– Ну и что! – воскликнула Маргарита. – У меня нет тайн от моих друзей.

– Это не твои тайны. И даже не мои.

– Как мне найти отца?

– Попробуй спросить у драконов, – вздохнула маленькая фарра, макая перо в чернильницу.

– Спасибо! Я никогда не забуду твоей помощи!.. – воскликнула Маргарита, кидаясь на шею удивлённой Ревекке.

– Эй, что тут у вас?! – закричали им сверху. По лестнице спускались четверо: Алим в костюме чёрно-белого грустного мима, Яков в наряде арлекина, Марк в образе античного философа – маска Комедии, белое покрывало – и Алиса в маске льва. Маргарита чуть не запищала от восторга и тоже надела свою маску – а была у неё маска белого лиса.

– Вы прекрасно выглядите, – сказала им Ревекка. – А теперь в путь!

Друзья поспешили в парк Монрепо – по дороге они смешались с толпой в маскарадных костюмах, по улицам Города спешившей на праздник. Они пили вино, плясали и пели песни, теряли друг друга, находили и снова теряли – самих себя. Они пили на брудершефт (в том числе со случайными знакомыми), водили хороводы с незнакомцами и пускали фейерверки вместе со студентами Императорского Университета. Маргарита опять целовалась с Алисой – просто шалость, невинная глупость. Яков впервые с кем-то подрался, Марк и Алим полезли его спасать – и то ли в драке, то ли где-то ещё Алим потерял свою карнавальную маску.

В шуме толпы, в радужном свете салютов, выхватывавших из мрака древний парк Монрепо – эти пятеро поклялись друг другу в верности.

Весьма наивная – и очень опасная клятва.

Время спешило вперёд.

Непонятно зачем, непонятно, к какому концу, но – время неслось вперёд стремительно, неумолимым галопом. Философское определение: время – это сумма изменений.

За два года каждый из них изменился по-своему – мальчишки начали бриться, а девчонки – строже подбирать наряды. Девочки выросли первыми – к десятому классу многих из них уже было не отличить от молодых женщин, и какими-то чудаковатыми смотрелись рядом с ними мальчишки, ещё похожие на маленьких гадких утят. В том возрасте мальчики почти все были ниже девчонок – что не мешало первым бегать за вторыми, а вторым влюбляться в первых. Одна за другой образовывались новые пары: образовывались, распадались и тут же складывались по-новому, как будто кто-то тасовал игральные карты.

Однажды Маргарита подслушала, как её обсуждают малознакомые мальчишки.

«Породистая девочка…» – сказал один из них.

– Представляете? Породистая. Как псинка. – на следующей перемене рассказала Маргарита друзьям.

Она всё чаще ловила на себе чьи-то взгляды – а её отношения с Марком и Яковом стали похожи на треугольник, вписанный в круг. Кру́гом была их дружба: непринуждённая, весёлая, крепкая – чего не скажешь о треугольнике. Треугольник был любовного характера – и со всех сторон нездоровый. Немного в стороне от треугольника – хотя и вписанными в общий круг – оказались Алим и Алиса. Рыжеволосая красавица, вспыльчивая, строгая и стройная как королевская кобра, игнорировала всех своих ухажёров. Силы свои она посвящала одной-единственной страсти: бескомпромиссной и яростной войне с Алимом. Эти двое соревновались в учёбе и спортивных играх, сражаясь за внимание учителей, похвалы друзей и за место под солнцем, ссорились и ругались, забывая обиды лишь на время – и только затем, чтобы поссориться вновь. Между этими двумя (дружно решили Маргарита, Яков и Марк) точно была какая-то химия.

Кроме франглийского и порядком надоевшей латыни у них в расписании появился ещё и третий язык – по выбору. Как обычно в таких случаях, выбор оказался надувательством, поскольку выбрать, что ты не будешь учить никакой язык, не позволялось. Маргарита взяла богомоль – наречие бродяг и больших дорог, на котором говорила вся Гардарика. Учить его было легко, он несильно отличался от ингермаландского: они относились к одной языковой группе и оба происходили от языка древних поэтов (в честь одного из которых назывался Гумилёвский лицей). Маргарита и Марк всерьёз увлеклись фехтованием (Маргарита даже прошла в полуфинал округа по рапире, чтобы провалиться там с треском), Яков – карточным шулерством, Алиса – своим балетом, в то время как Алим писал стихи. Он бредил поэзией – в прямом смысле, ругаясь ямбом и спьяну изъясняясь александрийским стихом – хотя всем говорил, что страсть эта «не всерьёз» – и однажды позвал друзей на поэтический вечер. Маргариту, Якова, Марка и даже Алису – рассчитывая, что она откажется. Но Алиса поступила ему назло и согласилась.

Перед тем они снова выпили – Маргарита пила через силу, как-то раз её вырвало, и с тех пор казался мерзостью алкоголь, и уже не было в коньяке никакого бунтарского шарма. Стемнело, снег скрипел под ногами. Вечер был устроен во дворце церемониймейстера Кочубея: в заштатном весьма дворце, каких очень много в Столице, не слишком большом, но запутанном, тёмном – уличив момент, девочки немного отстали – Алиса поцеловала Маргариту и тут же потянула за собой. Мрачный коридор, лестница, шкаф, стеклянная дверь, светлый зал, небольшой, но набитый людьми.

На поэтическом вечере – избитые популярные темы. Слова произносятся с придыханием, выступает один – какой-то длинный и с серьгой в ухе: в стихах, полных модных банальностей, воспевает горчайшую любовь музыканта, вспыхнувшую к серебристой змейке под деревом бузины. Выступает другой, заунывно и завывая, со стихами на модный ютландский манер, посвященными Рагнарёку:

Тут славный приходит

скифов дикий отрок.

Танки клином ведёт

в битвы кровавый морок.

Рвутся валькирии

С хриплым гулом к Ла-Маншу.

Пехота Китайской Империи

проходит парадным маршем.

Враги то отступят,

то нахлынут новыми волнами.

От Ла-Манша до Чехии –

поле боя под небосклонами!

Кто-то дремал, иные зевали, в то время как Алим на своём месте ёрзал, возмущался и громко шептал, что нельзя, нельзя так сказать даже по-русски.

Вот и солнце померкло,

и земля тонет в море,

и срываются с неба

звезды, несущие горе

на земле загораются,

города пожирая,

и в луну вгрызается

ноосферная бомба, волк Фенрир!

– Детский сад, – прошипел Алим. Он кипел, точно чайник.

Истребителя жизни трапеза

астероидным крошевом

на землю атлантов сыпется.

Лишь от Старой Европы осталось

похоронным звоном

под слоями каменной лавы

сказителя древнего слово:

Сраженный атомом–

достоин славы.

Маргарита вертела головой по сторонам: были тут в основном студенты, но немало знакомых лиц из родного Гумилёвского Лицея, в том числе – профессор богословия Авель Влас. Следующим выступал смутно знакомый старшеклассник, тоже из Лицея – модно одетый, с модной розой в петлице – и тоже со стихами в духе ютландских скальдов, очень модными в Ингермаландии, как и всё ютландское:

Скальда слово небо будет

Субмарина вдаль несётся

За штурвалом грозный конунг

В шлеме прочном и в кольчуге

Славный сын Хромого Брана

Гисли Смерча внук, и правнук

Хеймдалля, который взмахом…

Далее что-то про мечи, субмарины и китов, которых викинги пасут в открытом море. Китов – если верить стихам – было много, но на всех не хватало, их друг у друга угоняли, словно каких-то овец – обычная ютландская история – и кто-то случайно, совсем по-ютландски, убил чьего-то дедушку, прадедушку или троюродного брата (повод для мести) – Маргарита утратила нить.

– Ещё одно подражание скальдам. Какая пошлость. – тихо фыркнул Алим.

– Ты можешь заткнуться? – тихо спросил Яков.