В Череповце в 40-е – 50-е годы многих спасали от голода коровы, которых некоторые жители города держали. На городском рынке был молочный павильон, где частники продавали молоко, сметану, творог и яйца. Там же был и мясной павильон, где также торговали частники. Летом прямо на улице на грубо сколоченных прилавках колхозники продавали привезённые из деревень картошку, лук, ягоды. Изредка попадались и торговцы-южане, у которых был лакомый для нас, детей, товар: яблоки, груши, сливы, виноград. Мы с соседскими детьми ходили иногда на рынок, как теперь ходят на какую-нибудь выставку, – посмотреть, полюбоваться. Денег, которые нам давали взрослые, хватало только на стакан ягод (их стаканами тогда продавали) или на одно яблоко. И этого нам хватало для полного счастья!
Современным молодым людям покажется, что я рассказываю о самом бедном слое населения тогдашнего Череповца. Нет, не о бедных тут шла речь, а самых обычных жителях 40-50-х годов XX века в провинции.
Глава 8
Бедные люди
В 50-е годы в Череповце встречались действительно очень бедные люди, однако бомжей, которых много в наших городах сейчас, не было. Изредка по домам ходили нищие и, как правило, просили «на погорелое место», то есть они были погорельцами. Обычно им подавали копейки, старую одежду и хлебные корки. Конечно, встречались среди них и притворщики, пожара у них не было, но шли они по людям тоже из-за бедности.
Но был в те времена особый тип бедности. Бедности крайней, но скрытой от большинства людей. Мне пришлось с подобной бедностью встретиться в детстве. Вспоминаю этих людей с болью в сердце и каким-то личным стыдом. Расскажу о нескольких случаях.
Родственница Ленского
Однажды к нам из Ленинграда приехал Иван Феофанович Вальков, брат моей бабушки. Он попросил меня сводить его по адресу, отмеченному в его записной книжке. Дело в том, что он начал терять зрение и плохо видел. Я с интересом пошла с ним на Северный бульвар к указанному дому. Дом оказался добротный, крашений, с глухим забором, отгораживающим двор от улицы. Мы долго стучали в запертую калитку, но никто не открывал. Наконец, к нам со стороны улицы подошла женщина лет пятидесяти и, хмуро посмотрев на нас, спросила недружелюбно:
– Что вы стучите! Кто вам нужен?
Иван Феофанович, человек деликатный, смутился и робко пояснил:
– Мы ищем родственницу когда-то знаменитого артиста Ленского[1]. – И назвал её по имени и отчеству, но моя память не удержало это имя.
Тогда хозяйка дома открыла запертую калитку и, не оборачиваясь, пробормотала:
– Ходят тут всякие! Ладно, позову её…
Конечно, она не слышала никогда о знаменитом актёре… Мы долго стояли у калитки, не приглашённые внутрь двора, и были в недоумении: ждать нам или уходить ни с чем… Наконец, калитка с трудом отворилась, и к нам вышла согбенная старушка, одетая крайне бедно во что-то ветхое. Плечи её покрывала какая-то бесцветная попона, кое-где сохранившая следы былого бархата оранжевого цвета. Лицо её со слезящимися глазами поразило меня какой-то безысходностью грусти. Вскоре выяснилось, что она очень плохо слышит и видит. Однако Ивану Феофановичу удалось, правда, с трудом, объяснить ей кто он. Он назвал её уже умерших родственников, с которыми он был знаком, напомнил и о довоенных встречах с ней в Череповце. Она, казалось, ничего не вспомнила, однако, когда он пригласил её к нам в гости, охотно согласилась. Вышла хозяйка дома и спросила:
– Что, забираете её совсем? Хватит мне с ней мучиться!
Иван Феофанович не оправдал её надежды и ответил смущённо:
– Нет, мы её к нам в гости сводим и назад приведём. Расскажите, как она жила все эти годы. Бедствовала, видать?
– Вы как думали! Если бы не я, она давно бы под забором умерла! У неё же никого из родственников не осталось. А пенсии ей не положено – барыне-дворянке!
Расстроенный и растерянный, Иван Феофанович попрощался с сердитой хозяйкой, и мы отправились домой с необычной гостьей. Она покорно и равнодушно шла за нами, опираясь на палочку.
Моя бабушка Надежда Феофановна нас приветливо встретила и усадила за чай. Долго мы все отогревались за этим чаем, словно побывали на каком-то холодном ветру. Наша гостья тихо сидела и почти не участвовала в разговоре, пила чай с пирогом и словно бы к чему-то прислушивалась. Наверно, к забытой музыке родного дома…
Но, увы, мы её не смогли у себя оставить. Слишком мала была наша комната… А может быть, и наша душа…
Помню, в тот год она к нам приходила несколько раз сама. Удивительно, как она нас находила! Обычно старушка сидела молча, пила чай с незамысловатым угощением и отогревалась. О себе ничего не рассказывала. Но и так было ясно, что она «из бывших», как тогда называли людей, по несчастью родившимися в XX веке дворянами или купцами.
На следующий год, когда Иван Феофанович приехал в Череповец, мы пошли на кладбище навестить умерших родственников и там недалеко от ворот увидели могилу этой старушки-сироты.
Сёстры
В четвёртом классе, когда нас приняли в пионеры, пионервожатая Зоя Ивановна пригласила несколько учеников в пионерскую комнату (были раньше такие комнаты в школах). Она сообщила, что даст нам очень серьёзные поручения. Мы все обрадовались: очень хотелось быть взрослыми и полезными людьми. Оказывается, у нас в школе есть тимуровский отряд, и нас тоже приглашают быть тимуровцами. Книгу Аркадия Гайдара «Тимур и его команда» мы все с удовольствием читали, поэтому предложение пионервожатой нас заинтересовало. Зоя Ивановна разделила нас на три команды и каждой дала записку с адресом. Она сообщила, что отправляет нас к одиноким престарелым людям для того, чтобы мы помогали им по хозяйству: принесли воды с колонки, дрова из сарая, помыли пол, в магазин сходили или ещё что-либо по их просьбе сделали.
Надо сказать, что все мы тогда, в 50-е годы, жили в деревянных домах и к такой работе были уже приучены. Нам, десятилетним, это не составляло труда. Мы обрадовались: нам доверили важное поручение – помочь нуждающимся! Не откладывая в долгий ящик, наша команда, состоящая из четырёх девочек, на следующий день после школы отправилась по указанному адресу. День был солнечный, морозный. Нам было почему-то всем очень весело, какая-то радость нас распирала. По дороге мы громко смеялись, шалили, играли в снежки. И вот мы нашли нужный нам дом. Войдя в этот двухэтажный деревянный дом на первый этаж, мы растерялись: в длинном коридоре было несколько дверей. В какую дверь стучаться? Ведь нам был дан только адрес дома, а номер комнаты не указан… Тут вышла из одной комнаты молодая женщина и удивлённо на нас посмотрела:
– Девочки, кого вы ищете? К кому пришли?
В ответ я назвала фамилию и гордо добавила:
– Мы тимуровцы! Пришли помогать!
Женщина ещё более удивилась и указала на ближайшую дверь.
Мы постучали, но нам никто не отвечал.
– Стучите громче! – посоветовала соседка. – Сёстры болеют, наверно. Давно не выходили.
После нашего громкого стука дверь приоткрылась, и тихий слабый голос позвал:
– Входите.
В моей душе этот голос вызвал какую-то непонятную тревогу. Мы все притихли сразу и робко зашли в комнату. Перед нами стояла пожилая женщина, высокая, седая, с бледным лицом, ещё сохранившим тонкие красивые черты и какое-то особое выражение печали и подавленности. Чёрная шинель была накинута поверх её платья. В пустой комнате стоял старый стол, стул и две железные кровати. На одной из них, стоявшей в противоположном от дверей углу, лежала другая сестра, укрытая каким-то тряпьём, поверх которого была наброшена такая же чёрная шинель. Чувствовалось, что в комнате так же холодно, как и на улице.
Растерянные до крайности, мы молча стояли и смотрели на старую женщину. Старухой её нельзя было назвать. Необычная величественность и строгость были во всём её облике. Она спросила нас тихо:
