Женщина чуть шире приоткрыла дверь и вгляделась в гостя.

— Кто?

— Господин Шартье.

Она прищурилась и еще раз с головы до ног окинула мужчину придирчивым взглядом.

— Ждите здесь, — велела она и захлопнула дверь. Он слышал, как она громко приказала собакам следовать за ней, затем удаляющиеся шаги женщины и цокот собачьих когтей.

А он, как верный поклонник, остался стоять у двери, на виду у всей улицы. Казалось, ожидание длилось вечность. Он был, как и опасался Леопольд, отличной мишенью — любой мог выстрелить в него, или схватить, или связать. А ведь всю его сознательную жизнь Алусия старалась никогда не допускать подобного.

Себастьян пару раз обернулся через плечо на ожидающий его экипаж. На мгновение он представил, что его похитили и вынудили скитаться по незнакомому городу. По городу, где все остальные люди ходят каждый день. Но он бродил по улицам, будто попрошайка, без кошелька.

Чем дольше тянулось ожидание, тем больше Себастьян беспокоился, что его заметят в столь жалком виде. Он все ожидал, что кто-то окликнет его или подбежит со спины.

Наконец дверь распахнулась, едва не дав ему по носу, но на сей раз на пороге стояла сама мисс Триклбэнк. Она нахмурилась. Равнодушно сделала реверанс, если так можно назвать ее приветствие.

— Опять вы!

— Мисс Триклбэнк, я хотел бы принести вам свои извинения…

— Не сомневаюсь! — Она скрестила руки на груди и уставилась на него своими удивительными серыми глазами.

— Мое вчерашнее поведение… непозволительно.

— Хм.

Разве его извинений недостаточно? Себастьян этого не умел — до сих пор ему едва ли представлялся случай перед кем-то извиняться, не говоря уж о том, чтобы извиняться перед простолюдинкой.

— Вы… вы понимаете, что я сказал? — поинтересовался он.

— Я отлично говорю по-английски, благодарю вас. Я понимаю одно: вы совершенно не умеете извиняться.

Он прищурился.

— Точнее сказать, я вижу, что вы не умеете эти извинения принимать.

Она собралась было уже закрыть дверь.

Себастьян схватился за дверь, чтобы не дать ее закрыть.

— Ваша взяла, — уступил он. — Мое поведение было… грубым, — сказал он, пользуясь ее определением, и внутренне вздрогнул. По сути, его нельзя было назвать неучтивым человеком. По крайней мере, до вчерашнего дня. «Высшее искусство войны — победить врага без боя» — так говорит старая китайская пословица. Его с детства учили древней мудрости, а он презренно ею не воспользовался. — Нет мне оправдания иного, нежели печаль, охватившая меня от потери доброго друга алусианца. Прошу простить меня, мисс Триклбэнк.

Она убрала руку с двери.

— Речь идет о вашем друге? А я и не знала, что он был вам другом. Если я еще этого не говорила, то произнесу сейчас: примите мои искренние и глубочайшие соболезнования вашей утрате.

Кажется, она смягчилась. Ее слова прозвучали искренне. Он тоже убрал руку с двери.

— Прошу вас, позвольте мне пройти, — негромко попросил он. — Даю вам слово, что буду предельно учтив.

— Это принц? — спросила служанка, высовывая голову из-за плеча мисс Триклбэнк.

Вопрос удивил Себастьяна — принц не привык к тому, чтобы слуги вообще задавали вопросы, тем более такие навязчивые. Их обязанность — прислуживать, сохраняя при этом молчание, а потом незаметно исчезать. Он ждал, что мисс Триклбэнк одернет нахалку. Но та, к его удивлению, не стала этого делать, сказав:

— Да, это опять принц. Разве не удивительно, Поппи, что я хотела познакомиться с настоящим принцем, чтобы потом хвастаться этим знакомством, а сейчас мы так часто стали с ним встречаться, что можем считаться приятелями. — И она мило улыбнулась гостю.

Себастьян, залюбовавшись ее улыбкой, не стал говорить, что они, скорее всего, не смогут быть приятелями.

Мисс Триклбэнк подалась вперед и выглянула на улицу.

— Вы сегодня один, ваше высочество? Входите быстрее. Вы и так уже привлекли слишком много нежелательного внимания.

— Что? Где? — удивился он и посмотрел через плечо. На улице никого не было.

— Возможно, вы и не заметили, как в соседнем доме затрепетали занавески, но от моего взгляда это не укрылось. — Она шире открыла дверь. — Прошу вас, входите.

— Благодарю. — Он переступил порог и, учтиво сняв шляпу, протянул ее женщинам, но ни мисс Триклбэнк, ни служанка, казалось, не собирались ее принимать. — Я могу узнать, дома ли судья?

— В настоящий момент — нет. Поппи, я полагаю, нам нужно выпить чаю и как следует принять гостя, — велела мисс Триклбэнк и засмеялась, как будто должный прием гостя был в этом доме невозможен.

Она махнула рукой в сторону гостиной.

— Смотрите под ноги, ваше высочество. Мы сегодня переставляем книги.

Себастьян последовал за хозяйкой. Когда он переступил порог, обе собаки вскочили со своих мест у очага и бросились знакомиться с его туфлями. Он неловко остановился, не зная, как ему реагировать на собак и куда деть шляпу, которую до сих пор мял в руках.

— Господи боже, Джек, Джон! Оставьте гостя в покое! На место, — приказала мисс Триклбэнк. Один из псов сразу же потрусил на подстилку. Второй был не таким послушным, поэтому она подхватила его на руки и сама усадила на подстилку.

— Могу я поинтересоваться, когда ожидается возвращение судьи? — спросил Себастьян, переступая через лежащие на полу книги.

— Не ранее пяти часов. Он сейчас в суде, — ответила мисс Триклбэнк, бросив взгляд в сторону дедушкиных напольных часов, которые послушно отсчитывали время.

Себастьян тоже посмотрел на часы. Они гордо стояли в ряду других, находившихся в различной степени разобранности. С какой целью? Он не в силах был даже предположить. А между часами на каминной полке взгромоздился черно-белый кот и самодовольно поглядывал на гостя.

Судя по часам, сейчас была только половина третьего, поэтому Себастьян лихорадочно решал оставаться ли ему до прихода судьи.

— Если позволите, мисс Триклбэнк, я бы хотел еще раз подчеркнуть крайнюю важность моей встречи с вашим батюшкой. Он опубликовал кое-что… что имеет для меня чрезвычайную важность и что могло бы послужить ключом к разгадке убийства моего друга.

— Понимаю, — медленно произнесла она. — Но только мой отец ничего не публиковал, ваше высочество.

Как она смеет это отрицать? Он собственными глазами видел заметку, напечатанную в принадлежащей судье газете.

— Это было опубликовано в его газете, — настаивал он.

— Как я понимаю…

— Я и не рассчитываю, что вы поймете…

— Пойму что? — Она то ли засмеялась, то ли рявкнула — Себастьян не смог определить, что это было. — Почему это, спрашивается?

— Видите ли, я… — Ее вопрос застал принца врасплох. В голове роились тысячи мыслей, например, о том, что он и сам ничего не понимает и, наверное, не сможет объяснить все хитросплетения политических интриг, пронизавшие двор Алусии за последние пару лет. Если он сам не все понимал, разве можно ожидать, что какая-то женщина, которая всего лишь ухаживала за больным отцом, сможет в этом разобраться?

— Могу заверить вас, что мой отец не имеет к опубликованному никакого отношения. Это напечатал… кое-кто другой. — Она взмахнула рукой и вздернула подбородок, как будто ожидая, что он бросит ей вызов.

— Кое-кто другой? В таком случае, кто это? Я должен с ним поговорить. Это крайне…

— …важно! Да, ваше высочество, я понимаю. Ради всего святого, разве не очевидно, что человек, который вам нужен, — это я?

Что за чушь она говорит? Для чего она ему нужна?

Она зарделась.

— Я имела в виду, в ином смысле… Не понимаю, почему вы смотрите с таким недоверием, но клянусь вам: человек, с которым вы хотите поговорить, — это я. Поскольку именно я получила послание и рассказала о нем тому, кто затем и… опубликовал его в газете.

Себастьян ушам своим не верил.

— Вы поделились отвратительными домыслами о возможном преступлении с третьим лицом ради того, чтобы новость опубликовали в дамской газете?