– Каким образом?

– Разве фрукты могут убивать, доктор? – Диаш, казалось, не слышал вопросов доктора.

Стоун редко уступал своё место, тем более пациенту, и не допускал во время беседы для себя роль второго плана, позволяя кому бы то ни было задавать вопросы ему, а не наоборот. Но тогда он решил подыграть и позволил Луису на время сыграть роль лидера, что так не было похоже на него, и ответил Луису:

– То, что растения неодушевлённые, мы знаем со школьной скамьи. Наблюдая за ними, можно, конечно, считать, что они живые, принимая во внимание то, что они дышат, растут, развиваются и даже чувствуют негативную атмосферу вокруг себя. Некоторые виды, согласен, опасны и способны нанести вред человеку, потому что ядовиты, при этом оставаясь неразумными, что и отличает растения от нас, скажу вам откровенно. У растений нет разума, который управлял бы их поведением, а раз его нет, то и повреждён он быть не может априори. То есть, они не могут сойти с ума, так как ума у них нет. По сему они убить человека сознательно растения тоже не могут.  Здоровью навредить – да, на это, конечно, они способны, если долго или неправильно хранятся на складах, в магазинах или в наших холодильниках: портятся, гниют… Но чтобы убить? Нет, это, пожалуй, надо подавиться целой косточкой персика, чтобы стать его жертвой.

На последней фразе Диаш вздрогнул. До этого более-менее уверенный вид его лица сменился маской отчаяния и… страха. Он принялся вглядываться в глаза доктора, пытаясь разгадать: шутит тот, смеётся над ним или на самом деле что-то знает про фрукты? Верит ли он ему или только делает вид, что понимает? А может просто подыгрывает, как того требует медицинская этика?

– Значит, всё-таки могут, – с сожалением произнёс Луис.

– Но в том контексте, в котором я предположил, – напомнил доктор.

– Доктор Стоун, я понимаю, что выгляжу смешным. – Он виновато опустил глаза, потёр друг о друга вспотевшие ладони. – Да что там! Меня со стороны послушать, точно скажут чокнутый. Аж самому смешно… Но страшно. Мне больше никто не поверит. И поделиться не с кем. А носить этот груз в себе, сами понимаете, тяжковато. К тому же, надеюсь, что с подобными случаями вы тут сталкивались, и сможете помочь мне избавиться от них. – Луис сделал акцент на последнем слове, называя их – фрукты – одушевлёнными. При этом глаза его в этот момент остекленели; он смотрел сквозь доктора; его отрешённый взгляд застыл в одной точке, где-то за спиной психиатра, в видимой только ему одному параллельной реальности, в том мире, в котором растения умеют говорить и думать, смеяться и плакать, где могут быть добрыми, а могут и убить.

– Итак? – нарушил молчание доктор, "разбуживая" Луиса.

– По большому счёту, мне плевать, поверите вы или нет. Я устал от всего этого. Расскажу, а дальше вам решать: считать меня идиотом или помочь мне. В любом случае, буду благодарен вам хотя бы за то, что выслушаете. Но сразу хочу предупредить: я – здоров, и ложиться к вам не намерен, так как в этом нет никакой необходимости.

– Луис, мне трудно судить о вашем здоровье, и, тем более, делать какие-то заключения на основании лишь тех нескольких предложений, которые были вами озвучены. Договоримся так: мы тут затем, чтобы выслушать, понять и, если понадобится, помочь вам. Пока что не понятно, что же с вами происходит. А чтобы во всём правильно разобраться, необходим диалог и доверие. Вы также облегчите нам эту задачу, а заодно и себе, изложив всё по порядку, подробно и с самого начала: когда, как вы считаете, всё это с вами началось. Времени у нас достаточно. Итак, Луис, прошу успокоиться, раскрепоститься и всё рассказать.

Я был весь внимание, как на премьере нового фильма. Лёгкое беспокойство кружилось внутри меня в предвкушении загадочного сюжета картины под названием "Сумасшедшие фрукты". Я наблюдал за Диашем и ловил себя на том, что воспринимаю его как-то двояко. С одной стороны, он не казался мне сумасшедшим. С другой, если на него не смотреть, а только слушать – он точно великий фантазёр, чокнутый писатель либо режиссёр. Тем не менее, воспринимая каждого входящего в наш "храм" клиента сумасшедшим в той или иной степени уже, я впервые желал, чтобы этот пациент, собирающийся нам рассказать сказку про фрукты, оказался здоров, а сюжет его рассказа был не вымыслом больного сознания, а существующий реально. Согласен: с моей стороны подобные желания могут восприниматься, как отклонение от нормы – ведь я психиатр! Но в то время я был ещё молод, у меня играло воображение, мне хотелось столкнуться с чем-то необычным, мечталось, чтобы сказка обернулась былью. Плюс ко всему, меня подогревало то странное неотступающее чувство тревоги… Оно не покидало меня, немного пугая своей загадочностью и… и в то же время возбуждало.

– Что ж, мы вас внимательно слушаем.

Несколько успокоившись, Луис Диаш удобно расположился в кресле, вытянул и скрестил ноги, и вот что нам поведал:

– Началось это три года назад, летом. Свежие овощи и фрукты заполонили прилавки магазинов, уже не тепличные, а настоящие. Люсия, это жена моя, скупала их тонами, забивая холодильник. Эти женщины, знаете, помешанные на диетах, похудании, весь год сидят на фаст-фуде, а перед наступлением лета за траву и салаты принимаются. В общем, заглянул я тогда в холодильник, достал черешню, отсыпал в миску, вымыл её и устроился на диване перед телевизором. Люси с Денни, сынишкой, в этот момент на прогулке были, ему тогда полгодика было. Так вот. Подавился я тогда. – Диаш потрогал свою шею. – Подавился черешеной. Да так подавился, что думал, помру. Эта чёртова ягода мёртво застряла поперёк горла: ни вдохнуть, ни выдохнуть. Ужас. Еле выкашлял. И всё бы ничего, мало ли кто, когда и чем давится, не правда ли? Но дело в том, что со мной такое произошло впервые, понимаете? Никогда ничем не давился. И прошу заметить: я не лёжа ел, не разговаривал в тот момент, не прыгал на диване – я спокойно смотрел телевизор и ел, тщательно пережёвывая каждую ягоду, отделяя во рту косточки от мякоти. Дед мой, помнится, всегда повторял: "Дольше жуёшь – дольше проживёшь". Я до сих пор придерживаюсь этого правила. Но, всё-таки, подавился. Причём подавился как-то странно. Это сейчас-то мне всё понятно, а тогда я и подумать не мог, что такое может быть на самом деле. Мне показалось, будто не сам по себе я подавился, а… как бы это точнее объяснить, ну, мне показалось, что черешена специально это сделала. Ведь я даже не успел её раскусить, как она ожила во рту. Я почувствовал, как у неё выросли лапки, дюжина таких, знаете, мохнатых ножек. И цепких. Ещё, помню, в голове промелькнуло: а не паука ли я проглотил, не глядя! Я реально ощущал, как эти лапки скребутся, упираются в нёбо и язык, как черешена протискивается, протискивается к горлу. И до того сильная, тварь, что невозможно было остановить её: лезет и лезет напролом. Вот как мне тогда показалось.

Диаш сделал паузу, облизал пересохшие губы и продолжил:

– Когда отдышался, пришёл в себя, посмотрел на пол: миска, понятно, валялась вверх дном на полу, всюду раскатившаяся черешня. И вдруг вижу – на меня смотрят глазки. Протёр свои глаза от слёз, внимательнее присмотрелся к кучке ягод, и точно – одна из черешенок имела глазки. Ха! Представляете, у неё даже ротик оказался. Смотрит такая на меня, улыбается. А спустя минуту рожица исчезла, и я списал всё на временные галлюцинации, вызванные нехваткой кислорода во время того, когда я подавился и задыхался. Такое бывает, я знаю. В детстве частенько дурака валяли: на спор задерживали дыхание, соревнуясь, кто дольше всех сможет не дышать. После таких игр всегда голова кружилась и звёздочки летали в глазах. Бывало такое у вас в детстве? – Обратился он к нам, на что мы с доктором синхронно пожали плечами. – Вот я и решил, что всё это мне померещилось: эти глаза, паук во рту вместо ягоды… К вечеру я забыл об этом инциденте – ерунда надолго не задерживается в голове, сами знаете. Вот так всё и начиналось, доктор.