— Значит, вы не ненавидите тех, кого убили там? — удивился Федор. — Как же вы сражались? Вы их жалели?

— Не ненавижу, не жалею, — покачал головой Басов. — Я не собираюсь ненавидеть людей, честно исполняющих долг. Но они сами выбрали свою судьбу. Они служат тому, кто мой враг. У меня не было иного способа спасти тебя, кроме как убить их. И я убил. В политической борьбе правители часто совершают неблаговидные поступки. Таковы правила игры. Но, служа им, ты вынужден расплачиваться по их счетам. Это тоже правило.

— Вы так многим рисковали ради меня, — задумчиво произнес Федор. — А я ведь вам никто. Почему?

— Не знаю. Я решил, что должен тебя спасти, — и все. Может, надеюсь на тебя. Но, видишь ли, это было мое решение. А теперь посмотри. В Северороссии много достойных дворян, служащих правителю. И этот правитель решил, что должен поддержать царя Ивана в борьбе с Литвой и Польшей. Не знаю, имеет это политический смысл или нет. Но эти дворяне, вместо того чтобы заниматься хозяйством и растить детей в своих поместьях, пошли воевать в Латвию, которая им сто лет в обед не нужна. А польский король решил, что усиление Московии опасно, и множество честных и умных польских дворян сели на коней и поехали в ту же Латвию, которая им нужна не больше, рубить московитов и северороссов. Если кто-либо откажется, будет объявлен изменником. Я никого не осуждаю и не поддерживаю, но участвовать в этом не хочу.

— Но так живет весь мир!

— Живет и будет жить, — подтвердил Басов. — Очень скоро придет время, когда воины великих держав будут отправляться на другой конец света, чтобы сразиться с другими солдатами, приехавшими из такого же далека, причем за земли, о которых их родители даже не слышали и которые лично им вовсе не нужны. И это без конца. Научись люди жить в мире, они могли бы путешествовать везде, торговать, обмениваться знаниями и жить в десятки раз лучше.

Но они предпочитают резню и нищету, ибо считают, что легче отобрать у соседа кусок хлеба, чем заработать на свой каравай. Я не в силах этого остановить, но могу в этом не участвовать.

— Но как же путь воина? Он ведь и состоит в честном и бескорыстном служении.

— Путь воина несколько в другом, — покачал головой Басов. — Для меня воин — это отношение к жизни, а не род занятий. Воин идет по пути побед и поражений, зная, что все на земле преходяще. Он всегда честен, и прежде всего перед собой. И неважно, дворянин он или крестьянин. Возможно, у нас еще будет время об этом поговорить. А убивать невинных и грабить их дома — это путь убийцы и грабителя, а не воина.

— И вы спокойно предлагали мне пойти на службу к правителям, думая так? — удивился юноша.

— Конечно, — усмехнулся Басов. — Мой долг учителя — предупредить тебя обо всем, что сопутствует этому пути. Теперь выбор за тобой. Если ты пойдешь туда, я расскажу тебе, как надо действовать, чтобы не быть обманутым, чтобы не поступить на службу к правителю, обреченному на поражение. И отпущу. Если останешься, то продолжишь со мной занятия фехтованием.

— Вы видите смысл жизни в совершенствовании искусства фехтования? — спросил Федор.

— Не совсем. Искусство боя — и фехтование в частности — это маленькая модель мира. Мир слишком велик, чтобы изучить его во всех проявлениях. Но, изучив модель и поняв те общие принципы, которые связывают ее со всем остальным многообразием жизни, ты можешь познать мир. Этим я и занимаюсь.

— Я пойду с вами, — решительно сказал Федор.

— На этом пути никто не обещает тебе ни денег, ни славы, ни власти, — предупредил Басов. — Ты можешь их обрести, но можешь и потерять из-за приверженности своему выбору, как потерял сегодня я. В любом случае они не доставят тебе удовольствия, потому что цели у тебя будут иные.

— Все равно. Я согласен.

Декабрьская вьюга мела снег по улицам маленькой Нарвы, забиралась в дымоходы и выла там, пугая суеверных горожан. В небольшом уютном доме депутата нарвского магистрата купца Петра Назарова царил уют. Негромко потрескивали дрова в камине. Еловые лапы, украшавшие гостиную, наполняли комнату неповторимым новогодним ароматом — рождественские елки еще не вошли здесь в обычай, однако Петр, вспомнив о традициях своего мира, предложил жене украсить дом колючими ветвями. Анне с восторгом приняла идею и с энтузиазмом принялась за дело. Кроме того, она так много хвасталась соседям, что уже через несколько дней большинство зажиточных нарвских домов были украшены таким же образом.

Сейчас Петр сидел в кресле, пил красное вино, присланное тестем в подарок на Рождество, и наблюдал, как жена хлопочет по дому, раздавая указания слугам. Через два дня должны были наступить рождественские праздники, и сейчас Анне со всей эстонской обстоятельностью готовилась встретить праздник — впервые в роли хозяйки дома.

«Интересно складывается судьба, — подумал Петр. — Мог ли я подумать, что когда-нибудь меня ждет такое? Тихая, состоятельная, мещанская жизнь эстонского бюргера второй половины шестнадцатого века… Удивительно! И хорошо. Может, об этом я всю жизнь и мечтал?»

Мысли вернули его к тому моменту, когда он принял предложение купца Пеери посватать его дочь. Любил ли он Анне? Да, она нравилась ему, даже очень, но сердце все равно принадлежало Марине, оставшейся в другом мире. В браке, как правило, один любит, а другой позволяет себя любить. Он любил Марину… и сейчас позволил Анне любить себя. Почему? Может быть, видя в этом браке возможность добиться той тихой спокойной жизни западноевропейского бюргера, о которой давно мечтал. И в любом случае он был искренне благодарен Анне за любовь и заботу, которые она ему дарила. Изменил ли он Марине? Вопрос не давал покоя, пока Петр не принял твердого решения: историк Назаров, обитавший в Петербурге две тысячи второго года от Рождества Христова, умер. В том мире его больше нет, и путь назад заказан. Это жизнь вторая. Инкарнация, в которой по роковому стечению обстоятельств он помнит прошлое воплощение. Но жениться на другой женщине в ином мире и в иной жизни — не измена. Здесь нет и не будет Марины. Она навсегда осталась там, за чертой. Он не изменил — в той жизни. А эта — совсем другая.

Мысль о второй жизни навела его на иные рассуждения. Выиграл или проиграл свою судьбу тот Петр Назаров? Та жизнь окончена — значит, можно подводить итоги. Он добился многого как ученый. Это победа. Но он влачил нищенское существование и не мог обеспечить семью. Это поражение. Вот что следует исправить в этой жизни. Он станет богат и влиятелен. Будет жить по высшим стандартам этого мира — ради жены, которая дарит ему семейный уют; ради детей и детей его детей, которые когда-нибудь появятся на свет; ради себя наконец. Но эта цель — не единственная. То, как он жил в том мире, — не только следствие его личной слабости. Ему не повезло. Он родился в стране, пережившей коммунистический террор и тиранию «единственно верного» учения и отброшенной ими на обочину мирового прогресса. Здесь он не допустит этого. Он добьется, чтобы люди, которым предстоит жить в двадцатом веке этого мира, не ведали тех ужасов, которые испытал его мир. Здесь обстоятельства уже сложились иначе: есть Северороссия, отличное западноевропейское государство. И он, Петр Назаров, сделает все, чтобы Россия будущего не мыкалась по закоулкам «особого пути», а твердо встала на европейский.

Пока обстоятельства сложились не в его пользу. Что же, надо ждать. Времена меняются. Впрочем, если сторонники тоталитарного общества, фундамент которого закладывает в Москве царь Иван, одержат верх и здесь, он отправится в Литву и Польшу. Пойдет к Курбскому. Он сможет изменить историю так, чтобы в здешнем Петербурге в конце двадцатого века ученый, медик, учитель не прозябал на нищенской зарплате. А пока…

Пока можно наслаждаться милым бюргерским бытом.

Петр подошел к жене, обнял и поцеловал в шею. Анне повернулась, ответила сдержанной улыбкой, поцеловала его в губы и произнесла по-немецки: