В пятнадцать Йоле закончила экстерном десятый и одиннадцатый классы с золотой медалью и сразу же поступила в местную медицинскую академию. Учёба давалась легко, да и цель у неё была благородная – вылечить папу. Он никогда не жаловался, но дочь видела, что ему с каждым годом становилось хуже. У него было высокое давление и сильные боли в позвоночнике. Они уже перестали бегать в парке, а только прогуливались при хорошей погоде. Отец стал опираться на трость даже дома и скрипеть зубами при любом неловком или резком движении. Ложиться в госпиталь категорически отказывался, не хотел оставить дочку даже на несколько дней. Соглашался только на обследования и лечение в дневном стационаре госпиталя. Такое лечение приносило лишь временное облегчение. Йоле просто обязана была стать очень хорошим врачом ради единственного родного человека на земле. Про маму она вспоминала очень редко, да и зачем? За тринадцать лет разлуки та ни разу не приехала, не позвонила. Но Йоле не сомневалось, что у неё всё хорошо, у таких людей не бывает иначе, если она жива. Как-то спросила отца, пытался ли он её найти и спросить, почему она так поступила с ними. Ведь не могла же мать и любящая жена просто так взять и исчезнуть навсегда?! А может, он скрывает и мама погибла? Ян Владиленович ничего не ответил, только попросил не задавать больше вопросов, на которые она сама знает ответы. А она как раз и не знала! Но, слово отца закон.

Время шло. Подруг в группе, да и на курсе Йоле так и не завела. Ей было совершенно неинтересно вести светские беседы о моде и слушать студенческие сплетни. Йоле было абсолютно по барабану, в чём кто пришёл и кто с кем целуется, что и о ком написали в чатах и соцсетях. Девчонки, наверное, как и в школе, считали её мелкой занудой-выскочкой с задержкой социального развития, но также усердно списывали проверочные тесты и лабораторные работы. Поэтому она предпочла сдружиться с другими ботаниками в группе, Димой Колосовским и арабом Али, образовав ботанский анклав на троих. С единомышленниками интересно и есть о чём поговорить, препарируя очередной труп в анатомичке или тренируясь накладывать повязки на занятиях по десмургии. А с Али, сыном менеджера среднего звена из Арабских Эмиратов, могла дополнительно заниматься арабским разговорным языком, а ещё он неплохо разбирался в оружии.

Ян Владиленович с раннего детства, игнорируя протесты бабушки, учил дочь тонкостям обращения с оружием. Главным уроком оказалась мудрость воина, наверное, всех эпох существования человечества: «Если не оказываешь уважения и почтения своему оружию, то оно никогда не станет поистине твоим». Йоле запомнила слова, но смысл поняла значительно позднее. Она испытывала примерно одинаковые чувства, беря в руки пистолет или нож, или садясь за руль автомобиля. Она чувствовала их в целом, ощущала себя частью и их своим продолжением. Чувствовала желания и возможности мотора, чувствовала себя пулей, летящей в цель. Кто-то может сказать, что это только эмоциональный настрой, самоубеждение. Но этот кто-то не почувствует, что двигатель его автомобиля буквально плачет или, наоборот, поёт. Не сможет, не целясь или в полной темноте на шорох, поразить цель. А отец улыбался на её слова и говорил, что у неё сердце настоящего бойца. Большей похвалы Мышке и не нужно было. Однажды Йоле спросила отца о том, что он, наверное, был бы более счастлив, если бы она была мальчишкой. Папа рассмеялся, крепко обнял и сказал, что ни за что не променял бы её даже на десять сыновей. Сказал, что хотел только дочку и полностью счастлив, наблюдая за своей Фиалкой.

Дима и Али часто заходили к ней в гости, и папа очень радовался тому, что у его любимой дочки появились друзья. Парни жили в общежитии, и к их приходу отец старался приготовить что-нибудь вкусненькое, внося разнообразие в скудный студенческий рацион домашними деликатесами. А готовил он замечательно, часто давая уроки Йоле и раскрывая свои секреты. У него даже пельмени получались вкуснее с его секретными приёмами и добавками. Если в тесто добавить немного оливкового масла и домашнего молока, то оно получалось значительно нежнее и эластичнее. А в фарш нельзя добавлять яйцо, а только рубленый лук и ледяную воду или мелко нарубленный лёд. И соусов к подаче должно быть как минимум три: сметана с рубленой зеленью и чесноком, оливковое масло с чесноком и сухими травами, яблочный домашний уксус со щепоткой сахара.

После летних каникул весь сентябрь студенты академии, кроме первого и старших курсов, проводили в студотряде, на полях или консервном заводе. Папа говорил, что нашествие саранчи в компании с плодожоркой и то, наверное, менее губительно, чем толпы голодных студентов в яблоневых садах и на помидорных полях. А уж где делают кабачковую икру и повидло – вообще стихийное бедствие. Йоле тоже не понимала, зачем тратить время на какую-то фигню, если можно провести его с большей пользой в аудиториях и библиотеке. Но делать нечего, правила для всех одни, или почти для всех. Огорчало, что друзья не поехали: у Димы – поллиноз, а Али – иностранец, такие контингенты в колхоз не брали. Её как малолетку тоже хотели оставить помогать на какой-нибудь кафедре, но Ян Владиленович настоял на поездке, мотивируя тем, что навыки общения лучше формируются в экстремальных условиях. Но не пояснил, что может быть экстремального в студотряде.

Йоле, как самая маленькая среди всех студентов по возрасту и росту, попала на консервный завод, а не на культстан в поле, в помощь поварам в столовой. В принципе не так уж и паршиво. Два дня работаешь, два отдыхаешь. Уезжать в город не разрешали, и приходилось находить занятия в свободное время. Папа по её просьбе со своим водителем доставил немного учебников и ноутбук, так что с досугом проблема оказалась решаемой.

На второй день, вернее, ночь пребывания на заводе начались приколы. Соседка по комнате ещё не приехала и Йоле жила пока одна. Её это очень устраивало, если бы не одно происшествие. Вернувшись из душа после вечерней работы на кухне, она обнаружила под пустующей пока кроватью «подарочек». Как она смогла тогда сдержаться и не расхохотаться, непонятно. Она ни капельки не испугалась, но очень удивилась. Под кроватью, свернувшись в клубок, спрятался какой-то парень, вероятно, ошибившийся комнатой или решивший подшутить. Сделала вид, что не заметила выглядывающие кроссовки, наверное, пятидесятого размера, и притворилась крепко спящей. Трудно было сдержать смех и желание от души попрыгать на той кровати. Когда он выбрался и крадучись шёл к двери, то в свете фонаря под окном узнала в нём противного субординатора, потешавшегося над её ростом вчера на распределении по рабочим местам. Как только он ретировался, осмотрела соседскую кровать и не нашла ничего странного. Правда, некоторые её вещи оказались не совсем на своих местах, но ничего не пропало и ничего нового не появилось. Заинтересовавшись, что он там делал, несколько дней наблюдала за ним, потом решила, что тот точно ошибся дверью, и забыла про это незначительное происшествие, не рассказав никому.

Потом Йоле познакомилась с третьекурсницей Лизой, приехавшей наконец соседкой по комнате. Она, конечно, не Колосовский и не Али, но в бадминтон или в волейбол с ней можно было поиграть. В Лизе Йоле не нравилось то, что она оказалась жуткой болтушкой. Но с этим справиться не так сложно, можно просто не слушать, а думать о своём, изредка поддакивая или кивая, можно и невпопад, всё равно не заметит. Тем более что Лиза тоже с лечебного факультета и её можно было основательно расспросить по поводу новых предметов, которые Йоле предстояло изучать на втором курсе. В целом соседка оказалась весьма неглупа и полезна, что немного примирило с тем, что она не относилась к благородному сословию ботаников, хотя и училась на «отлично». Слишком уж заглядывалась на парней, да ещё и пыталась обсуждать их с Йоле, как будто та в этом что-то понимала.