Он официальным, утомительным тоном вкратце рассказал Григорию детали дела, которые они знали, и тот делал максимально сосредоточенный вид, хотя фокусироваться на сказанном ему удавалось с огромным трудом.

– То есть он сознался? – спросил Григорий, когда рассказ подошел к концу.

– Да.

– Тогда зачем вы пришли? Это…

– Вы что, хотите сами позадавать мне вопросы? – грубо оборвал его Владислав.

– Нет, простите…

– Я хочу услышать о Троицком от вас. Это важно для следствия. Понятно?

– Хорошо… Я… Я… – Мушкин отер пот со лба. – Я, честно сказать, просто… озадачен сказанным вами. Не представлял себе, что он может убить.

Ему было трудно говорить, он постоянно сглатывал накапливавшуюся во рту слюну и шмыгал носом. Это еще больше раздражало Добина, который помассировал виски и сказал:

– То есть вы не верите, что он совершил убийство?

– Ну, раз он сознался, тогда это, наверное, он, – пожал плечами Мушкин.

– Что вы можете сказать о нем? Что в первую очередь вам вспоминается?

– Да ничего особенного я про него не могу сказать. С ним у меня не связано ничего плохого, но и ничего хорошего тоже.

Григорий вообще был человеком, который почти ни о ком, кроме себя, не любил говорить хорошо.

***

Тогда, в двадцать четыре года, Мушкин был смазлив, худ и, при его росте, казался несколько андрогинным. Этой своей черты он нисколько не стеснялся и даже любил выставлять ее напоказ, надевая обтягивающие цветные футболки и брюки, впоследствии сильно пожалев о ее утрате с возрастом, огрубившим его лицо и тело. Он всегда был модно одет, на его лице в трех местах был пирсинг – в губе, и два в ушах – и пару колец, – дешевых, но производивших впечатление маленькой роскоши на не сильно сведущих девушек, – на безымянном и среднем пальцах. В его взгляде всегда читалась надменность, которую он и не старался скрыть, а светлые волосы были подстрижены в модную на тот момент прическу, челкой закрывающую лоб и ниспадающую на брови.

– Грэг, – представился он.

– Дмитрий, – ответил Троицкий.

– Я буду проводить собеседование… Если ты еще не понял. Иди за мной.

Его голос был скучающим.

Он отвел Дмитрия в небольшое помещение, усадил его на стул и сел сам перед небольшим письменным столом.

– Почему ты решил устроиться в наш магазин? – начал Григорий.

– Я увидел в газете вакансию, и… мне понравилось предложение, и я пришел сюда.

– И тебе близко то, чем мы занимаемся?

– Не совсем. Я пока без опыта работы, так что…

– Нет, я не о том. Я о том, что мы продаем. Книги, музыкальные инструменты, диски, пластинки, художественные принадлежности. Ты увлекаешься чем-то из этого сам?

Дмитрий не любил врать, но не врать на собеседовании было бы совсем глупо, поэтому он ответил:

– В целом – да.

– Чем?

– Музыкой, – подумав, ответил Троицкий.

– И ты много о ней знаешь?

– Не сказать, что так уж много… Но мне это интересно. Может, как раз тут я смогу подтянуть свои знания.

– А ты разбираешься в том, что популярно?

– Не сказал бы. Но не думаю, что это мне понадобится много времени, чтобы это узнать.

– Ты сказал, что ты без опыта работы. Чем ты занимался до этого?

– Учился в школе, был в армии.

– Понятно. Слушай, как ты видишь, я уже обращаюсь к тебе на «ты», и не говорю всяких глупостей, по типу «расскажи о себе», «назови свои достоинства», «какой у тебя любимый цвет» или «какой стороной ты используешь туалетную бумагу». Так что это собеседование не совсем официальное.

Он посмотрел на реакцию Дмитрия, но лицо того было как каменное.

– Понимаешь, что это значит?

– Не совсем, – покачал головой Троицкий.

– Ладно, скажу откровенно – ты не подходишь на эту работу.

Даже после этих слов спокойствие Дмитрия ему не изменило. Это слегка выводило Мушкина из себя – он любил ставить людей в неловкое положение и наблюдать за их суетой.

А сам Троицкий в душе даже надеялся на подобные слова, ведь теперь у него появилось бы оправдание и для себя, и для родителей – он сделал попытку, которая оказалась неудачной, что означает перерыв перед следующей. Однако затем Мушкин продолжил:

– Но тебе повезло. У нас нехватка кадров, и мне сказали брать практически любого кандидата, если он не совсем уж… – он искоса взглянул на собеседника, – Отсталый. Так что… Поздравляю, ты принят на испытательный срок.

С этого момента Дмитрий должен был являться в магазин «творческий уголок» в Москву каждые два через два дня.

***

– И какое у вас о нем было первое впечатление, когда вы познакомились? – спросил Добин, орудуя ручкой в записной книжке.

– Не помню, – развел руками Мушкин. – Обычный парень, каких миллионы в нашей стране. Не поступил в университет, отслужил, в голове пусто, в кармане тоже… Вы хотите чай?

– Я хочу, чтобы вы быстрее и конкретнее отвечали на вопросы.

«Ох, а я-то как хочу быстрее отвечать на твои вопросы, тупой урод», – подумал Мушкин, жуя язык.

Нервность ситуации не давала ему сидеть спокойно, и он постоянно ерзал.

– В общем… – продолжил он, – что мне о нем думать? Он просто статист.

«Статистами» Мушкин называл людей, которые, по его мнению, не представляли из себя ничего особенного и были всегда на вторых планах.

– Он мне жутко не нравился поначалу. Но, надо сказать, потом он меня немного удивил.

– Чем?

– Стремлением к… развитию, что ли. Не знаю. В начале он был с совсем пустой башней, а потом вдруг взялся за все подряд.

– Что это значит? Вы можете договаривать, Мушкин?

– Эм… Скажем так – я никогда не видел, чтобы человек читал или слушал музыку с такой… э-э… страстью, вот как я бы сказал. Он на это все свое свободное время тратил. Понимаете?

***

Если положить маленький бумажный кораблик в небольшое озеро, он не будет стоять на месте. С дерева в нескольких метрах от него упадет ветка, пустит небольшую рябь, и он немного отплывет от того места, где был в начале. Подует ветер, и он отплывет еще дальше. Небольшая рыбка проплывет рядом, задев хвостиком поверхность воды, и он еще больше отдалится от первоначальной точки. Он может оказаться в любом месте озера, ну или потонуть, если все совсем неудачно сложится. Так и двигался Дмитрий. И если бы в детстве его не разубеждали в его способностях; если бы он поступил в университет; если бы он, после армии, пошел бы на другую работу; если бы он хотя бы не встретил на работе Мушкина и еще миллиард «если бы», тогда он бы не сидел там, у следователя, не думал бы о том, что совершил и насколько он прав в своих действиях, а, быть может, жил бы обычной жизнью, заботясь о своей семье и своих деньгах. Но как известно, история не любит сослагательного наклонения, и мы все будем пожинать то, что, во многих случаях, посеяли не сами.

Мушкин ненавидел собственное имя, поэтому просил всех называть его «Грэг», на западный манер, при этом жутко злясь, если его просьбу не выполняли. Он с дикой страстью высмеивал других, считая большинство из окружавших его людей невеждами, но таил огромную злобу на тех, кто смеялся над ним самим. При этом надо заметить, что он был начитанным и наслушанным человеком, с умеренной жадностью поглощавшим то, что попадало ему в руки. И когда он увидел Дмитрия, – малообразованного, не прочитавшего до конца ни одной книги и не имевшего даже музыкального вкуса – не смог скрыть презрения на лице, посчитав при этом молчаливость парня за неспособность поддерживать любой содержательный разговор. И он еще больше невзлюбил того за его невероятные габариты и грозный вид, ведь был не раз побит за свои слова и едкости и теперь опасался говорить в лицо людям, бывшим явно сильнее его, свое о них мнение.

– Как тебе новенький? – спросил его директор Бувин – благородного вида полноватый мужчина, уже переживавший свой четвертый десяток.

– Ничего хорошего, Максим Владимирович. Вряд ли он тут задержится.

– Ну, посмотрим, как он вольется в работу.