Лили растерялась окончательно, с трудом подбирая слова, путаясь и ещё больше краснея:

– Ну… эм… через два часа, не раньше.

Еврей принял к сведению.

– Значит, ровно в шесть я тебе позвоню, добро?

Томас и думал, что ухлестывать за молодой будет так интересно и весело! Ох уж это постоянное и детское желание увидеться, поговорить и побыть рядом! Оно забавляло его. У Томаса Шульмана и Лили Янг были какие-то подростковые отношения. Походы в театр и просмотр кино позволяли ему почувствовать себя молодым и необузданным. Такой ерундой он страдал только до войны совсем молодым и отбитым. Все эта околесица позволяла ему не думать о работе двадцать четыре на семь, пока Лили мало-помалу вила из еврея верёвки, получая зачёты и допуски к экзаменам, пропадая целыми днями на практике в местной больнице, пока Том улаживал её делишки. Тут и там он ставил ей оценки, где-то не заслуженные, но оправданные. После Шульман встречал её под вечер, подавая руку и ведя к машине, как пай-мальчик, целуя её только в щёчку.

– Как у акушерки таки не могу не спросить, ты руки мыла?

Дальше они вместе ужинали, и Томас слушал жуткие рассказы о родах, крови и прочих гадостях, теряя аппетит. Лили радостно смеялась, наблюдая за его лицом, скривившимся от отвращения, притягивая к себе десерт.

– Ты похож на чудика! – хохотала она, указывая на его взъерошенные от её жутких рассказов волосы, что вставали дыбом.

«Кто такой чудик?» – спрашивал Том себя, рабочих и знакомых, которые наверняка думали, что он просто окончательно и бесповоротно свихнулся. «У сидящего перед тобой чудика еврейская половина Лондона спрашивает можно ли им сходить пописать или отодрать жену раком, как у самого настоящего раввина.» – крутилось на языке, пока Шульман наблюдал её весёлую и немного смущённую улыбку, – «Благо, себе сходить пописать я могу позволить в любое время. И если же соберусь подобраться к тебе, то получу на это настоящее разрешение у настоящего раввина, сладкая».

Вообще, Томас относился к тому народу, который боялся крови и старался избегать её напрасного пролития. Кровь – это грязь, а всё вокруг еврея должно быть чистым. Поэтому от её рассказов волосы вставали не только на голове, но и на всём теле. В бизнесе его всё тоже кое-как устаканилось, поэтому Том смог вздохнуть и, наконец, позволить себе думать о чем-то большем, чем споры и деньги.

– Не хочешь завтра прокатиться загород? – спросил Томас, делая глоток воды, желая наконец-то поесть, притягивая к себе блюдо с горячим куриным супом, – Природа, воздух.

Лили пожала плечами, пока Шульман с огорчением вылавливал из своей тарелки кусок медленно плавящегося сливочного масла.

– Мм… Ну что за дела, а? – он отодвинул суп, огорченно бегая по столу глазами, понимая, что съесть ему больше нечего.

– Чем вам масло помешало? С ним вкуснее… – заверила его Лили.

– Никогда, никогда порядочный и уважающий свои традиции иудей не будет смешивать молочное и мясное! Трефная пища, так сказать.

Лили посмотрела на Томаса с непонимающим лицом, требуя объяснений.

– Погоди…

Мужчина подозвал официанта, требуя заменить ему суп, возвращая внимание и взгляд к девушке, которая заметно напряглась и приготовилась слушать.

– Я живу по заповедям и законам, что прописаны в Торе, да? Для меня делать что-либо без молитвы или неправильно – грех. Так же, как и есть что-то не кошерное – грех.

Лили на это лишь деликатно улыбнулась, считая Томаса чуть ли не фанатиком, возвращаясь к еде. Всё это время он потихоньку приучал её к еврейской кухне, заменяя привычные ей блюда только национальными. Сначала она яро сопротивлялась, но после вошла во вкус, найдя для себя даже любимое – цимес. Попробовав впервые, она выплюнула ложку в салфетку, сморщившись до неузнаваемости, несколько раз передернувшись со словами: «Это что за падаль?»

Томас бы рассмеялся, не будь это его любимой сладостью из самого детства, состоящее из моркови и других овощей. Мать Шульмана часто готовила цимес, оставив в душе мужчины только добрые воспоминания.

– Там плавает жир?! – вопила девушка, рассматривая жёлтую жижу в своей тарелке, пугая остальных еврейский гостей, что с недовольством наблюдали за гоем.

– Так что насчёт природы?

Лили потёрла висок:

– Хотите природы, приезжайте к нам? Потому что в моем распоряжении тринадцать соток земли и три младших брата.

Не так себе Том представлял их первое уединение.

– Хочешь сказать, тебе дали задание перелопатить и засадить огород, да?

Лили кивнула, пачкая губы карамелью.

– По-моему, твои старшие братья тебя эксплуатируют.

Лили сжала вилку:

– Братьёв, прошу вас, не трогать! – она швырнула прибор об стол, накрывая его ладонью.

Шульман снова задел её за что-то живое, но за что именно, пока непонятно.

– Что я не так сказал?

Лили попыталась успокоиться, запивая злость теплым чаем, удерживая чашку пальцами.

– Ты ничего мне не рассказываешь о своей семье. Из тебя всё приходится вытягивать клешнями, – изобразил он последнее пальцами, – А если я что-то говорю не так, то ты бурно реагируешь, предварительно не обозначив приемлемых границ!

Лили потупилась, обводя ободок чашки ногтями.

– Может, начнём с вас? Расскажите мне о себе и своей семье? Я также ничего не знаю! – просьба звучала скорее как вызов.

Томас покопался в памяти, растеряв весь аппетит, плюхнув ложку в суп.

– Тебе что, автобиографию выложить?

Лили ожидающе вскинула руки.

– Ладно, настырная. Привет, Меня зовут Томас Шульман. Мне тридцать шесть лет, и я еврей, верно? Моя мать была польской еврейкой, а мой отец был лондонским евреем. Он бывший член Палаты лордов.

– Значит, у вас английские корни?

Том устало вздохнул. Он думал, что разговаривает с гребаным ребенком.

– Ты вообще меня слушаешь? Я тебе только что сказал, что я еврей. Моя мать-чистокровная еврейка, мой отец-чистокровный еврей! Моя мать приехала в Англию вместе с отцом. Она была из благородной семьи, понимаешь? Здесь она познакомилась с моим отцом.

Лили виновато причмокнула губами, пытаясь найти нужные ключи от сердца Томаса. На самом деле он давно выбросил эту связку, потому что просто ненавидел говорить о своем прошлом, детстве и семье.

– А как же твой отец? Как он оказался в Палате?

Томас раздраженно вздохнул.

Воспоминание

Более десяти лет назад

Молодой и неистовый Томас, в расцвете сил, жаждал найти своего отца и показать, чего достиг его сын. Мужчина долго искал его отца всей Англии и в конце концов наткнулся на него во время деловой поездки в Соединенные Штаты.

– Здравствуй, отец, – пробормотал Томас, протягивая руку старику в кожаном кресле.

– Это ещё что за хрен? – грубо спросил Шульман-старший, глядя на высокого темноволосого мужчину с гладким лицом, серо-зелеными глазами и коротко остриженными волосами. Черный костюм, шляпа и пистолет в руке.

– Этот хрен произошел от твоего уже обвисшего и дряблого хрена, который ты должен был отрезать сразу после рождения, – старик заерзал на кресле, – Меня зовут Томас. Томас Шульман.

– Ублюдок, неужели ты думаешь, что можешь прийти сюда и называть себя моим сыном? – прохрипел он в ответ, замахиваясь тростью на Тома. Старик явно был не в себе от старости, но продолжал грубить и поливать грязью, – Чего ты хочешь от меня? Деньги, наследство? Почему ты стоишь здесь, как парижская девственница?

Шульман нервно облизнул нижнюю губу.

– Ты хочешь, чтобы я передал привет твоей мамашей? Если бы ты только знал, как она бесила меня в браке, заставляя меня слушать дурацкие пластинки и есть тошнотворную стряпню. Если бы ты только знал, как она мне не нравилась! И как я не любил детей, которых она мне родила! Включая тебя, маленький засранец! – указал старик на Томаса, – Слабак, за которым гонялась вся улица.