Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Это самый неряшливый букет из всех, которые мне когда-либо дарили, – строго сказала Алиса Камю.

– Самый?.. значит особенный!

– Смотри не прогуляй биологию, – ответила юная прима, развернулась и пошла на урок.

Биологию вёл доктор Клорик – весьма таинственная персона. В Гумилёвском Лицее таинственный учитель был скорее нормой, чем исключением, но доктор Кролик оставлял позади их всех: всегда в шляпе и плаще, лицо и руки глухо замотаны бинтами, и всегда насквозь мокрый, как после самого страшного ливня – даже когда на улице светит солнце.

– В Гардарике встречаются восставшие мертвецы и волшебные звери. Для кого-то они представляют большую опасность, но мы будем учиться читать окружающий мир как книгу: они формируют устойчивую экосистему, наделённую неким самосознанием… – рассказывал доктор Клорик, и бойкие лучи солнечного света падали на его фигуру. Маргарита не могла отделаться от ощущения, что точно такие же солнечные зайчики бегают по мхам и лишайникам в сказочной далёкой Гардарике. Она знать не знала, как выглядят водяные, но думала – что точь-в-точь как вечно промокший насквозь доктор Клорик, пока однажды после уроков не подсмотрела в старом отцовском альбоме набросок пугающего существа, похожего на скрюченного человека, покрытого множеством гниющих язв – из которых смотрели чёрные, злые глаза – и с совершенно отвратительным ртом, похожим на морскую звезду. Внизу была подпись: «водяной. болото близ Стародуба. 05.06.2791»

Это почерк отца – и выходило, что отец Маргариты встречал водяных, когда ей только исполнился год. Интересно, что об этом думала мама? И всё-таки жаль, что доктор Клорик не водяной: так было бы интереснее. Маргарита возвращалась к этой мысли каждый раз, когда сидела у него на уроке. Он рассказывал о гибридах людей и животных – фаррах, финистах и волколаках – обладателях звериных рефлексов и добрых человеческих душ. О животных Гардарики – в прямом смысле волшебных – хранящих равновесие в мире природы.

– У этих существ присутствуют высшие психические функции, – говорил доктор Клорик. – Мышление, речь, восприятие, память, а также функция повеления и одобрения, которая есть у человека лишь в зачаточном виде. Для волшебных зверей эта функция является одной из важнейших – у многих видов она полностью подавляет остальные четыре. Например, полевики и триглавы всегда молчат – не потому, что не владеют человеческой речью, а потому что не испытывают в этом потребности.

Просыпаясь с первыми лучами солнца, Маргарита думала, что это же солнце встаёт сейчас и над далёкой Гардарикой, но только светит оно там несколько иначе – и пыталась вообразить, как именно. Она закрывала глаза и представляла себе – мобилизуя на помощь все силы уходящего сна – дремучую лесную чащу, пятна желтого света на лапах вековых елей, радостную какофонию сельской ярмарки, запах свежего парного молока, детский смех, мудрых волшебных зверей и сказочных витязей в островерхих шлемах. Она представляла себе похожий на резную шкатулку терем, скрытый в бескрайних лесах – на берегу таёжного озера, облюбованного птицей-гамаюном.

День ото дня Маргарита укреплялась в своём убеждении: что если есть место, где можно отыскать её отца, то место это – в Гардарике.

Глава 5, в которой друзей становится четверо, а потом ещё больше

Здание Гумилёвского Лицея было похоже на древний сказочный замок – наподобие тех, где размещаются школы чародейства и волшебства во многих одинаковых романах. Похоже не внешне и не тем, что оно было очень красивым – архитектура Гумилёвского Лицея принадлежала к эпохе старинной, но совсем не сказочной – а тем, что внутри он был невероятно запутан. Там было много заброшенных классов, путанных-перепутанных коридоров и странных лестниц, которые вели не снизу наверх, а как-то наискосок: например, из северного крыла здания в западное (с первого на четвёртый, минуя все прочие этажи). Маргарита раньше думала, что этих странных лестниц всего пять, но тем утром обнаружила шестую – она как раз опаздывала на урок и решила сократить по выручай-лестнице (так она её назвала) дорогу до класса химии. Ей это показалось – поначалу – хорошей идеей. И теперь она шла по незнакомому коридору (который про себя уже назвала «выручай-коридор») а под ногами скрипел потёртый паркет.

Коридор выглядел заброшенным, пыльным – но вот на подоконнике кто-то оставил апельсиновые корки (значит, здесь всё-таки бывают люди!) Через мутные пыльные окна пробивался солнечный свет. Окна выходили на Залив: молочное небо, свинцовое море, Адмиралтейство в утренней дымке, как будто набросанное тонким карандашом. Одно из окон в коридоре было распахнуто и скрипело, завывал своевольный ветер – а чуть дальше по коридору учительница математики Мария Камю отчитывала огромного чёрного котяру, который не закрыл за собой окно.

– Мрр, у меня лапки, – возражал он с некоторой опаской (вне всякого сомнения, это был именно Тот Самый Кот!)

Завидев девочку, кот заговорщицки спрятался за чьим-то старинным бюстом.

– Почему ты не на уроке? – строго спросила Мария.

– Я заблудилась. Как пройти в кабинет химии?

– Прямо, налево и ещё раз направо…

– Спасибо! – крикнула Маргарита, удаляясь: бегом.

«Подумать только!»

«Строгая Мария Камю – и говорящий кот!»

– Простите за опоздание! – прокричала она, всё ещё вне себя от открытия, когда влетела в класс. Молодой учитель химии – пугливый и совсем не страшный – смутился даже более Маргариты, вздрогнул и неловко пролепетал:

– Ну что вы, что вы, ничего страшного, садитесь…

Молодого учителя химии звали София Пильман. Она была похожа на мальчика и пришла к ним недавно, на вид – почти ребёнок, в длинном шерстяном платье и камзоле мышиного цвета. Худая и тонкая, и голова её казалась несоразмерной для чересчур хрупкой шеи, тёмные волосы контрастировали с бледной кожей, а несуразно юный – как для учителя – возраст делал её привлекательной целью для травли. Притом она была симпатична, действительно симпатична – словом, с самого первого своего появления София Пильман была обречена.

Ещё один новенький – беспокойный кучерявый мальчишка с длинными ресницами и горящими угольками глаз, на год младше всех в классе – пытался за неё заступиться, но добился только того, что его стали дразнить заодно с Софией. Он объявился в классе прошлой зимой – кажется, в феврале, после рождественских каникул – на всех огрызался и ни с кем не завёл даже самой поверхностной дружбы.

– Он из Шведского Халифата. Ренегат. Как твой отец, только наоборот. – рассказывал Яков. – Я подслушал в учительской, что у него нет родителей.

– Какая жалость. – задумчиво отвечала Маргарита, сидя на подоконнике и болтая ногами. – Как всё-таки жизнь ко всем несправедлива.

– Она и не должна быть справедлива. Для этого нет никаких физических законов.

– А ты не знаешь, как его зовут? – спросила Маргарита, которая всё думала об этом странном мальчишке.

– Алим. Шведское имя. Фамилию не запомнил – она какая-то очень длинная. Не как у людей, а шиворот-навыворот.

Алим ни с кем не общался, но постоянно оказывался на виду. На переменах или с кем-нибудь дрался, или сидел и читал свои книги, подставив оконному свету страницы с тонким рисунком арабских слов. Могло показаться, что он от всей души презирает окружающих – а такого презрения дружная лицейская семья не прощала. Хотя прощала многое – особенно лицемерие. Алим был невероятно странный: не как человек, начисто лишённый манер – о нет! Манеры у него были – весьма непростые, с иерархией смыслов в каждом слове, взгляде и жесте. Одним словом – другие, совершенно чуждые ингермаландским лицеистам манеры.

– Да улыбнётся тебе удача! – говорил он тому, с кем собирался вступить в драку – даже если их было несколько. И говорил это таким тоном, каким обычно желают смерти. Он вообще был очень гордым и мнительным – его никогда не травили особенно сильно, но даже мелочи хватало, чтобы вывести его из себя. А ещё он никогда не бил девчонок – чем постоянно пользовалась рыжая зазнайка Алиса Камю.

8
{"b":"729741","o":1}