– Какого хера ты здесь делаешь?! – крикнул он.

Троицкий тут же вскочил и приветствовал полковника.

– Простите, товарищ полковник!

– Тебе кто-то разрешал ко мне обращаться?

– Никак нет, товарищ полковник!

Волков встал, спустился со сцены и подошел к нему.

– Ну, посмотри на себя, чучело никчемное, – покачал он головой. – Скажи мне, разве тебе можно было совать сюда свой нос?

– Никак нет, товарищ полковник.

– Тогда какого хрена ты здесь делаешь?! – рявкнул Волков так, что вызвал у молодого человека оцепенение. – Что, сказать нечего, овощ?!

Он потоптался на месте, потом подтянул пояс.

– Понравилось? – спросил он, поджимая губы.

– Очень, товарищ полковник, – кивнул Троицкий.

– Имя?

– Дмитрий Троицкий.

– Ладно. Вали отсюда. Пошел, пошел!

– Есть!

Троицкий быстрым шагом удалился, а в его голове все еще играла мелодия, исполненная Волковым. Она оставалась с ним всю следующую неделю, пока его вдруг не оторвали от обыденных дел и не приказали снова явиться в актовый зал. Там сидел полковник, уже наигрывавший какую-то мелодию. Он увидел, что явился Троицкий, взглядом показал ему, чтобы тот сел, а сам продолжил игру. Через пару минут он вдруг запел, весьма умело подражая оперным тенорам, хотя в нем явно был недостаток слуха и голосового диапазона. Троицкий с большим интересом и удовольствием наблюдал за ним, запоминая мелодию. Когда Волков закончил, он ожидающе посмотрел на Троицкого.

– Я не понял, где рукоплескания?! – возмутился он, так и не дождавшись их.

Троицкий тут же захлопал.

– По голове себе похлопай, бесполезный!

Полковник встал и бросил:

– Свободен.

Так он отрывал Дмитрия от любых дел, чтобы тот пришел в зал и послушал его игру, несколько раз в месяц.

В один день Дмитрий подошел к окну и, кажется, в первый раз за полгода его губы растянулись в улыбке. Зима подходила к концу. Он оглянулся по сторонам – в длинном коридоре никого не было. Тогда он закинул руки за голову и принялся смотреть за тем, как вода от таявшего снега стучит по карнизам и течет по стокам.

Через несколько дней у него вдруг появилось свободное время. Никто не подходил с проверкой каждые тридцать минут, стали давать гораздо меньше указаний, и он понял, что пришла пора других срочников, на плечи которых теперь было свалено все то, чем он и поступившие с ним в одно время срочники занимались раньше. С одной стороны, это стало отдушиной, и он теперь мог заниматься, чем хотел. С другой – это стало проблемой, потому что заниматься он ничем особо не хотел. Да и что можно делать в армии в свободное время? Разве что курить и говорить с сослуживцами о воле, или обмениваться с ними всякими байками. Но друзей он там так и не завел и был одинок среди уже успевших разбиться по группам ребят. Лишь иногда полковник Волков приказывал ему явиться, отвлекая на пять-десять минут, но то, что происходило между ними после, нормальным разговором назвать точно нельзя было – Волков только орал на него, а Троицкий отмалчивался. Поэтому он совсем один садился у окна и смотрел на неторопливо сменяемый временем вид, брал записную книжку с ручкой и рисовал грубые наброски.

Внезапно его одиночество оборвалось случайным знакомством с таким же молодым срочником, которого звали Николай Приходько. И они бы ни за что не сблизились, если бы не обстановка, при которой Троицкий увидел Приходько: он лежал в подсобке, рядом со старыми, засохшими швабрами, с выходившим изо рта дымом и косяком меж пальцев. Приходько медленно поднял покрасневшие глаза на Дмитрия, но его обмякшее лицо осталось таким же блаженным и немного глупым, лишь приподнялись уголки губ, выпуская небольшой смешок. Затем он напрягся и попытался встать, но в середине движения как будто передумал и сел обратно. Дмитрий покачал головой, кинул тряпку на пол рядом со швабрами и захлопнул за собой дверь.

Обед был как всегда пресным, местные «повара» никогда не добавляли в еду ни соли, ни перца, ни уж тем более сахара. Дмитрий безразлично дожевывал кусок черствого хлеба, когда к нему подсел Приходько. Он огляделся по сторонам, потом взволнованно повернулся к Троицкому и спросил:

– Ты никому не рассказывал?

Дмитрий безмолвно покачал головой.

– Ну… Хорошо! – выдохнул Николай, после чего замолчал, принимаясь ковыряться вилкой в своей тарелке.

Он явно хотел сказать что-нибудь еще, как-то расположить к себе собеседника, чтобы тот точно не сдал его, ведь гораздо легче доложить на незнакомца, нежели на приятеля, но никаких слов найти так и не смог. Он поднес ко рту ложку с супом, но тут ему в голову пришла идея, и он отодвинул ложку от лица и спросил:

– Хочешь тоже?

– М-м… – замялся Дмитрий.

Он тут же подумал о том, какой это риск, курить траву в России, тем более в армии. Но он вспомнил, как школьные знакомые рассказывали, какие непередаваемые ощущения испытывает человек под кайфом, какие необычные вещи он видит, и вспомнил, как ему тогда захотелось того же. И он бы наверняка согласился, если бы ему кто-нибудь предложил заняться этим раньше. Но здесь, в армии… Это был слишком большой риск.

– Она не сильная, – сказал Николай. – Какие-нибудь полчаса – и эффект спадет. И по виду ничего не скажешь. Я уже три раза курил. Как видишь, все в порядке!

– Ладно, можно, – принял решение молодой Троицкий.

– Тогда скоро. У меня пока нет… Скоро появится.

Приходько улыбнулся покрытыми желтоватым налетом зубами.

Николай Приходько был выходцем из самых низов. У него не было отца, мать жила на пособие, а сам он не доучился и до девятого класса, вынужденный искать работу в совершенно разных местах – от грузчика до курьера в цветочном магазине. Казалось, что для него армия может стать возможностью жить бесплатно целый год и отдохнуть от по-настоящему тяжелой жизни, но сам он, негодуя, говорил так:

– Только я наметил, чем буду заниматься, меня тут же забрали в это сраное место!

– Что ты наметил? – спрашивал Дмитрий, со скуки выслушивавший нового знакомого, впрочем, все равно без особого интереса.

– Изучать компьютеры. Может, я смог бы устроиться куда-нибудь, чинить технику. Там я бы смог подучиться, а потом попал бы в современный офис, где поглядывал бы, как работают за компьютерами. А потом, глядишь, я б и сам за него мог сесть.

– Тебе такое нравится?

– Нравится, не нравится… Откуда я знаю? Я даже точно не уверен, как они выглядят, только в журналах видел. Я нищий, а моя мать наркоманка, поэтому мне нравятся деньги. И нетрудно догадаться, что с работой за компьютерами их можно неплохо зарабатывать.

Он всегда был чересчур откровенен, чем часто отталкивал от себя людей, хотя и вызывал жалость. Но он не был человеком, который старался развести людей на чувства, чтобы они стали к нему лучше относиться. Всего лишь говорил то, что думал.

– На гашиш у тебя хватает, – заметил Троицкий.

– Это просто мой способ расслабиться. У меня, знаешь, куча проблем. Район у меня опасный, приходится держаться ровно, чтобы домой целым дойти. Мать сейчас на рехабе, приходится постоянно к ней приезжать, а она там совсем с катушек съехала, только нервы себе трачу. Это она, кстати, мне дала в детстве первую затяжку. Спасибо, что не иглу, да? – он улыбнулся. – Так что расслабляться мне не мешает. Но когда я вернусь домой, эта дурь мне больше не понадобится. Я буду слишком занят, выбираясь из задницы, в которой оказался еще до рождения.

Все это Приходько говорил с улыбкой, присущей самоуверенным, но зачастую очень безрассудным людям. Дмитрий относился к нему слегка снисходительно. Он слушал все, что говорил его новый знакомый, но без особого интереса, однако Приходько либо этого не замечал, либо ему попросту было все равно. Его голова была забита думами о будущем, отчего он, к величайшему прискорбию, совершенно не заботился о настоящем.

– Затягивайся.

Николай передал плотно скрученный косяк Дмитрию.

До этого Троицкий никогда не пробовал чего-либо тяжелее обычной сигареты, и это достаточно ироничный факт – что впервые ему довелось это попробовать в российской армии.