– А спустя примерно месяц, сижу я за кухонным столом, – продолжал Диаш, – жую что-то. Напротив, миска с овощами стояла – жена собиралась приготовить обед после возвращения с прогулки с сыном. Мельком посмотрев на натюрморт, я различил еле заметное движение. Присмотрелся – на одном из помидоров виднеются нечёткие очертания рожицы, точно такой же, какая была у той черешни, которой подавился.

– Простите, Луис, – перебил Стоун. – Опишите эти рожицы подробнее, чтобы иметь более точное представление.

– Они… ну, как будто карандашом подрисовали два карикатурных глаза, нос – две точки и рот, растянувшийся дугой от уха до уха. Представляете? Ну не хохма, а? – Диаш обвёл нас вопросительным взглядом, затем подозрительно посмотрел на доктора и, прищурив глаза, поинтересовался: – Вам, похоже, привычно выслушивать такие истории от психов? Вы даже ничему не удивляетесь, не задаёте вопросов…

– Луис, у меня много к вам вопросов, поверьте. – Стоун поднялся со стула, вышел из-за стола. – Если мне что-то будет не понятно, я вас обязательно переспрошу. Продолжайте, пожалуйста.

– Хорошо. Так вот, помидор, значит. В тот момент, помню, я просто рассмеялся. Реакция самозащиты, так сказать, от увиденного иррационального. Я не испугался, нет, а просто смеялся над собой. Не верил своим глазам, потому что не мог дать этому разумное объяснение. Даже помидор этот взял из миски, чтобы лучше разглядеть, нисколько не сомневаясь, что вблизи рожа исчезнет…

– И… – Доктор обошёл стол и присел на его край напротив Луиса.

– Но рожица не исчезла. И хочу напомнить, док, что я был трезв.

– Я вам верю.

– При ближайшем рассмотрении мордочка, правда, оказалась не такая… как бы это сказать, выразительная: вблизи рисунок выглядел размытым, смазанным, будто нарисован был изнутри, под кожурой. А то, что я принял за рот, оказалось вогнутой неровной поверхностью. Но глаза – глаза были живые, господа! И бог тому свидетель: они смотрели на меня из-под кожуры и… они двигались. Я смотрел на помидор и смеялся… – Невидящий взгляд Луиса застыл в одной точке, где-то на полу, на плинтусе. Потом, как будто что-то вспомнив, он с грустью добавил: – Да-а уж, тогда я ещё смеялся. Мог смеяться.

– Что было дальше?

– Я запустил помидором, как бейсбольным мячом, в раковину. Промазал, правда, попал выше, в кафель, но зато – всмятку. Смех смехом, конечно, но на этом инциденте я заострил своё внимание: второй раз увидеть рожицу – это уже не было похоже на галлюцинации.

После того случая постоянно стал проверять себя. Каждый раз, когда Люси готовила еду, чистила или шинковала овощи, я как параноик заглядывал на кухню, подглядывал, чтобы проверить и убедиться: не смотрят ли Они на меня или на неё? Люси думала, что я ей улыбаюсь, выглядывая из-за двери. На самом деле я радовался тому, что фрукты, которые она ещё не тронула ножом, оставались обычными фруктами: безликими. И это меня успокаивало.

– Примерно весь следующий месяц, – продолжал Диаш, – всё было спокойно: они не появлялись. Конечно же, я не хотел, чтобы это повторилось вновь, иначе, мне пришлось бы серьёзно задуматься по поводу своего здоровья. А значит, надо будет делиться проблемой с женой, а там, смотри, и с врачом, и с соседями, и так далее, покуда весь штат не узнает о моём недуге.

Но, к сожалению, спокойствие длилось не долго. Вскоре его нарушил очередной гость – банан. Не посмотри я в ту секунду на вазу с фруктами на столике в гостиной, то ничего и не заметил бы. Словно начерченные чёрным маркером, с жёлтой кожуры на меня смотрели насмешливые, хитрые такие, знаете, глазки. Банан улыбался. – Диаш сглотнул, начиная волноваться. – Он мне у-лы-бал-ся! Понимаете? Улыбался именно мне.

– Почему вы так решили?

– Он видел меня точно так же, как я его. И видеть хотел он именно меня.

– Как вы это определили? – Стоун повторил вопрос.

– Потому что и Люси сидела перед этим столиком, и смотрела поверх той вазы на экран телевизора, но ничего не замечала. Ни-че-го! Получалось, рожицу видел только я. С того дня мне стало, скажу честно, не до смеха. Рассказывать жене ничего не стал. К тому же рожа сразу исчезла, а всё происшедшее, даже если бы я поделился с Люси, показалось бы бредом. А дурачком в её глазах мне выглядеть не хотелось. Но то, что произошло наутро следующего дня, меня не на шутку напугало, и я всерьёз задумался о своём состоянии.

Дело было так. Люси уложила Дэнни спать – его кроватка находилась рядом с нашей. Мы тоже легли. Я спал у стены. Пока дети маленькие, мы край кровати уступаем жёнам – ведь им чаще приходится просыпаться и подходить к малышам. Ту вазу с фруктами она поставила на прикроватную тумбочку, в изголовье: вдруг, если не уснёт или захочет почитать, то перекусит, как говорят, заморит червячка. В общем, уснули.

Проснулся от голоса Люси, которая ругала меня на чём свет стоит. Склонившись с кровати и что-то вытирая на полу, она причитала, почему я, мол, уронил что-то на пол и не убрал за собой? Когда она выпрямилась, в её руке я увидел раздавленный банан. Люси ещё раз спросила у меня, почему я оставил его на полу и не положил на место? Я ответил, что ночью постель не покидал ни разу. – Диаш нервно кашлянул. – Улавливаете? Ни я, ни она, ни, тем паче, Дэнни, который без нашей помощи никак бы не перелез через высокие перила кроватки – никто из нас в ту ночь не трогал этот чёртов банан. Но, как не крути, он оказался на полу. Мистика, да и только. Я помнил, как накануне он улыбался мне. Но каким образом он смог выбраться из вазы, не понятно. Мне становилось не по себе от тех выводов, которые выстраивала моя логика. Долго я ещё терзался страшной мыслью: не проснись Люси в ту ночь и не наступи на него, – что было бы дальше? Куда направлялся банан? К кому? Я не на шутку был напуган, но вида не подавал. Уже не помню, что решила жена, но, кажется, как всегда списала всё на меня, на мою невнимательность. А потом, когда проснулся сын, и вовсе забыла про него.

– До описываемых событий вы переносили какие-нибудь инфекционные заболевания? – поинтересовался доктор.

– Нет, док, ничем не болел. Я здоров, как бык.

– Может какие-то неприятности происходили ранее? Или вы оказывались свидетелем чего-то негативного?

– Нет-нет, ничего такого. Я тоже вспоминал и сопоставлял, что могло повлиять на меня, чтобы вызвать эти, как тогда я считал, глюки.

– Хорошо, продолжайте.

– Дальше всё закружилось, как на карусели. Я стал видеть их всё чаще и чаще. Вспоминается эпизод, который произошёл года два тому назад. Снова на кухне… Как же я ненавижу это место! Опять я увидел знакомую рожицу помидора, когда открыл холодильник. Вот только в этот раз улыбку он уже не демонстрировал, а смотрел на меня через стеклянную полку ящика для овощей с такой нескрываемой злобой, что у меня мурашки пробежали по спине. В тот момент я, видимо, громко выругался, потому что на мои крики прибежала Люси. Преодолевая отвращение, я выдвинул ящик и брезгливо, двумя пальцами, достал злой помидор и поднёс его к лицу жены, повернув той стороной, где находились глаза. «Что видишь?» – спросил я её. «Помидор», – ответила она, не понимая, что здесь происходит. «На помидоре что-нибудь ещё видишь?» – «Нет». Вот тогда, доктор, моё сердце и ёкнуло от страха. Представляете, она ничего не видела, в то время как томат в моей руке продолжал корчить рожи, и я пальцами ощущал, как он пульсирует, будто живое существо. Я демонстративно выбросил его в мусорный пакет, но перед этим раздавил. И в тот день впервые поделился с Люси о том, что мне мерещится в последнее время. Ха! Знаете, как она отреагировала на мои откровения? – Луис ждал нашего ответа, но мы только пожали плечами. – Она сказала «доигрался". И в тот день я понял, что решать мою проблему мне придётся самому. Все описания моих видений она пропустила мимо ушей, и пуще прежнего принялась корить меня за все, что было и чего не было.

– В смысле, «доигрался»? – переспросил Стоун.

Я полностью был поглощён рассказом Луиса, сюжет которого всё сильнее начинал заинтриговывать меня своей фантастичностью. Будто книгу читал, я с нетерпением ждал развязки, позабыв, что перед нами не писатель, а пациент (и, возможно, с расстройством психики); и что мы не на встрече с ним в литературном клубе, а в кабинете психиатра.