Йоле прекрасно помнила, как он её обидел и за что просит прощенья. Но, может, и вправду дать ему шанс? Ведь ничего непоправимого не случилось. Она тоже любила его всегда, с момента знакомства. Любит и сейчас. И бабушка говорила, чтобы она ему верила. На чашах весов одиночество и надежда быть с любимым человеком. Нужно только решиться.

– Мне не за что тебя прощать, мы оба виноваты одинаково. А надежда есть всегда. Я не смогла ни возненавидеть тебя, ни забыть. Хотя очень старалась.

Она даже не могла предположить, что в поцелуй можно вложить столько чувств. Её обожгло пламенем, потом бросило в ледяную воду, потом в забытьё и наконец в цветущий яблоневый сад. Заныла каждая клеточка тела, а низ живота скрутило так, что она, не выдержав боли, застонала.

– Прости меня, тебе больно? Господи, я опять не смог удержаться, столько лет ждал этого! Помнишь наш первый поцелуй и второй? Ты тогда оба раза здорово разозлилась. Йоле, любимая моя, прости. – Он целовал лицо, губы, не в силах остановиться, обнимая и прижимая к себе. – Мышка, Йолечка, неужели это наяву?!

– Доктор, я раненая и почти убитая… и мне иногда нужно дышать. Извини, почему-то резко захотелось спать…

Господи, он до сих пор не разучился краснеть, как девчонка! От физической усталости и избытка радостных чувств, появившихся впервые за несколько лет в почти мёртвой душе, она уснула в мгновение ока прямо на его руках.

Йоле открыв глаза, немного испугалась, увидев Эрика, сидящего рядом с её кроватью:

– Привет. Я долго спала?

– Почти десять часов. Лизка забегала, но я не разрешил тебя будить, потом поговорите, успеете посплетничать. С самым добрым утром, Мышка. Как же долго я хотел тебе это сказать.

– А ты что, всё время тут дежурил? – Вельден улыбнулся и кивнул.

– Мне давно не было так хорошо и легко. Это настоящее счастье – смотреть, как ты спокойно спишь. Йолечка, я всё отдам за то, чтобы каждое утро, открыв глаза, видеть тебя рядом. – Эрик снова улыбнулся, взял её руку и прижал к губам. – Не заметил, как утро настало, всё думал и вспоминал. Вспоминал каждую минутку с нашего знакомства. Хочешь горячего чая с твоей любимой шоколадкой? Помню, ты любила пуэр с вяленой сакурой. Верно? А шоколад швейцарский, настоящий, позавчера привезли. Специально для тебя.

– Спасибо. А разве мне можно?

– Нужно. Нет ничего лучше, чем ароматный свежезаваренный чай с шоколадом по утрам и положительные эмоции. – Он придвинул манипуляционный столик и налил в чашку из термоса. – Сегодня получше себя чувствуешь? Голова не кружится?

– Нет.

Йоле приподнялась на локтях, пытаясь сесть. Слишком резко поднялась и так же быстро упала обратно на подушку. Продемонстрировала головокружение, которого нет, очень наглядно.

– Тебе нельзя сидеть ещё некоторое время. – Эрнст приподнял головной край кровати до уровня полулёжа. – Я подержу чашку, пей потихоньку.

Чай был душистый, крепкий и горячий, а шоколад необыкновенно вкусный, а слёзы жгуче-горькие. Йоле даже в детстве почти не плакала, а сейчас эти подлые предательницы катились, совершенно не желая прекращаться. Эрик сначала подумал, что она обожглась чаем.

– Вельден, только не ври, я сразу почувствую. Скажи мне, только честно, зачем я тебе такая сдалась? Чего ты-то от меня хочешь? Я дефективная, неужели не понимаешь? Меня нельзя любить и мне нельзя этого делать. Чего ты добиваешься? Я приношу только несчастья, хорошие и любимые люди умирают рядом со мной! Не хочу, чтобы и ты умер! Почему это всё происходит со мной? Я что, проклята? – Ленка всхлипнула, ожесточённо вытирая слёзы. – Если нельзя сидеть, значит из-за швов, то это… Я надеялась, что это дурной сон. Меня ведь насиловали? Я помню отрывками, в основном боль. Так это правда? Отвечай! Господи, я точно проклята. Я же ни с кем никогда не была. Зачем забрали меня оттуда?! Почему это дурацкое сердце не остановилось совсем! Как я смогу жить после всего?! Как могу вам всем в глаза смотреть, ведь и они же тоже знают. Господи, я вся в смрадной трупной грязи! Эрик, мне очень плохо.

– Я знаю. Это жестоко и страшно. – Вельден, отставив чай, взял её лицо в ладони.

– Лизка ничего не говорит. Где именно швы? Почему она мне обработки делает? От меня хоть что-нибудь осталось?

– Тихо, успокойся. Просто разрывы. Это заживёт. Ничего страшного и непоправимого.

– Эрик, я была там с бабушкой и папой. Там тепло и спокойно, а они прогнали меня. Велели жить и оставили во тьме. Зачем? Я смертельно устала. У меня никого не осталось, цели нет, смысла тоже нет. Не могу больше, не выдержу! Зачем ты меня вытащил, объясни, пожалуйста. У меня в голове какая-то неразбериха.

– Йоле, если мне не веришь, то им поверь, своим родным. Швы заживут, а я помогу забыть боль навсегда. Обещаю, я смогу. У тебя есть я. Мышка-малышка не дефективная и не проклятая. Запутавшаяся, измученная маленькая девочка. – Эрик вытер её мокрые щёки и очень серьёзно посмотрел в глаза: – Я ведь тоже пытался тебя забыть, на войну уезжал, надеялся поймать пулю непутёвой головой, потом чуть не женился от отчаянья. Работой загрузился по макушку. Когда ты пропала, понял, что всё неважно, кроме тебя. В этом мире есть только ты и я. Мы должны быть вместе, обязательно. Как только Денис разрешит, я перевезу тебя к себе. Даже не вздумай возражать. Не смог защитить раньше, теперь пока грозит реальная опасность, я должен быть рядом. Потом сама решишь, как жить дальше, – легонько коснулся губами её виска, ушка и прошептал, – и люблю я тебя просто потому, что на этом свете есть только ты. Йолечка, девочка моя, поскорее поправляйся, и я увезу тебя в сказку со счастливым концом. Я не обману тебя никогда.

– Привет, ребятишки! – В проёме двери нарисовался Кирилл. – Валера сообщил, что наша проказница почти в адеквате и даже ругаться может. Очень важно поговорить именно сейчас и так много времени упустили. Мы не были представлены ранее, представлюсь сам. Я друг Эрика, Кирилл Ланской из контртеррористического управления, майор. Еле уговорил, чтобы самому прийти. Следаки и опера чуть меня не порвали. Пошёл к генералу, чуток объяснил ситуацию и дали добро.

– Пойдём ко мне. – Эрик встал, пожал руку вошедшему офицеру, и очень тихо прошипел на ухо: – У меня прогресс, не вспугни, прошу.

– С тобой потом. Меня весьма интересует эта юная леди. Разговор важный и отложить нельзя, – категорически заявил офицер и подошёл к Йоле, отодвинув друга, присел на его стул. – Сударыня, я рад, что вам лучше. Искренне.

– Погодите, ведь это вы забрали меня с крыши? Я узнала голос. Но где-то его ещё слышала, не могу вспомнить где.

– Да, всё в точку. Если не возражаешь, то давай на «ты»? – Йоле кивнула и, взглянув на настороженного Эрика, перевела взгляд на майора. А он неожиданно тепло улыбнулся и продолжил: – Теперь к делу. Ты, малышка, здорово влипла. Поздравляю, общеизвестная киношная Никита – твоя бледная тень! За твою бедовую голову объявили в криминальных кругах награду в миллион рублей, а за голову и сныканый тобой груз – в энное количество больше. По потолку бегают и наши, и ихние. Охрану я усилю максимально, но лучше будет, если взрывчатку с остальным найдём мы и покажем это по ТВ как можно скорее. Спутник оказался бесполезен, так что вся надежда на твоё, деточка, чистосердечное признание. Это реальный шанс обезопасить тебя и окружающих людей на некоторое время. Валид ушёл и очень сердит на тебя. Мы намертво перекрыли ему кислород: ни здесь надолго не спрятаться, ни за кордон уйти. За его голову власти тоже награду объявили, правда, гораздо меньше. У него только два выхода – сдаться или пустить пулю в свой лоб. Но лично зная его, я могу предположить, что прежде всего он попытается убить тебя. Местная братва обозлилась, потому что, гоняясь за ним, мои бойцы взяли самого Арсланбека Бекоева, одного из командиров карателей Басаева, скрывавшегося почти двадцать лет, два солидных схрона, море наркоты и кучу всякой шушеры. В общем, благодаря твоему вмешательству моё и не моё начальство вертит дырочки на погонах, управление может сходить полным составом в отпуск, а нехорошие дядьки посыпают головы пеплом и кусают всё, что попадётся. Прости, что я так напрямую. Вуалировать эту ситуацию сложно и не вижу смысла.