Не считая незарегистрированных. Не хочу вспоминать, во скольких я была. Мне казалось, что стоит Максу-Лариосику (чаще я называю его эМэЛ) появиться, я непременно его узнаю. Шестое-седьмое-без-нумерации чувство шепнет мне – это он. И дальше пусть будут другие проблемы. Новый уровень – новый квест. От визуального контакта до вербального – один шаг. Хочется верить, что моему найденышу тема нашей взаимозависимости будет интересна так же, как и мне…

Но я не верю.

Трудно искать черную змею в темной комнате, особенно, если она там есть. За четыре с половиной года я растеряла веру в счастливый конец. Она вытекла из меня с кровью. Со слезами, болью и страхом.

– Как я уже говорил, данные медблоков вскрыть невозможно. Конфиденциальность превыше всего. А так жаль, мы бы вычислили его в два счета.

Перси бубнит, вселяя в меня одновременно и спокойствие и тревогу. Схематичную меня на визоре давно сменила карта Гэтвеста. Дополненная россыпью мелких зеленых точек, она заполняет пространство столовой. От инверсионной варочной панели до стен, мерцающих установочным пакетом ночного города. Рядом со мной отливают люменом мои любимые карликовые пальмы, над головой мило порхает стайка голографических бабочек…

Я смотрю на свое левое предплечье, где неровной нитью тянется заживший шрам. Как и все остальные, я не стала его сводить. Я уже не пылаю энтузиазмом, как в первое время. Но пока еще надеюсь найти эМэЛ и предъявить свое тело как медицинскую карту его анамнеза.

Спиральный перелом – жуткая штука.

Перси бубнит, а я словно наяву вижу, как расходится кожа, выпуская наружу ослепительно белый обломок кости. Помню шок, от которого мои чувства отказываются видеть, слышать, чувствовать. Кровь – брызнувшая фонтаном, ручьем стекает вниз, пачкая одежду. Моя рука немеет, а я хочу умереть. Сразу. Бледная, не желающая понимать, почему небо не вняло моим мольбам и не отправило меня за грань и – боже-боже-боже я не смогу вынести эту боль!! Я опускаюсь на холодный пол в примерочной кабине торгового центра. На белых плитах в углу прилепился чей-то черный волос – длинный, прямой.

Боль накрывает меня бетонной плитой. Давит, сминая внутренности. Врывается внутрь, заполняя каждую мою клетку настолько, что непонятно – как она во мне помещается? Рядом, за дверцей меня ждет Перси, но я не кричу. У меня не хватает сил, чтобы кричать. Они все уходят на то, чтобы держать окровавленную руку. У меня в горле ужас, крик застревает в животе. Сердце трепещет, в ушах гул. В глазах красная кровь и белый обломок кости, до отстраненности острым зубцом вскрывающий мою кожу. Мне хочется запихнуть его обратно, но я до запредельной жути боюсь к нему прикоснуться. Я почти кричу, почти теряю сознание. И даже не догадываюсь что там, внутри меня прячется еще один обломок кости.

От воспоминаний меня трясет. Так сильно, что ходит ходуном стул подо мной, дрожь отдается в стол. До Перси, наконец, доходит. Он отбрасывает статистику, падает передо мной на колени. Его руки сжимают мои – испачканные в крови.

– Девочка моя, ну же, Герти. Делись, – шепчет он.

И после недолгих колебаний я делаю то, что отличает меня от всех остальных – включаю Перси в свой космос. Чтобы он почувствовал то же, что и я. Губы его белеют, в глазах стоит отражение моей боли.

Я – экспант. Большая редкость для нашего мира. Человек, способный транслировать свои эмоции. По крайней мере, меня с рождения уверяли, что так и есть. Потому что я – неправильный экспант. По идее, мне должно становится легче, просто обязано. Но я не испытывала облегчения никогда. С самой первой маминой просьбы «лучше бы уж у меня болело, тем у тебя!». Лучше не получилось – мы болели вместе. Чувство вины не позволило мне открыть правду. Я уверяла родителей, что мне становилось легче. Страшно было признаться, что я просто заставляю их страдать.

Вместе со мной.

С тех пор я вру.

Экспанты обязаны становиться на учет. Приравненные к оружию немассового поражения, они получают дополнение к оригинальной версии БИЧ – «Домового». Ту же программу, которая встраивается и заключенным, нарушившим закон. «Домовой» контролирует каждый шаг экспанта. Чтобы в случае несанкционированного выброса блокировать ментальный канал. Пожизненно ходить с контролером в голове – такой судьбе не позавидуешь. Мои родные сохранили тайну и оградили меня от участи подопытной свинки, которой не позволено и шагу ступить без санкции сверху. Где за любым неповиновением сразу следует наказание – болевой шок.

Я – не зарегистрированный экспант. Мама с папой, да Перси – мой друг с детства – вот и все посвященные. Те, кто хранит мою тайну.

В то время как я храню свою.

Ведь я – неправильный экспант.

– Полегче? – спрашивает Перси. В его глазах стынет отражение моей боли.

– Да. Спасибо, – привычно вру я.

Иногда мне кажется, что нейронная поляризация – наказание за то, что я делала со своими родными. И делаю до сих пор.

– Я рад. Девочка моя. Я так рад. Хоть какая-то от меня польза, – через силу улыбается Перси.

Слава создателю, не добавляет в конце «всё будет хорошо». Я не реву. Ничего серьезного сегодня не произошло – надо поберечь слезы. В чем я точно не сомневаюсь, так это в том, что они пригодятся. Завтра, послезавтра. Через пару месяцев, когда меня чуть отпустит страх. У меня не хватает сил бояться постоянно. И моим внутренностям тоже нужен отдых. Так было в предпоследний раз: мой мучитель дал мне возможность набраться сил перед новой болью.

Перси молча поднимает меня, ведет в ванную. Он не спрашивает, он выучил правила. Я, вяло переступая ногами, вхожу в распахнутую дверь. Позволяю снять с себя футболку, под которой ничего нет. Только мое тонкое, дрожащее тело.

На котором узловатыми морскими червяками белеют нити шрамов.

Не моих шрамов.

Я не хочу рассматривать себя в зеркале. Я знаю, какой меня видит Перси: высокую, стройную девчонку с ёжиком белых от рождения волос. Я слишком молодо выгляжу, и поэтому у меня бывают проблемы с допуском во взрослые места. Тогда меня выручает штрих-карта визуального допуска, в которой значатся все двадцать прожитых мною лет. Шестнадцать – на грани безоблачного счастья. В моем лице нет ничего выдающегося. Средний лоб, темные в противовес волосам брови, небольшой нос, высокие скулы и толстые, искусанные в кровь губы. Я стою с закрытыми глазами. А если я их открою, Перси обязательно с состраданием поймает взгляд серо-голубых глаз.

– Иди сюда, – мягко уговаривает Перси.

Мой близкий друг включает душ, настроенный сразу на тот комфорт, который я люблю. Я не сопротивляюсь – переступаю низкий бортик и принимаю теплый дождь на плечи. Он тонкими пальцами постукивает мне по спине, по голове – и тоже не спешит заверять, что всё будет хорошо.

– Девочка моя, любимая, – дыхание Перси прерывается, но я знаю – сегодня он не будет настаивать на сексе. Поэтому я принимаю ласку его губ, скользящих от затылка по позвоночнику, вниз.

Мои руки ищут опору – я стою лицом к стене, разглядывая черные в искрах кафельные плиты. Мой взгляд цепляется за нить шрама на левом предплечье – два месяца прошло, я почти восстановилась. Благодаря иммунным био-модуляторам. Скоро мои гонорары перестанут покрывать стоимость лекарств. Но главное – не болит.

Счастье, когда не болит.

Мои глаза закрываются. Чувствую только руки Перси, обнимающие меня за плечи.

Прерывистую дорожку поцелуев по линии роста волос.

Тепло его губ, захватывающих кожу.

Прикосновение языка, касающегося мочки уха.

Шумное дыхание на шее, от которого у меня бегут мурашки.

Я подставляю спину под острожные касания его рук. Кончики его пальцев гладят мою талию, чертят круги на животе вокруг пупка. Сильные ладони сжимают мои бока, словно проверяя, изменилась ли моя форма. Мне нравится ощущать контуры своего тела, обрисованные ласковыми касаниями. Перси возбужден, но всеми силами старается не показывать, деликатно отодвигая нижнюю часть тела подальше от моей задницы. Но я хочу тесных объятий – прижимаюсь к нему всем телом, впитываю едва уловимый стон. Он еще не знает, как расценивать попытку сблизиться, поэтому несмело гладит мою грудь, намеренно не касаясь вершин. Он вдавливается мне в спину, губами захватывает кожу на затылке. Из меня вырывается расслабленный выдох и почему-то лишь усиливает беспокойство.