Алим покраснел, но не сказал ничего. Маргарита подумала, что просьбу Якова он принял слишком близко к сердцу.
Потом было посвящение дружбе, без рифмы и без размера, что-то путанное, туманное, пугливое и – говоря начистоту – совершенно по сути своей надувательское: не дожидаясь следующего участника, Алиса, Яков, Маргарита и Марк дружно сбежали.
– А что Алим? – поинтересовался Марк.
– Ну, я собирался позвать и его, но этот чудак исчез куда-то. – ответил Яков.
– Ты просто не хотел его брать, – сказала Алиса. – Он и есть следующий участник. Слышишь? Он уже вышел на сцену.
– Идём скорее. Мне кажется, это надолго.
Но на следующий день Алим всё-таки заставил их послушать свои стихи, говоря с нарочитой грустью:
– Я бы поклялся мстить вам до самой смерти, но, увы, предают меня слишком часто – так часто, что слишком многим придётся мстить. – Маргарита подумала, что за этой наигранной грустью он прячет настоящую – и видимо очень сильную – душевную боль, а затем Алим принялся читать вслух. Одно за другим он прочитал несколько стихотворений; последнее из них кончалось следующими словами:
Мир непостоянен, обманчива видимость
Обречён здравомыслящий
И благословенен дурак!
Маргарите показалось, что в этих стихах что-то есть. Яков слушал задумчиво, Марк – рассеянно. Тем временем их дружба катилась ко всем чертям.
«Я дико влюблён в душу Маргариты» – писал Яков своим взволнованным, романтическим слогом.
«И чего это вдруг он стал таким взволнованным и романтичным?» – с негодованием думала Маргарита.
«Я влюблён в её соразмерность, в её здоровье, в её жизнерадостность, я дико влюблён в её душу, – и это так бесплодно, как влюбиться в расколотую луну».
Маргарита ненавидела это время года: когда зима всё тянется и никак не закончится. Потом утихли метели, и как-то неожиданно – даже буднично – растаял снег.
В середине апреля, на тогдашней квартире Алима, случилось что-то: послужившее толчком для окончательной ссоры. Яков – обычно спокойный – в этот раз выпил, неожиданно разошёлся и полез к Маргарите. Всё происходило в ванной комнате: Якова силой отрывал от неё Марк, один раз даже стукнув пьяного друга кулаком по лицу, и потом Яков, рыдая, подбирал высыпавшиеся каким-то образом из кармана штанов деньги, и как было тяжело, как стыдно всем, и каким заманчивым облегчением представлялся трусливый вариант – больше не видеть друг друга.
Они стали видеться по отдельности. Маргарита с Марком, Яков с Марком, Алим с Алисой – эти двое обычно встречались, чтобы о чём-нибудь поругаться – и Алим с Маргаритой. Как-то раз Маргарита гуляла с Алисой – как в старые добрые дни, по Городу после уроков (подворотни, колодцы-дворы, обшарпанные стены старинных фасадов и монотонное бледно-серое небо). Они попали под проливной дождь: без всякого предупреждения тот обрушился на них со свинцового неба. Какое-то время они прятались в подворотне, но дождь не думал утихать – свирепый майский шторм, уподобляющий мостовые бурлящим каналам. Тогда они выскочили на улицу – Маргарита узнала улицу Шарлеманя Пятого, и они быстро-быстро побежали к ней домой.
Брусчатка, потоки воды под ногами.
Парадная дверь, гулкий топот на лестнице.
Анфилада комнат, чувство тайны и ностальгия по ушедшей минуте, полумрак – и белый свет в квадратах окон. Мир за окном заштрихован дождём, бегут по стеклу ручейки, словно великие реки, и тихий шелест, точно приглушённый грохот тропических водопадов, а по ту сторону шелеста – верхние этажи бледного барочного дома, башенки и лепнины, розоватый фасад и тёмно-зеленеющая кровля.
– Ты промокла до нитки, – сказала Алиса, когда они обе разделись и повесили одежду сушиться – капали на пол с плащей и камзолов капли воды.
– Почему ты всегда меня отчитываешь? – спросила у неё Маргарита.
– Ты как ребёнок, – сказала Алиса, стягивая с ноги промокший полосатый чулок.
А Маргарите вдруг что-то показалось очень смешным – вся эта недосказанность и серьёзность, и напала на неё – то ли смешинка, то ли душевная радость. Ей захотелось прыгать, бегать и хулиганить – она с писком и хохотом накинулась на недоумевающую Алису и без особого труда положила её на лопатки.
– А ну слезь с меня, – строго сказала Алиса.
Маргарита в ответ рассмеялась – много после прокручивая этот случай у себя в голове, она думала: смех был дурацкий, глупый. Маргарита смеялась недолго, она осеклась в середине смешка: её поразил потусторонний огонь, вдруг загоревшийся в глазах у Алисы.
– Почему ты замолчала? – спросила Алиса, смотря на Маргариту снизу вверх. Потом вдруг с силой рванула – они не покатились по полу, но совершили ещё полповорота, так что Алиса оказалась теперь сверху.
– Слезь с меня, – тихо попросила Маргарита, чувствуя приближение чего-то похожего на бурю.
Алиса молчала и как будто смотрела сквозь неё.
– Слезь с меня, – попросила Маргарита ещё раз.
В ответ Алиса наклонилась к ней – так, что её лоб касался лба Маргариты – и поцеловала подругу в губы.
На мансарде было светло, но не слишком ярко – свет был дождливый, строгих белых тонов. Маргарита любила это ощущение – света, пространства и тайны. Ей всегда нравилось, как барабанит по крыше дождь. И ей определённо нравилось то, что делала с ней Алиса – хотя для виду она всё-таки сопротивлялась.
– Когда-нибудь тебя казнят, – сказала Алиса. Она лежала на Маргарите, прижимая её руки к полу, тяжело дыша и не давая ей встать.
– Когда-нибудь тебя казнят за твоё разгильдяйство. За привычку всегда опаздывать. За тотальное преобладание внутреннего хаоса над самодисциплиной, – говорила Алиса, а Маргарите нравился запах её огненно-рыжих волос. – Когда-нибудь тебя повесят, сожгут на костре и четвертуют, но не сегодня. Сегодня казню тебя я.
В ответ Маргарита рассмеялась.
Вдвоём они пропускали уроки, заходили в музеи – пустые, просторные, светлые в утренний час. Они обнимались среди авангардных картин, целовались – под строгими взглядами исторических статуй. В музее минералов – самом пустом и ненужном музее – Маргарита расстегнула на рубашке Алисы несколько пуговиц и касалась руками атласной кожи. Алиса учила её целоваться – и теперь ей тоже хотелось себя проявить, она не желала в их паре быть всегда младшей.
Алиса водила её к себе – в маленькую квартирку в угрюмом рабочем районе.
– Какой обшарпанный старый дом! – восторгалась Маргарита. – Сколько поэзии в этом старом доме!
И часто оставалась там на ночь.
– И всё-таки, почему ты не живёшь со своей сестрой? – спросила она как-то раз, перед тем как уснуть на рассвете.
– Видеть не хочу её любовников, – отвечала Алиса.
У неё был характер: прескверный. Она часто выходила из себя, то и дело с кем-то ругалась, ненавидела – глупость, неправду, бездельников и транжир, но сильнее всего – тупую, примитивную подлость. А по воскресеньям она ненавидела Империю и делала бомбы для анархистов.
При близком знакомстве Алиса поражала своей невероятной энергией, которая сочеталась с удивительной самодисциплиной. Она жила несколько жизней сразу и во всём старалась быть лучшей – строгой, безжалостной перфекционисткой. Она вольнослушателем посещала университет, где слушала три курса одновременно, работала ассистентом у доктора Клорика и танцевала в императорском балете… ах да! – ради всего этого она в конце концов бросила школу. Тогда же ушёл лорд Вит – а в Лицей за ним нагрянула Императорская Экзекуция. Офицеры в красных плащах искали пропавшего учителя фехтования, старого странника и бунтаря, опросили учеников и даже прослышали про говорящего кота – однако ушли, так ничего и не обнаружив. После его ухода Маргарита едва не забросила фехтование – и забросила бы насовсем, если бы её не пинала Алиса, заставлявшая тратить на тренировки больше сил и времени.
– У тебя хорошо получается. – строго говорила она. – Даже не думай бросать свои занятия.
