– Вы… вы правду говорите? – девочка смотрела недоверчиво.

– Да, Катюш, правду, – твердо ответил Антон, выдержав ее взгляд. – Я ведь уже в детективное агентство хотел обращаться. И тут… ты мне позвонила, – сказал он.

– Почему сейчас? – тихо спросила она. – Не из-за сна же?

– Мне трудно объяснить, – Антона усмехнулся, отодвинул в сторону чашку с остывшим кофе. – Ты маленькая еще, не поймешь. Наверное, я достиг края. Знаешь, что самое страшное в жизни?

– Гибель близкого человека?

– Безысходность. Когда ничего изменить нельзя.

– Человек все может изменить. Главное – желание.

– Говорю же, еще маленькая, – улыбнулся Антон. – Рассчитайте нас, – обратился он к официантке.

Они доехали до супермаркета. Никитин остановился на парковке перед зданием и собирался выйти из машины.

– Не надо, – сказала Катя, схватив его за рукав, – мама все равно от вас ничего не возьмет. А я не смогу объяснить, откуда продукты. И вообще… врать не хочу.

Антон прислушался, кивнул:

– Я завтра приду. Не один, а с врачом. Это двоюродный брат моей жены, Полины, твоя мама его знает, мы дружили когда-то. Меня она, может, и не послушается, а его должна.

– Хорошо, вот адрес.

Она написала что-то на бумажке, которую вырвала из блокнота. Кто из детей сейчас носит карандаши и блокноты в кармане? У всех телефоны, они все пишут сообщения, это называется «кинуть в мессенджер».

– Не говорите маме, что это я вас нашла. Лучше про детективное агентство… ведь почти правда, да?

Антон снова кивнул. Ему было не привыкать говорить ложь, врал он часто и густо.

– Я рада, – вдруг сказала Катя. – Рада, что вас нашла. Так боялась! Даже не верится, что вы меня выслушали… помогаете.

– То ли еще будет, – пошутил Никитин.

Девочка напряглась, Антон быстро договорил:

– Ничего такого … я же все понимаю. Завтра с Варей поговорю. Но больше не разрешу ей тебя прятать, буду помогать.

– Вы действительно такой богатый? Нам с мамой лишнего не нужно, понимаете? У вас семья, как они воспримут? Какая-то потерянная дочь…

– …брошенная, – жестко поправил ее Антон, не щадя собственных чувств – хватил, нащадился уже. – И невеста бывшая, – он сделал паузу. – Полина знает. Катюш, понимаешь, мы с женой давно чужие друг другу люди. И были чужими… всегда, с самого начала. Она очень… своеобразный человек. Ты поймешь, я вас познакомлю.

– Зачем? Не нужно! Все равно! – опять упрямое движение головой. – Нам с мамой не нужны деньги. Только маме лекарства…

– А еще тебе образование, нормальная одежда, хорошее питание, отдых… – договорил за дочь Никитин. – Я богатый человек. У меня есть замечательная, горячо любимая работа… хорошо, что она есть, иначе я сошел бы с ума. Это закон природы, Катюш: я обеспечиваю свою дочь, помогаю ей выучиться, создать ту жизнь, о какой она мечтает. Ты потом даешь то же своим детям. И так создаются поколения счастливых людей. Я очень хочу, чтобы хоть кто-то был счастлив благодаря мне. У меня с этим плохо. С конвертацией денег в счастье.

– Но у вас же еще и два сына есть? – глядя исподлобья, спросила Катя.

– Родной – один, Алеша. Глеб – ребенок Полины. Ей было восемнадцать, когда она его родила. Я усыновил Глеба, никто вне семьи не знает, что он не мой родной сын. Моя жена – тоже небедная женщина, она из очень обеспеченного семейства. Не нужно чувствовать себя Золушкой на чужом балу, Кать. Ты моя дочь, значит, на многое имеешь право.

– Я не хочу к вам, на ваш бал, – серьезно сказала Катя. – Меня все устраивает. Главное, чтобы с мамой все было хорошо.

– Ладно, – Антон сделал вид, что сдался. – Завтра приду с врачом и деньгами на лекарства. Во сколько лучше подойти?

– В любое время, но не с утра. Мама работает по ночам, утром спит. У нас улица шумная, двор общий. Спать она в любой обстановке может, работать – только в тишине.

Антон довез дочь, куда она показала, на спортплощадку, где, несмотря на дождь, маячили в темноте какие-то подростки.

– Не волнуйтесь, меня проводят, – проговорила Катя, вылезая из машины.

У нее, наверное, и парень уже есть, с тревогой подумал Антон, провожая девочку взглядом. А чему он удивляется? Глебу тоже восемнадцати еще нет, а он уже вовсю по девчонкам ударяет, они сейчас ранние. Впрочем, какое воспитание… Никитин поморщился при мысли о доме, специально поехал по объездной, чтобы подумать, посмаковать ощущения. Присутствие Кати давало ему новое, непривычное чувство, словно размораживался в груди кусок льда. Похожее было с ним, когда родился Лешка. Антон очень любил сына, но с Катей переживания были другими. Может, потому что в ней он видел Варю, свою первую и последнюю настоящую любовь, а в Алешке Полину?

Он доехал до дома. Свет горел во всех окнах первого и второго этажей, опять придет баснословный счет. В гостиной сидели Полина, Кирилл и Глеб. Жена махнула ему ресницами, протянула:

– А, вот и ты.

Кирилл весело поздоровался. Пасынок едва кивнул, спасибо и на этом. Нет, их отношения в последнее время улучшились, они разговаривают, иногда даже смотрят вместе спортивный канал. Та ссора прошлым летом начала забываться, просто Глеб изменился, стал таким холодным, отстраненным, то ли смирился, то ли… Главное, в лицей ходит, учится хорошо, ночует дома, повторяет Полина, это же стресс какой! Да, в шестнадцать лет узнать, что твой отец на самом деле тебе не отец – сильный стресс. Глеб еще хорошо держится.

– А Лешка где?

– У себя, – Полина показала на потолок вялым движением руки.

– Что смотрите?

– Кирилл наснимал много видео в Италии, – так же медленно сказала жена. – Тоша, когда мы поедем в Венецию?

– Венецию не рекомендую, – сказал Кирилл, потягиваясь на диване. – Мне там везде сыростью воняло. Канализацией.

– Фу, – протянула Полина и задумалась.

Антон кивнул для вида. С братом жены, великовозрастным бездельником, даже разговаривать не хотелось, не то, что спорить. Канализацией… Поездки в Венецию по рабочим вопросам всегда были для Никитина событием, жаль, что их было не так много. Город-искусство, город-песня, город-карнавал.

Лешка сидел перед телевизором с джойстиком в руках.

– Привет, папа.

– Привет, сын. Во что режешься?

Лешка не ответил, заигрался, Никитин посидел на его кровати и пошел к себе. Холодно. И дело не в непогоде.

Глеб

После признания матери о том, что Антон ему не родной отец, Глеб пришел в себя лишь на Мальте, куда мать отослала его изучать английский язык. Она, должно быть, боялась, что его сорвет. Он сам испугался, согласился сменить обстановку. А в лэнгвидж-скул не сколько язык изучал и таскался по экскурсиям, сколько общался с новыми знакомыми. Компания подобралась отличная: пара питерских пацанов, три девчонки – из Вологды, Беларуси и еще откуда-то.

Лена-еще-откуда-то, кажется, в него реально втрескалась, дура. Мямлила что-то, говорила, какой он красивый, как у нее ноги подкашиваются, когда он на нее смотрит. Он не понял, вежливо ее послал, она плакала. Он подумал, что не надо было посылать, а стоило развести девчонку на что-нибудь интересное. Глеб уже давно миновал тот возраст, когда при взгляде на девочек в душе ворочался сладкий ком непонятно каких желаний и ожиданий. Он уже давно вполне осознавал свои желания.

Когда он вернулся, отчим (с некоторого момента Глеб называл Никитина только так) устроил ему экзамен по языку. Глеб отказался отвечать и, глядя в глаза Антону, сообщил тому, что ни фига не учился, а отдыхал. И Никитин в первый раз просто промолчал. Еще бы, у самого рыльце в пуху, как выяснилось недавно. Оказывается, у него тоже дочь имеется, кровиночка, без него растет где-то, а он ее ну прям никак найти не может.

После признания Лены Глеб посмотрел на себя другими глазами. Его стало удивлять собственное отражение в зеркале. Да, он спортивный, отчим приучил тонус не терять, лицо… лицо правильное, не урод. Со взглядом что-то, поменялся взгляд. Черты стали резче, кулаки больше, мысли циничнее.