Итак, Борис преуспевал в своём бизнесе до тысяча девятьсот семьдесят года. Тогда в его жизни наступил переломный момент, после которого всё изменилось и пошло по другому отсчёту.

В тот день старшие попросили Бориса отвезти свёрток с долларовыми купюрами на квартиру одному из своих постоянных клиентов. Борис прыгнул в такси, прибыл вовремя к месту, вошёл в парадное и сказал консьержу, в какую квартиру он идёт. Затем благополучно добрался в лифте до нужного этажа. Подойдя к двери, нажал на кнопку звонка. Звонок, к удивлению Бориса, не издал никакого звука, и он решил постучать. Дверь слегка приоткрылась; Борис зашёл в прихожую и громко позвал хозяина, предположив, что тот просто забыл закрыть за собой дверь. Но тут он почувствовал лёгкий удар по голове, и тёмное покрывало закрыло его глаза…

Какие-то голоса и шум улицы, а одновременно с этим ветер в лицо заставили Бориса попытаться приоткрыть глаза. Ему знакомо было это ощущение расколовшейся пополам головы, но в тот раз была ещё слипшаяся на затылке кожа. Он с трудом поднял руку и дотронулся до раны на голове. Рука вернулась в область обзора вся в крови. Он встал на колени, с трудом поднялся и заглянул в комнату.

На диване лежал хозяин квартиры с торчащим в груди ножом. Мысли стали быстрее двигаться в больной голове Бориса. А вскоре он услышал звук сирен подъезжающих милицейских машин.

Почему-то Борис не сомневался, что на финке в груди несчастного были его отпечатки пальцев. Отсутствие в кармане пиджака свёртка говорило о том, что мысли работают в правильном направлении. На секунду задумавшись, Борис подошёл к трупу, вытащил из его груди нож, вытер его носовым платком и со всего размаха выбросил в окно, далеко на улицу. От резкого рывка голова Бориса чуть не лопнула, тут же заново разделившись на две половины, и он, присев на корточки, рукой коснулся пола, чтобы не упасть, потеряв равновесие.

Визжащие тормоза, легко узнаваемые всеми, кто имеет отношение к преступному миру, напомнили Борису, что если он сейчас же не уберётся отсюда, то сядет на долгое время, а то и получит «вышку» за убийство этого почтенного старика, который лежал сейчас с дыркой от ножа в сердце прямо перед ним, на старинном кожаном диване.

Борис подошёл к окну. Шестой этаж. Он выглянул в надежде найти какие-то пути отхода, но под окнами не было даже карниза, к тому же голова невыносимо болела. Сердце стало лихорадочно биться, выстукивая длинные барабанные дроби.

Он выскочил в коридор, глянул в пролёт и услышал голоса внизу. По лестнице быстро поднимались ноги в казённой обуви.

Оставались считанные секунды до встречи с работниками правопорядка. Необходимо было что-то быстро решать, иначе жизнь могла измениться навсегда.

– Всё в порядке, Аркаша. Алёну забрали из больницы и отвезли ко мне домой. Ей теперь моя Катюха заниматься будет, – закончил с радостными нотками в голосе Филипп, хлопнув друга по плечу.

– Ну, слава богу! – выдохнул Криш. Потом, через некоторое время, добавил: – Не нравится мне этот замут, брат. Что-то тут грандиозное мутится против нас. И главное, опять не пойму, кто это делает. Только побеждаем одну свору псов, как сразу с другой стороны наваливаются ещё более изощрённые и злые.

– Отдохнуть нам надо, Аркаш, – ответил Филипп, засовывая огромную трубку «Motorolla» в карман пиджака. – Давай сейчас сделаем тебе документы и махнём в Грецию, там у Катерины родственники живут. Покайфуем на пляжах, места красивые там, да и Алёне легче прийти в себя будет.

Разговор про Алёну явно отвлёк Криша от неприятных мыслей, и он, повернувшись к другу, спросил:

– А что нужно для документов, Филя? Идея отличная, я поддерживаю.

– Да что нужно, брат? Паспорт твой, военный билет да справки кое-какие. Военник же есть у тебя, Аркаш?

Криш улыбнулся:

– Какой военник, Фил? Не гони.

– Военный билет, Аркаша, ты чего? Любой гражданин России имеет военный билет в твоём возрасте.

– Да я тебе разве не рассказывал про свой военный билет? – Криш, улыбаясь, посмотрел другу в глаза.

– Нет, – удивлённо ответил Филипп, – не рассказывал.

– О-о-о-о, Филя! Это такая история из моего детства…

– Так рассказывай, брат, не тяни резину, – попросил Филипп. – Вон Санька тоже послушает, – кивнул он на водителя, казалось бы отрешённо сидевшего за рулём.

– Ну да! – кивнул головой Александр. – Интересно послушать.

– Да если честно, тут и рассказывать-то не о чем, – начал как бы нехотя Аркадий. – Всё дело в том, что к тому моменту, как я пришёл в военкомат, мне было семнадцать с половиной лет и я уже год как вовсю играл на рынке в напёрстки.

Филипп с водителем смотрели заинтересованно, и Кришанов продолжал:

– Сижу в военкомате после получения приписного свидетельства, и подходит ко мне офицер. Какое звание у него, я не глянул, они там все важные ходят. Подходит и говорит:

– Кришанов Аркадий Александрович?

– Он самый, – отвечаю.

– Вас вызывает полковник Бабичев к себе в кабинет.

А я помню, что полковник Бабичев – это глава военкомата. Думаю, с чего бы это ему меня вызывать?

– Ладно, – говорю, – пойдёмте, – и иду с этим офицером в кабинет к полковнику.

Зашли мы, офицер вышел, и я остался один с этим воякой. Он мне на стул показывает. Я присел и сижу, жду непонятно чего.

Полковник ко мне подходит и говорит:

– Узнаёте меня, Кришанов?

– С чего бы мне вас узнавать? – отвечаю ему.

– А с того, дорогой мой, что ты меня месяц назад вместе с моей женой возле магазина «Динамо», на Гоголевском переулке, рядом с базаром, обыграл в напёрстки.

– Так это, – говорю, – вы к нам приходите, и отыграетесь, если что.

А сам ближе к двери настраиваюсь, чтобы свалить. Хрен этих вояк знает: сейчас задержат меня, и буду я париться в ментовке и рассказывать, что это не я и что мало ли кого он там вспомнил через месяц.

Он подсаживается со мной рядом и говорит:

– Да ты не переживай, я тебя по ментовкам тягать не собираюсь. Ты мне лучше ответь: в армию сильно хочешь?

Я такого вопроса, если честно, вообще не ожидал от него услышать. Но задан он мне был с интонацией делового человека, и я сразу смекнул, что к чему. Вспомнил, каких хлопот стоит ребятам, кто в армейку идти не хочет, откосить. Там и на «дурке» лежать нужно, и глотать какую-то хрень, чтобы больным казаться. А тут вот подошла эта проблема ко мне – и решение её само приходит.

– Конечно, не хочу, – отвечаю ему. – А что?

– А то, что можно об этом поговорить, – отвечает мне полковник этот. – Ты мне возвращаешь всё, что вы у нас со своими дружками выиграли, и ещё немного добавишь. А я делаю так, что наше ведомство о тебе забывает.

– Договорились, – отвечаю. – Скажите, что вы проиграли, и я поговорю с ребятами; может, и соберут они мне нужную сумму.

В список попали два обручальных кольца, две цепочки с крестиками, серьги золотые жены, печатка его золотая, два махровых шарфа «Пляшущий мальчик», двести рублей и полные сумки каких-то вещей, которые он тоже ставил как ставку, когда играл. По вещам договорились, что он в денежном эквиваленте мне всё пересчитает. Итого с маленькой добавкой получилось шестьсот рублей и золото. По тем временам некисло, скажем, получилось, если ещё и «рыжики» рублей на триста тянули.

Филипп и Санька за рулём понимающе кивнули.

Аркадий посмотрел в окно автомобиля на мелькающие поля и не спеша продолжил:

– Прихожу я к своим старшим. Гнут тогда уже на воле был и с нами общался. Рассказываю им, какой разговор у меня получился в военкомате, и они мне говорят, что это, мол, очень круто, что полковник сам со мной об этом решил поговорить и, мало того, сказал, чего он хочет. Видать, совсем тогда у них дела шли туго в военкоматах. Да что там, вся страна в таком затишье была после перестройки и горбачёвских реформаций…