Себастьян бросил взгляд на письмо, которое пытался написать, вчитался и, скомкав листок, отнес его к камину и швырнул в огонь. То же самое он сделал со всеми предыдущими черновиками. Теперь же смотрел, как обугливаются и сворачиваются странички, пока они все не обратились в горстку пепла.

Не было у него сил написать такое письмо, которое разобьет сердце и ему самому, и ей. Не мог он и заставить себя уехать, бросив Элизу здесь. Оставалось хвататься за соломинку и надеяться, что Кай сумеет добиться невозможного.

За его спиной отворилась дверь. Принц обернулся. Патро переступил через порог и поклонился.

— Ваше высочество, как мне сообщили, карета прибудет за вами через час. Вы будете обедать с руководителями Консервативной партии в доме сэра Роберта Пиля. Прислать вам Эгия?

— Йе, — только и сказал Себастьян и стал готовиться к очередному обеду, где ему придется делать невозмутимый вид, тогда как сердце его и мысли рвались к любимой.

Ему необходима была поддержка Элизы. Он снова погладил пальцем гравировку и взглянул на надпись, выведенную на латыни. У него вдруг появилось желание сказать Элизе нечто такое, о чем он не мог молчать. Принц вернулся к письменному столу, взял перо и быстро набросал короткую записку. Торопясь, пока не передумал, он позвал Патро и велел:

— Доставить это на Бедфорд-сквер, 34. — И пошел в гардеробную одеваться к назначенному обеду.

Элизе уже до смерти надоели окружающие, постоянно интересовавшиеся, что с ней. «У меня все чудесно», — отвечала она автоматически, что случалось и раза по три на дню.

Она понимала, что родственники желают ей только хорошего. Поппи и Маргарет хотели ей добра и потому перешептывались за ее спиной, глядя на Элизу печальными глазами. Хотел ей добра и хозяин мясной лавки, хотя мистер и миссис Томпкинс понятия не имели, что произошло с Элизой за последние недели. Им она сказала, что переутомилась.

Она пыталась отвлечься, занявшись своими часами. В иной день она разбирала, а потом аккуратно собирала по две пары.

Порой, когда она занималась ремонтом часов, отец рассказывал ей о том, как провел день на службе. Однажды он сказал, что ему пришлось разбираться с четырьмя делами подряд. На следующий день дело было только одно. Разве не удивительно, размышлял он вслух, что колеса судебного механизма то катятся с бешеной скоростью, словно понесшаяся с кручи тележка, то притормаживают, чуть ли не замирают? Но в тот день, когда заниматься пришлось одним-единственным делом, судья пришел в немалое замешательство.

— Оно касалось торгового соглашения с Алусией, которое, насколько я понимаю, уже практически совсем готово, исключая разве что несколько второстепенных деталей.

Элиза в этот момент держала в руке колесико часов, тщательно смазывая его маслом. Соглашение как таковое ее не очень-то интересовало. Заботило другое — то, что к ним домой никто не приходил, даже курьер с запиской. Она понимала, что Себастьян с головой погружен в расследование открывшегося заговора и подготовку к подписанию соглашения. Наверное, он также должен проследить, чтобы все его вещи были вовремя упакованы и готовы к погрузке на корабль. А может быть, он развлекал тех двух барышень, которых прочили ему в невесты.

Как-то вечером к ним с отцом пришла на обед Холлис и поспешила сообщить, что все лондонские газеты заполнены скандальными пересказами слухов об алусианском заговоре с покушением на убийство, а также об интриге со сватовством принца. Казалось, Холлис ревниво отнеслась к этим слухам, но сама она утверждала, что ей обидно за Элизу.

— Официальное оглашение помолвки, конечно же, откладывают, ибо негоже писать о заговоре с целью убийства принца и тут же объявлять о его свадебных планах.

— Убийстве! — горячо воскликнула Элиза.

— Ну, строго говоря, не об убийстве, а о похищении, смысл которого, по всей вероятности, состоял в последующем убийстве принца.

— Не думаю, милая, что тебе следует строить такие предположения, — заметил ей отец.

— «Таймс» намеками высказывает предположение, что среди членов алусианской делегации процветают супружеские измены. Я даже слышала, — Холлис взволнованно подалась вперед, — что некоторые полагают, будто у принца была интрижка с дамой, а когда секретарь это обнаружил, принц приказал его убить, чтобы дело осталось в тайне. — У Холлис даже глаза расширились от ужаса.

— Здесь концы с концами не сходятся, — сказала Поппи. — Для чего бы ему убивать секретаря? Разве недостаточно было просто пригрозить тому увольнением?

— В этом-то вся проблема, — вставил отец. — Зачастую безответственные умозаключения преподносят как бесспорный факт. Никто из нас не знает толком, что именно там произошло, следовательно, никому из нас и не положено распространять сплетни.

Холлис с виноватым видом уставилась в свою тарелку.

Позже, когда отец уже удалился из столовой, она рассказала Элизе, что о помолвке объявят в последнюю очередь, перед самым отъездом принца в конце недели.

— Да? — Элиза старалась говорить беззаботно, даже весело. — А дата отъезда уже назначена?

— По сведениям «Таймс», алусианцы отплывают в полночь в среду, если позволит погода.

Вот, значит, как. Всего несколько дней осталось ей надеяться на то, чтобы получить записку от бабочки, увязшей в коконе своего высокого положения. Принца старательно оберегали от всего и всех, способных причинить ему вред. Что ж ты, Элиза, натворила с собой?

— Элиза! — обратилась к ней Холлис.

— У меня все чудесно, — поспешно заверила ее Элиза и так хлопнула дверцей часов с кукушкой, что та треснула.

— Оставь часы в покое…

— Ни за что, — ответила Элиза, шлепнув Холлис по протянутой к часам руке. Ей было необходимо чем-то занять свои руки. И мысли нужно было сосредоточить на мелочах, у которых имелись ясные и простые решения, не допускавшие двойного толкования.

Вечером Элиза читала отцу из совершенно непонятных и навевающих невыносимую скуку сводов законов статьи, касавшиеся взимаемых правительством торговых пошлин.

— Ну что же, я полагаю, — сказал отец, когда Элиза закончила, — что ответ на поставленный вопрос напрашивается сам собой. — Данная пошлина по сути своей носит запретительный характер. Разве ты не согласна со мной, дорогая моя?

Элиза даже не поняла, о чем он говорит, потому что мысли ее витали далеко, пока уста произносили написанные на бумаге слова.

— Ой… Я… даже не поняла, что читала, — призналась она.

Чем ближе подходила среда, тем задумчивее и мрачнее становилась Элиза. Однажды она лежала днем на кровати в своей спальне, свесив голову, и выводила пальцем на ковре воображаемые круги. Ей нездоровилось. При мысли о Себастьяне она ощущала, как что-то сворачивается клубком в животе и вызывает боль, не отпуская ни на минуту. Ей очень хотелось, чтобы принц как можно скорее вышел в море, тогда она, во всяком случае, сможет страдать в одиночестве и покое.

За дверью она услышала голоса отца и его друга мистера Флетчера. Джек и Джон заливались таким лаем, будто в их уютный домик вторглась вражеская армия.