!!!

====== Глава двадцать первая – Плейбой нашего племени ======

«…учись, не дури и не повесничай, а больше всего угождай учителям и начальникам.

Коли будешь угождать начальникам, то, хоть и в науке не успеешь, и таланту Бог не дал, всё пойдёшь в ход и всех опередишь. С товарищами не водись… водись с теми, кто побогаче, чтобы при случае могли быть тебе полезными. Не угощай и не потчевай никого. Береги и копи копейку. Всё сделаешь, всё прошибёшь на свете копейкой»

(с) Николай Гоголь, «Мёртвые души»

С тех самых пор, как в моей жизни нежданно-негаданно появилась Кэт, началась не просто чёрная, а чернейшая полоса.

Одна неудача за другой, одно поражение за другим.

А может быть, жизнь и есть бесконечная череда поражений?

Вдруг какой-то там детерминизм Вселенной существует, и мне сразу же нарекли – тебе проигрывать.

Вписали меня в неудачники, вот мне теперь так и не везёт.

(Или, может, это карма за то, что до этого всё довольно хорошо было?)

Я усиленно думал об этом в тот поздний вечер, сидя дома в полном одиночестве.

Именно сидя, поскольку, как ни пытался, уснуть так и не смог – вместо этого развалился в кресле перед окном, включил на компьютере зачаровывающие мелодии, написанные специально для фэнтези-романов, и курил одну сигарету за другой… с перерывами, конечно, но курил.

Бывают такие моменты, когда хочется просто уйти ото всех, взять сигарету, да и потонуть в собственных размышлениях.

В какой-то момент я даже начал было представлять, что рядом сидит Кэт и разговаривает со мной.

Дурка это или не дурка, а только гении в интересных историях тоже злоупотребляют подобным, вспомнить того же Шерлока Холмса и его пресловутые «Чертоги разума».

«Я сейчас как никогда напоминаю себе Гоголя в момент, когда его посетил Дьявол»

И вот сидит Кэт рядом, на воображаемом стуле, как обычно гордо выпрямившись, закинув ногу на ногу, задумчиво смотрит куда-то вперёд.

Я, разумеется, пялюсь на её здоровенную грудь и как обычно пытаюсь убедить себя не делать этого…

– Да брось, Гоголем тебе никогда не стать, – говорит она. Казалось бы, снова пытается меня принизить, но вдруг добавляет, – он-то ведь помер девственником, тебе такое уже не грозит.

Это правда.

Я вспомнил, какой дикий кринж испытывал при чтении произведений Гоголя – где он неумело пытался описывать романтические отношения, а в сказке про Купальскую ночь даже добавил: «Ну вы знаете, что бывает, когда парень и девушка селятся друг напротив друга».

(Вот как раз ты, Коля, этого как раз, похоже, не знаешь)

Бьюсь об заклад, поселись Гоголь напротив девушки, каждый раз бы опускал взгляд при встрече с ней, а она бы и не замечала его существования.

Я легонько улыбнулся.

Не из-за Гоголя; просто мне вдруг вспомнилась школа, и мои бесконечные споры с нашей учительницей по литературе, которые веселили весь класс, а меня это только больше подзадоривало, и я спорил всё больше и больше.

Не то, чтобы я был эдаким нонконформистом и желал постоянно быть против всего, просто именно на уроках литературы я чувствовал себя в своей тарелке и с неподдельным интересом размышлял обо всех тонкостях этого ремесла.

Меня всегда удручало то, как школьные учителя пытаются возвести на Олимп русских классиков 19 века, хотя язык их казался мне всегда довольно слабым.

В свободное время я читал много западной литературы – Оскар Уайльд, Айн Рэнд, Марка Твена.

Для меня они выглядели куда ярче и интереснее; они не пытались навязать какую-то мысль, а лишь описывали яркий мир, в котором мне хотелось жить.

Я ощущал себя частью этого куда лучшего мира, чем наша реальность.

А потом практически единственный в классе мог осилить подобный спор с учительницей литературы, и ощущал себя кем-то особенным.

(Как гений, который может понять то, что не дано остальным)

А потом я пришёл на филологический факультет, и оказалось, что я даже не в тройке лучших.

Наверное, даже не в пятёрке.

Маша, Кэт и этот чёртов Димас, которого я с каждым днём всё сильнее ненавидел, сто очков форы мне дадут.

Так может, поражения начались не из-за Кэт, а просто потому что началась взрослая жизнь, и это было неизбежно?

Воображаемая Кэт снова оборвала меня:

– И вовсе дело не во взрослой жизни. Ну вспомни же, ведь поражения были и в школьные года.

Как ни обидно было признавать подобное, но она снова права.

Уже в школе я выделялся… и был при этом белой вороной…

Как и в любой школе, большинство моих дноклассников были быдлом и непорядочными девушками, хоть и не все.

Я уже тогда старался ломать шаблон простых социальных делений, как какой-нибудь Барт Симпсон: не боялся и порою сам интеллектуально подкалывал своих сверстников, хоть временами это и заканчивалось лещом для меня, умышленно показательно пытался не вписаться в их компанию, заявляя, что хочу быть «самой белой вороной в мире».

Уже в школьные годы я любил сарказм, отбирая себе таких кумиров как Чацкий, Шерлок Холмс, слуга Обломова Захар, и практически любой герой из «Портрета Дориана Грея».

Зная многие книги из школьной программы чуть ли не лучше нашей учительницы, каждый урок я умышленно превращал в дебаты, и в обсуждениях участвовали только мы двое. Иногда ещё одна моя одноклассница, главная отличница класса.