Ручка двери судорожно задёргалась. Послышались громкие мужские голоса и возня, потом грохот выбиваемого железа. Отчаяние придало ей сил встать и почти подойти к невысокому парапету. Оставалось сделать каких-то пару шагов. Всю крышу залил невыносимо яркий свет прожекторов, вызвав дикую боль в голове и совершенно дезориентировав отчаявшуюся беглянку. Порыв ветра сорвал с неё халат и тот полетел вниз с крыши, как подбитая птица, судорожно махая рукавами, пытаясь взмыть в небеса. Она сделала ещё шаг и наклонилась вперёд, надеясь, что край близок. Но чьи-то очень сильные руки схватили в охапку:

– Ну, уж нет, Мышка-малышка, от меня так просто не сбежишь. Что же ты задумала, девочка?!

Йоле из последних сил пыталась сопротивляться, но держали цепко.

– Ну почему вы все просто не оставите меня в покое! Я устала так жить, отпустите меня, пожалуйста. Я очень вас прошу. – У неё не осталось сил даже плакать, не то что вырываться. Йоле повисла в державших руках, продолжая уговаривать: – Пожалуйста, хватит меня мучить, я больше не выдержу, пожалуйста, умоляю вас, отпустите или убейте уже, ради всего святого для вас. Всё равно я вам ничего не расскажу!

– Йоле, малышка, никто тебя не посмеет больше никогда мучить, успокойся. С тобой твои друзья. Ты совсем замёрзла, глупенькая. – Мужчина поднял её на руки.

– Отпустите, прошу вас, мне незачем жить, я устала и не могу… – Йоле в отчаянии, придавшем сил, сумела спрыгнуть с его рук, но едва коснулась пола, как от дикой боли в ноге потеряла сознание.

Вельден рвал и метал, узнав о происшествии в отделении. Еле сдержался, чтобы не врезать дежурному врачу, зато пострадала проломленная от удара кулаком дверь в подсобку, и было обнаружено потайное место Йоле по кровавому пятну на полу. Он только закончил операцию, когда стало известно о пропаже Йоле. Мчался проведать её, а застал пустую палату, беготню и панику. Благо, что Ланской заехал, решив проведать друга и спасённую девчонку. Он-то вовремя нашёл и вернул беглянку в палату. Без сознания, замёрзшую до посинения, с кровяным пятном на левом боку из-за разошедшихся швов, но вопреки всему живую. Проштрафившиеся сотрудники и бойцы Ланского, отлучившиеся в момент побега попить чай под музыку в ординаторской, теперь суетились, боясь встретиться взглядом с побелевшим от гнева шефом и непривычно молчаливым командиром. Подключили опять все датчики, поставили новые катетеры и завернули пациентку в термоодеяло, включили подогрев матраца. Примчался вызванный из дома Валера, осмотрел шов и сказал, что зашьёт заново, пусть беглянка только нагреется до нормальной, а не трупной температуры. Ещё один наркоз она не выдержит, поэтому шить придётся под местным обезболиванием. Ланской сразу заменил охрану, пообещав устроить потерявшим бдительность подчинённым жизнь не кустом садовой малины, а нескончаемыми зарослями диких злобных кактусов. А Эрик был уверен, что больше Йоле ни на секунду не оставят без присмотра. Медсестра и дежуривший врач даже не оправдывались, и Вельден решил их пощадить на первый раз, наказав только премиальными. Ведь на месте Йоле мог оказаться любой другой тяжёлый пациент, а халатность в реанимации смертельно опасна. Просто с другим больным такая оплошность могла бы не быть так быстро обнаружена. А это ещё страшнее.

Ланской отвёл его в сторонку:

– Друг, с девочкой более чем конкретная беда.

– Это я уже и без тебя понял. Как она вообще смогла встать?

– Пошли к тебе. Нам о многом нужно поговорить, немедленно. – Кирилл кивнул Вельдену на выход.

Эрик не хотел уходить именно сейчас, но майор никогда не делал и не говорил ничего просто так. Если сказал «надо», значит, необходимо и сейчас. Усевшись в кресло с сигаретой и стопкой водки, Ланской очень внимательно посмотрел на Эрика. Потом вздохнул, выпил и затянулся на пол сигареты. Выпустил дым в потолок и только тогда заговорил:

– Она пошла туда, чтобы спрыгнуть, понимаешь, что это значит? Нечто подобное один раз видел, но запомнил на всю жизнь. Единственный неверный шаг – и всё, точка невозврата. Без чуда уже не обойтись. Нельзя Ленку наедине со своими мыслями оставлять ни на секунду. Её засасывает, понимаешь? А эта трясина ещё никого не отпустила, поглотив. Вспомни, как с моим старлеем было, когда он руку потерял? Что мы ни делали, а вытащила его жена.

– Думаешь, я не понимаю, не вижу ничего? Но я не могу позволить ей умереть. Я должен вытащить Йоле из пропасти, но она не Данька, а я не Анюта. Здесь в миллион раз сложнее. Она ненавидит меня, возможно… скорее всего. Если сможет простить, только тогда будет шанс. Но руки не опущу. Не знаю пока как, но всё равно вытащу или пойду за ней. Выбора у меня уже нет.

– Я заглянул ей в глаза. Меня до сих пор потряхивает. Там только боль и пустота, как будто она уже простилась с этим миром. Не представляю, как можно вернуть оттуда.

– Я должен это сделать. Моя вина перед ней слишком большая.

– Эрик, давай на чистоту и очень серьёзно, без эмоций. Отбрось свои угрызения совести. Подумай не о том, что ты сделал, а о том, зачем это спасение ей нужно? О ней подумай, поставь себя на её место.

– Как зачем? Ты вообще сейчас о чём?

– Зачем тебе это нужно и ей? Насколько я помню, Ленка тебя на километр к себе не подпускала. Не факт, что когда-нибудь изменит свой настрой. Ненавидит, как ты говоришь. Может, хватит её мучить? Так зачем и почему это всё нужно?

– Как это зачем?! Ты себя вообще слышишь?! Что ты несёшь? – Эрик уставился на Кирилла. – Затем, что она должна жить, пойми! Просто должна жить! Йоле слишком мало видела хорошего, поэтому я хочу и могу изменить её жизнь. Я могу дать ей всё, чего только пожелает, и могу защитить от всего. Даже если не простит.

– А если она этого не хочет, если ей это не нужно? Если она уже никому не верит, особенно тебе, и ни на что хорошее не надеется? Если искра умерла? Нельзя заставить жить насильно. Растительное существование не для таких, как Ленка. В её глазах только смерть, страдание и усталость видел, ни тени жизни.

– Кира, вот сейчас я тебя совсем не понимаю. Ты что предлагаешь мне сдаться?! Сидеть на ж… ровно, смотреть, как она умирает, или помочь спрыгнуть с крыши?! Оставить, бросить её?! Я видел и чувствую, что искорка ещё жива. Ей просто нужно помочь поверить. Убедить, что всё хорошее ещё впереди, и оно обязательно будет!

– А будет ли? Если допустить, что психика не выдержала? Невозможно такое выдержать без последствий. Пойми, она пошла туда, чтобы всё прекратить! Стальной сломанный клинок не склеишь.

– Она до сих пор борется за жизнь, пока не понимая этого, значит, шанс есть. Мизерный, но есть.

– Вот теперь я точно знаю, что у тебя получится! – Ланской хитро улыбнулся. – Ты ни разу не заикнулся, что это она тебе нужна, как воздух, что это ты не можешь без неё. Большого эгоиста загрыз маленький мышонок.

– Ланской, ты достал меня со своими спецовскими штучками, по-простому уже неинтересно? Всё с психологическими вывертами нужно? – Эрик упал в соседнее кресло. – Спасибо, Кир, ты настоящий друг. Невероятно, но после твоей моральной встряски стало чуть легче и капельку яснее. – Он помолчал, шумно выдохнул: – О Валиде нет инфы?

– Самому стрёмно как-то. Уже четвёртые сутки на исходе. Хотя для нас так даже лучше, будем надеяться.

Они просидели почти всю ночь, беседуя и не находя решения задачи под названием «Йоле». Вельден ходил проведывать её раз пять, Ланской пару раз, но она спала от введённого снотворного. Эрик застал санитарочку Татьяну Петровну из оперблока за попыткой вновь привести в порядок спутанные волосы его любимой пациентки. Улыбнулся и не стал мешать.