– Это вы тот самый преступник? Меня предупреждали о вашем появлении, – проговорила администратор.

– Я вовсе не преступник, я очень даже милый человек.

– Вам сколько лет, милый человек? – поинтересовалась она и в её зелёных глазах загорелся огонёк любопытства. Овальное лицо с крючковатым носом и тонкими губами, накрашенными красной помадой, обрамляли пышные золотистые кудри.

– С утра было двадцать два, – пожав, плечами ответил я.

– Такой молодой, а уже судимый!

   Она окинула меня презрительным взглядом. Я ждал, пока она объяснит мне обязанности. Администратор всё медлила. Она скучала и использовала любую возможность, чтобы развлечься.

– Ты не слишком-то разговорчив, – упрекнула она.

– А вы не слишком-то расторопны, – не сдержался я.

   Удивившись, но ничего не сказав, она ушла в хозяйственную комнату и отсутствовала несколько минут. Я прошёл вперёд и осмотрелся. В кабинете, прилегавшем к фойе, на кремовом, обитом дешёвой тканью диване сидела старушка, казалось, дремала, но стоило мне пошевелиться, она открыла глаза и с равнодушием взглянула на меня. Седые волосы создавали обманчивое впечатление старости. Наверное, ей чуть больше сорока, я не разглядел морщин на гладком лице. Серебряные пряди напоминали парик, который никак не подходил к её моложавому лицу, словно бы это была актриса в плохом театре, где делают вычурные причёски.

В углу кабинета располагался аквариум с рыбками гуппи. Это библиотека. Напротив окна вдоль стены тянулся высокий стеллаж с книгами. Потрёпанные корешки вперемешку с новыми переплётами составлены на полках ровными рядами. Здесь когда-нибудь появится и моя книга. На больших плетёных креслах покоились расшитые бисером подушечки. Дневной свет, отражаясь от бежевого паркета, расширял пространство. Стены в вестибюле украшали необычные картины. Маленькие кусочки чьих-то грёз уводили случайного зрителя в потаённый мир художника. Наверное, их нарисовал один из постояльцев этого учреждения.

   В хоспис обычно становятся на учёт больные раком в терминальной стадии, когда заболевание уже необратимо. Здесь находилось два десятка пациентов. Хотя, как сказала администратор, количество страждущих может уменьшаться с каждым днём. Но их всегда не более двадцати.

– Существует ряд правил, которые тебе следует неукоснительно соблюдать. Первое и главное – то, что ты делаешь, идёт во благо больного. Второе, пожалуй, самое сложное, нужно принимать от пациента всё – даже злость, эти люди готовы к смерти, а значит, они мудрее тебя. Ну и третье, уделяй каждому из них столько внимания, сколько тебе не жалко. Хоспис – это дом или своего рода гостиница для людей, которым скоро предстоит отправиться в последний путь. Мы добродушны и приветливы с гостями.

– Всё? – спросил я.

   Администратор вручила мне костюм с таким видом, будто происходит торжественное таинство. В реальности она думала, что я бандит, которого принудили к работе.

– Ты постарайся выполнить хотя бы это. И помни – здесь лучше не заводить друзей.

   Она посмотрела на меня так, как если бы я был учеником, не сделавшим домашнего задания.

– Где можно переодеться?

   Она проводила меня до гардеробной, располагавшейся рядом с регистратурой.

– Смотри ничего не укради, – сказала она, отпирая дверь.

– Я не по этому профилю.

   Хмыкнув, администратор оставила меня. Я проворно сменил одежду. Мне выделили отдельный шкафчик, на дверце которого наклеена гитара с надписью: "Лучше коротко, но ярко".

   Утро раскрасило разноцветными бликами потолок в репетиционном зале. Солнце отражалось в зеркалах, отбрасывая озорных зайчиков на пол. Два часа я разминалась, как и всегда в это время. Я первая, кто пришёл на репетиции. Стрелки часов лениво ползли к девяти. Тело запоминает все движения, поэтому я повторяю каждое па многократно. Танец станет настоящим откровением.

   В гримёрной пахло парфюмерией. На столике разложены расчёски и разные коробочки с тенями, тушью – всем тем, что помогает создавать новый образ. После эксерсиса я сидела и сосредоточенно вглядывалась в своё отражение, пытаясь понять ощущение, которое родилось в моём сердце. Предчувствие чего-то большого и важного, что произойдёт совсем скоро. За спиной тихо скрипнула дверь, я обернулась и увидела Генриха. Он выглядел уверенно, даже слегка самодовольно. И если я не знала его столь долго, то подумала бы, что он заносчив. Но я верила, что друг обладает чистой душой и мягким сердцем.

– Как дела? Мы редко видимся, ты занята репетициями, – посетовал Павлов.

– Не хватает времени, – я расшнуровывала пуанты. Ноги гудели, но я почти не ощущала усталости.

– Скоро твой дебют в качестве примы. Нервничаешь?

   Генрих всегда тонко улавливал моё настроение. Ведь мы были знакомы уже больше десяти лет. Я старалась спрятать глаза, чтобы он не видел их выражения. Генрих поймал слезу ладонью и сжал в кулаке.

– Ты что плачешь? – удивился он.

– И вовсе нет, – я отвернулась и украдкой вытерла подступившие слёзы. – Каждая слезинка – новая морщинка.

– Вот и правильно, возрадуйся. Улыбка тебе к лицу. Ты получила долгожданную роль, чем не повод для праздника?

– Повод значительный, с этим не поспоришь, но сегодня я не могу составить тебе компанию.

– Отчего же?

– Во-первых, я приступаю к обязательной работе, там я проведу полдня, а после буду репетировать.

– Удели полчаса, – взмолился Генрих.

– Конечно, тебе невозможно отказать, – я улыбнулась. – А теперь мне пора. Меня дожидается метла.

***

   "Дирекция по эксплуатации служебных зданий", похожая на заброшенный барак, располагалась в промышленной зоне города. На вывеске было написано "закрыто", но я толкнула дверь и вошла в подсобное помещение. За столом, листая глянцевый журнал, восседала женщина. Она была круглолицей, румяной и дородной, такой, какими обычно изображали крестьянок, работавших в поле на сборе урожая. Бриджи и фуфайка, надетая на футболку, придавали неизвестной современный вид. Увидев меня, женщина икнула и зловеще усмехнулась. Наверное, дворники не задерживались на этом участке. Мне несказанно повезло очутиться в её крепких руках.

– Доброе утро, голубушка, – она широко улыбнулась. Её карие глаза озорно сверкнули.

– Здравствуйте, – проронила я и украдкой окинула хозяйственную комнату взглядом.

В каморке было чисто. Дневной свет струился сквозь недавно вымытые стёкла. Из мебели в наличии только ветхий стол и стулья, на которые без страха не сядешь.

– Не стесняйся, присаживайся, – женщина указала на стул. – Хотя садиться в твоей ситуации чревато.

   Я усмехнулась уголками губ её нелепой шутке и осторожно присела на краешек стула. Она неторопливо ушла в соседнее помещение, и оттуда послышался шум. Падали железные склянки и мётлы. Дворничиха негромко ругалась, забыв о моём присутствии.

     За окном мирская суета не утихала ни на минуту. Не до конца скинувшие оковы сна, люди спешили на работу в офисы и крупные компании, коих в городе насчитывались тысячи. Прохожие на ходу глотали кофе и закусывали снедью, купленной в придорожных закусочных, думали о своих заботах, и не замечали, что их век проносится стремительней скоростного поезда. Напоминание о быстротечности времени было для них раздражителем посильнее шума – вечного спутника мегаполисов. По тротуарам сновали голуби, подбиравшие крошки. Вот уж кто радуется любой малости.

   Не прошло и пяти минут, как дворничиха вернулась с нехитрым оборудованием в руках. Она объявила, что помело, лопата и дряхлая тележка отныне мои сокровища. Я должна беречь их как зеницу ока.

– Ты хоть раз полы в доме подметала? – высокомерно спросила дворничиха и оглядела меня.

– Доводилось, – с вызовом ответила я.

   Она вручила мне униформу, метлу и остальной инвентарь.

– Поглядим, как ты справишься, – проговорила она, наблюдая, как я облачаюсь в комбинезон и куртку.