– Здравствуйте, дамы. Почему вы не на рабочем месте в рабочее время? Хотелось бы узнать. Потрудитесь объясниться.

– А у нас малюсенький перерывчик на утреннюю чашечку бодрящего напитка, который закончится через восемь минут. Очень спешили и не успели дома позавтракать, а ведь утренний приём пищи очень важен для здоровья, не так ли? Хотите чаю, доктор, с домашним клубничным вареньем? Можем и пирожным угостить. У вас такой усталый вид уже с утра. Трудное дежурство было? – Одна девица кокетливо опустила глазки и поправила халатик на груди, облизнув пухлые губки.

Да, явно новенькая. Сам же на прошлой неделе подписывал приказ о приёме на испытательный срок двух студенток. Вторая была, видимо, умнее или узнала его. Девчонка подскочила, извинилась и стремглав помчалась в регистратуру, шепнув подружке:

– Ты дура, это сам Вельден!

Кокетка побледнела, потом побагровела:

– Простите меня, пожалуйста. Я второй день всего работаю. Катя не виновата, это я ей сказала, что там никого нет. Но пять минут назад там действительно никого не было! Я исправлюсь. Пожалуйста, не увольняйте меня.

– Хорошо. В нашей поликлинике рабочий день начинается с приходом первого пациента и заканчивается с уходом последнего. Перечитайте свой контракт, там у вас, как и у остальных сотрудников клиники, время перерыва строго регламентировано. Запомните раз и навсегда или заучите. Следующий залёт – и ко мне на ковёр, возможно с заявлением. Идите исполнять свои обязанности.

Строгий фон Вельден шёл дальше по отделению, беседуя с детишками и родителями, заходя выборочно в приёмные, процедурные кабинеты. Обходы он делал всегда сам и в разное время, без свиты, естественно никого не предупреждая заранее. Ничего не записывал, но чётко всё помнил. Потом заходил в кабинеты заведующих отделениями и беседовал. Беседы проходили за редким исключением спокойно, и выявленные проблемы решались практически сразу. Эрик дорожил персоналом и наказывал только тогда, когда не было другого способа вразумить провинившегося. Сейчас он был готов убить каждого, потому что сутки ещё не прошли. Ужасно длинные сутки, продолжительностью в годы, в целую жизнь.

Заведующая детским отделением Наталья Васильевна мягко поздоровалась, улыбнулась и предложила кофе.

– Эрнст Генрихович, с регистраторами я проведу работу, они уже повинились. Девочки хорошие, но молодые, без опыта и недели ещё не работают. У них есть потенциал и обе студентки на заочном отделении. За ними на время испытательного срока Лиин Лао, медбрат, закреплён, но он приболел, второй день на больничном. После обеда регистраторами займётся Олеся, моя медсестра, она как раз освободится.

– Хорошо, Наталья Васильевна, это ваша епархия. А от кофе не откажусь. Вторые сутки уже на ногах. А когда спал, так вообще не помню. Боюсь свалиться.

– Эрик, что-то случилось? Вы какой-то взвинченный и подавленный одновременно. Вам нездоровится?

– Что вы, я-то здоров, как племенной бык. Были проблемы личного характера. Теперь всё почти наладилось… почти. Осталось только начать и закончить. Один замечательный и дорогой для меня человек сейчас находится у нас в реанимации. В крайне тяжёлом состоянии, в искусственной коме. – Вельден помолчал, потом грустно улыбнулся и встал. – Спасибо за замечательный кофе. Пошёл дальше шорох наводить. Нужно что-то делать, а то с ума сойду.

– Постойте, если нужна помощь, то зовите в любое время дня и ночи, буду рада оказаться полезной. – Наталья Васильевна легонько пожала ему руку.

Она была старше его лет на десять. Очень добрый, настоящий детский доктор. Раньше работала в городской поликлинике участковым педиатром, получала копеечную зарплату, воспитывала сама двоих сыновей после развода. Ещё бегала по инстанциям, выбивая бесплатные талоны на обследование и лечение детей из малообеспеченных и многодетных семей, выкраивала деньги из своего скудного семейного бюджета для покупки необходимых им лекарств, которые не входили в государственный список жизненно необходимых, а потому бесплатных. Но всегда жила в ладах со своей совестью, как сама часто говорила. В клинике она работает уже шесть лет, продолжая помогать бедствующим малообеспеченным и просто молодым семьям с детьми, обеспечивая лечением и бесплатными лекарствами. Эрнст очень уважал её жизненную позицию и всячески поддерживал. Прооперированного вчера малыша тоже нашла доктор Жаркова.

В ортопедии пришлось задержаться подольше и провести хирургический разбор предстоящей операции, потом коррекцию послеоперационной реабилитации больного вместе с Королёвым, поступившего с неправильно сросшимися костями голени после сложного многооскольчатого перелома. Парню семнадцати лет грозила инвалидность и постоянные боли. В краевой больнице предложили съездить в ортопедический центр в городе Кургане за свой счёт или готовиться к ампутации. Шансы спасти ногу были, но после перелома прошло восемь месяцев, и имелись нарушения кровоснабжения. Самым плохим было то, что мальчишка потерял надежду, а привёз его отец чуть ли не силком. Он отказывался от операции, решив лучше заплатить за лечение рано постаревшего отца сердечника. В итоге решили лечить и сына, и отца бесплатно. С последующей реабилитацией обоих в другой Вельденовской клинике, в Израиле, естественно, бесплатно.

Пошли вторые сутки. Звонок! Номер местный, клиники.

– Реанимация?

– Для тебя дорогой, хоть небеса. Мы прибыли.

– Кирилл, я иду.

Он совершенно забыл про них. Нет, так нельзя, нужно собраться. Из кабинета позвонил в реанимацию. Через двадцать минут будут выводить из искусственного сна. До этого, после выхода из наркоза и перед медикаментозным сном, его к ней не пустили, боялись чего-то. Да и в себя она толком ещё не приходила. Но сейчас он будет там, будет первым, чей голос Йоле услышит.

С Кириллом и его ребятами управились быстро. Они растворились как тени, а новый наблюдатель и командир обосновались в кабинете с мониторами камер слежения, через стенку от Эрнстовых апартаментов.

Всё реанимация! И, пошли все к чертям собачьим! Эрнст забегал каждую свободную минуту прошедших наконец суток. Спал часа два в своём кабинете, коротая свободное время на стуле у её постели. Просто сидел, прижав тонкую, невесомую руку к губам, и молился. Никогда не причислял себя к верующим и не знал ни одной молитвы, но сейчас был готов поверить в любое божество, способное помочь. Ел, кажется, один раз, когда поймали Королёв и Вахтанг, но что – не помнил. Почти месяц и ещё сутки неизвестности, между жизнью и смертью. Но Йоле всё ещё жива, несмотря ни на что. Показатели постепенно приходят в состояние, близкое к норме. Хотя до нормы далеко. Лиза усиленно избегала разговоров с ним и прятала глаза. Что же скрывает? Что, кроме уже известного, ещё случилось? Но не пытать же её в самом деле. По медицинской карте подозрений возникало огромное количество, доктор Королёва до сих пор не внесла описание проведённых ею манипуляций и получила за это с утра разнос.

Возле палаты уже стояли, обнявшись, Королёвы. Эмоциональная Лиза усердно вытирала салфеткой глаза.

– Что? – У Эрика оборвалось сердце. – Валерка, Лизка, не молчите!

– Бедняжка, она такая маленькая, как ребёнок. И вся синяя. Мне так её жаль, бедная наша Йолечка. А ты, паршивец, если хоть раз обидишь, то я отгрызу тебе все выступающие части тела и проглочу, чтоб не пришил!

– Дорогая, заткнись, пожалуйста. Пожалей обоих. Хватит уже виноватых искать.

В открывшуюся дверь выглянул реаниматолог Денис:

– Заходите и не пугайте её, пожалуйста. Она полностью дезориентирована и ничего не видит, только размытые силуэты. Всё будет хорошо. Главное, никаких резких звуков и тем более всхлипываний, Елизавета Николаевна. Тихо и спокойно, пожалуйста.