Он стоит практически там же, откуда я пришла. Человек в грязном фартуке и ветхом лабораторном халате. Из кармашков торчат скальпели и крючки, а на шее болтается маленький нож с рукоятью длиннее лезвия. Рука в перчатке держит нож побольше, чёрный и матовый. Мне совершенно не хочется рассматривать его лицо, но между нами устанавливается подобие зрительного контакта.

Маска на нём вроде респиратора, только разорванного и перехваченного кое-как толстой хозяйственной нитью. Верхнюю часть лица съедает тень, и я подозреваю, что оно измазано чем-то тёмным.

Я жду, когда он приступит. Я выбрала хард, но сейчас не хочу, чтобы расстояние между нами хоть сколько-нибудь сокращалось. “Контакт очень тесный”. Интересно, что это значит?.. Переступаю с ноги на ногу.

Но он отворачивается и уходит.

Наверное, я здесь не вовремя. Наверное, ему понадобилось пройти этим путём, и моё появление застало его врасплох. Я это так пытаюсь себе объяснить. А как ещё можно?

В полной растерянности я всё-таки продолжаю идти и оказываюсь в комнате побольше.

Похоже на подпольную мастерскую. На старой, большей частью поломанной мебели расставлены чучела. Необработанные стены оклеены рисунками животных и анатомическими гравюрами. Я прохожу мимо полки с коллекцией стеклянных глаз, мимо выставки черепов. На комоде с болтающейся дверцей вьются в позеленевших колбах заспиртованные змеи, а в витрине танцуют на проволоках два недоделанных ворона. От вида их неестественно тонких “ножек” меня передёргивает.

Внезапно кто-то щёлкает меня по затылку. Я вздрагиваю и тут же догадываюсь, что это может быть только Ромка.

– Двести очков за воссоединение, – шутит он, как будто мы играем в Ди-би-Ди.

Я приветливо машу своей “окровавленной” рукой и с удовольствием отмечаю, как меняется Ромкино лицо.

– Фу, Вета! Кого ты убила? Потом расскажешь. Остальные ждут.

Артём и Руслана быстро и почти непереводимо переговариваются: пытаются найти способ открыть дверь и пройти дальше. Похоже, они втроём попали сюда из ещё одного помещения, плюс моя комнатушка – и всё, на этом освоенная нами территория подходит к концу.

Хочу спросить, почему никто меня не нашёл – я ведь была так близко!.. – но забиваю. Ещё будет время.

Ромка делится впечатлениями:

– Ты ещё нашу стартовую локу не видела. Антураж десять из десяти! Мы, кстати, предысторию собрали по кусочкам. Почитай, я на стол положил. Там по порядку.

Я беру листы с завешенного грубой тканью стола – на каждом фрагмент небольшого текста:

“Он был единственным сыном охотника. И главным его разочарованием. Он был рассеянным, молчаливым, охоту не любил и стрелять отказывался даже по мишени. Во время долгих вылазок в леса он развлекал себя сбором коры и древесины, а потом мастерил безделушки, пока охотник разделывал дичь и готовил еду. Он совсем не помогал отцу. Даже вредил…”

“Однажды охотник не досчитался свежей шкурки, а позже застукал сына за новым занятием. Тот натягивал шкурку на склеенную из коры заготовку. Лисица вышла красивая, но быстро сгнила, и он очень расстроился. Зато охотник смекнул, какой выйдет толк.”

“Теперь половину добычи охотник давал сыну, а затем возил чучела на продажу. Но тот всё равно упрямился и жаловался, что отец стал убивать даже больше. Он говорил, что не может их всех оживлять.”

“Работай, червяк! Да я из тебя самого, паразита, рагу сделаю!

Охотник нередко использовал силу. В тот день всё зашло далеко – останутся шрамы. И ночью, когда отец спал, он взял нож и вышел на ту единственную охоту, которая была ему по душе. Охоту на человека.”

– Интересно, – говорю, когда история подходит к концу. – А вы его уже видели?

– Нет, но слышали. Он, типа, в дверь ломился, когда мы начали.

Свет снова гаснет.

– Вы что-то сделали? – спрашивает Ромка у Артёма и сестры.

– Нет. И точно не сделаем теперь, ничего же не видно.

Когда начинаются вспышки, я уже готова к появлению существа. Но остальные явно видят его впервые.

– Это ман?

– Нет, это, как бы сказать… Положительный персонаж.

Ромка сомневается:

– А по виду не скажешь.

Существо принимается хрипеть, указывая ободранной рукой на покрытый стол, а тревожная музыка, к которой я уже привыкла, сменяется прямо-таки инфернальной. Что-то жуткое вот-вот должно произойти.

– Бежим отсюда, – цедит Артём.

– Нет, прячемся, – возражаю. – Оно помогает. Быстрее.

Всё-таки остальные слушаются, и мы вчетвером влезаем под стол. Не ожидала.

Я оказываюсь зажата в самом углу, и за телами ребят не вижу, что они разглядывают под приподнятым краем скатерти. Но существо снаружи одёргивает ткань, снова мычит. Я слышу шаги.

– А ну-ка где моё Чучело? – ласково спрашивает кто-то. И тут же зло, не голосом, а рыком: – Что ты там делаешь, урод?

В ответ – трусливый сип, почти поскуливание. А Ромка толкает меня локтем:

– Два актёра, офигеть просто.

– Ты их прячешь.

Убийца, видимо, толкает существо, потому что слышится грохот падения. Скатерть задирается. Руслана дёргается, и Артём прижимает её к себе.

Мы ожидаем любых проявлений агрессии, но вместо нас Таксидермист берётся за Чучело. Мне плохо видно, но слышно прекрасно. Сначала – и достаточно долго – доносятся звуки ударов, а существо издает нечеловеческие вопли, затем следует хлюпанье разрезаемой плоти. Ему вторят жалобные стоны. Закончив наказание, убийца нарочито медленно тащит Чучело прочь, считая телом несчастного все встречные углы.

– Жесть, – потрясённо шепчет Ромка. – Повезло Ветке, она не видела.

Ромка не знает, чем достигнут эффект. Нет смысла отворачиваться или закрывать глаза на каком-либо страшном моменте, гораздо надёжнее просто зажать уши – звук делает большую часть работы. Даже самая жуткая сцена не произведёт впечатление, если фоном поставить весёлую песню. И самый добрый мультик с озвучкой от ужастика покажется весьма зловещим.

– Нужно отсюда выбираться, – говорит Артём. – Нас всё равно уже спалили.

Все вылезают, и я тоже. Ребята возвращаются к нерешённой загадке. Это дверь с кодовым замком, на ней кровью нарисовано что-то вроде старого мобильного телефона и звериного черепа. Кровавые капли стекают вниз и расходятся по полу в четырёх направлениях. Артём рассуждает о значении рисунков, хотя по-моему всё буквальней некуда.

Четыре кровавые дорожки – четыре источника чисел кода. Там, где они оканчиваются лужами, ничего нет, значит, это просто точки. В этих точках что-то откроется при соблюдении условия. Условие зашифровано в виде устройства и черепа.

Без толку торчать у двери, поскольку ни устройства, ни черепа здесь нет.

В голове почему-то крутится: “…совершать полезные действия, жить долго, быть альтруистом, а ещё хорошо прятаться и уходить от преследования”. Нас пока никто не преследует, мы плохо прячемся, а время здесь работает не на нас, а против. Но вот альтруизм…

Должна ли я попытаться помочь существу, раз оно помогло мне? Такое способствует прогрессу прохождения?

Пока все заняты, я иду в ту сторону, в которую, как мне кажется, Таксидермист уволок своего питомца. Заглядываю в комнату с клеткой, но она пуста. Уговариваю себя пройти дальше, туда, где стоял убийца, и оказываюсь перед проёмом, в котором тот исчез…

Ну и дура же я! Это ведь было приглашение.

Я замираю на пороге комнаты с костями.

– Боже! – кричит Руслана в мастерской.

Обыск подождёт. Я бросаюсь обратно, в сгустившийся сумрак чучельной выставки. Влетаю в неё, когда Таксидермист, угрожая ножём, загоняет Ромку в угол. Сладкая парочка мнётся за спиной убийцы.

– Такие, как ты, всегда умирают первыми.

Ромка вертится, ему не нравится быть припёртым к стенке. Нож скользит по его шее, пока свободная рука маньяка сжимает в пальцах волосы и заставляет Русланиного брата сильно запрокидывать голову.

– Ты похож на крысу, парень, – усмехается Таксидермист. – Но всё-таки хищник. Хорёк. Прежде я не раз свежевал хорьков. Я сниму с тебя шкуру, засолю её и сделаю хорошее чучело. Будешь симпатичней, чем сейчас.