Когда я впервые встретил Коннолли, стал ходить за ним по всему саду, и всякий раз, когда он заговаривал, вострил свои большие уши, чтобы услышать каждое мудрое слово, которое могло сорваться с его губ. Наконец он заметил меня и спросил, почему я следую за ним.

– Все говорят, что вы можете завоевать любую женщину, какую пожелаете, мистер Коннолли, – ответил я, смущаясь. – Я хотел бы узнать, как вы это делаете и что вы им говорите.

– Честное слово, я и сам не знаю, – усмехнулся он, – но ты забавный малыш. Сколько тебе лет, если задаешь такие вопросы?

– Мне четырнадцать, – смело ответил я.

– Я не дал бы тебе четырнадцати, но даже четырнадцати мало для такого. Тебе не стоит торопиться.

И я отошел, но все еще держался в пределах слышимости.

Я слышал, как они с Верноном смеялись по поводу моего вопроса, и поэтому вообразил, будто прощен. На следующий день или через день, заметив моё упорное следование за ним, Коннолли сказал:

– Знаешь, твой вопрос меня позабавил, и я даже попытаться найти на него ответ. Когда ты можешь вложить ей в руку твердый пенис и при этом искренне рыдать, ты приближаешься к сердцу любой женщины. Главное, не забудь про рыдания.

Я нашел этот ответ совершенным! Я так и не научился плакать, соблазняя красотку, но я никогда не забывал мудрых слов Коннолли.

В Баллибее были большие казармы ирландской полиции, и младшим инспектором там служил красивый парень ростом пять футов девять или десять дюймов по имени Уолтер Рейли. Он говорил, что является потомком знаменитого придворного королевы Елизаветы, и произносил его имя «Ролли». Парень уверял нас, что его прославленный предок часто произносил свое имя так, будто оно писалось через «о». Причина, по которой я упоминаю здесь Рейли, в том, что наши с ним сестры и были большими друзьями, почему он входил и выходил из нашего дома почти как из своего собственного.

Каждый вечер, когда Вернону и Рейли нечем было заняться, они раздвигали стулья в гостиной, надевали боксерские перчатки и устраивали бой. Отец обычно сидел в углу и наблюдал за ними: Вернон был легче и меньше ростом, но быстрее. И все же, думаю, Рейли бился не в полную силу.

В один из вечеров, когда Вернон жаловался, что Рейли не пришел и ему скучно, отец сказал:

– Почему бы тебе не провести бой с Джо? (мое семейное прозвище!).

В мгновение ока я надел перчатки и получил первый урок от Вернона, который научил меня, по крайней мере, как бить прямо, а затем как защищаться и отступать в сторону. Я был очень быстр и силен для своего роста, но некоторое время Вернон побеждал меня легко. Вскоре, однако, ему стало не до поддавков, и тогда я иногда получал сильный удар, который сбивал меня с ног. Но с постоянной практикой я быстро научился и недели через две или около того надел перчатки против Рейли. Его удары были намного тяжелее и заставляли меня уклоняться, чтобы защититься от них. Так я научился пригибаться, отступать или уклоняться от удара противника сразу же наносить ответный удар.

Однажды вечером, когда Вернон и Рейли похвалили меня за усердие, я рассказал им о Джонсе и о том, как он издевался надо мной. В те дни старший действительно сделал мою жизнь невыносимой: он никогда не встречал меня вне школы без того, чтобы не ударить или не пнуть, и обращался ко мне не иначе, как ругательством «болотная крыса»! Я ненавидел его так же сильно, как и боялся.

Они посоветовали мне побить Джонса, но я признался, что он гораздо сильнее меня. Тогда Рейли решил купить пару боевых перчаток по четыре унции каждая, чтобы тренировать меня и придать мне уверенности в собственных силах. В конце каникул они оба заставили меня поклясться, что я дам Джонсу затрещину при первой же встрече.

В первый день после каникул мы всегда встречались в большой классной комнате. Когда я вошел, воцарилась тишина. Я был ужасно взволнован и напуган, не знаю почему; но одновременно был полон решимости.

«Все равно Джонс не посмеет убить меня…» – тысячу раз повторил я себе. И все же внутренне я трепетал от страха. Внешне же вроде казался спокойным. Джонс и еще двое из шестого стояли перед пустым камином. Я подошел к ним. Джонс кивнул.

– С какой стати вы занимаете всю комнату? – рявкнул я и оттолкнул его в сторону.

В ответ он с силой толкнул меня. И я, как и обещал, дал ему крепкую затрещину. Старшие удержали Джонса, иначе была бы драка.

– Ты будешь драться? – выдавил он сквозь зубы.

– Непременно, гадина! – ответил я.

Было решено, что поединок состоится на следующий день, в среду в полдень. С трех до шести у нас будет достаточно времени. В тот же вечер Стэкпол пригласил меня к себе и сказал, что если я захочу, он предупредит директора и тот непременно предотвратит драку. Я заверил его, что все в порядке, и что мы должны уладить наши разногласия в честном бою.

– Джонс взрослый парень и гораздо сильнее тебя, – возразил Стэкпол.

Я только улыбнулся в ответ.

На следующий день мы сошлись в отдаленной части игрового поля за стогом сена, чтобы нас не было видно из школы. Весь шестой, нет, почти вся школа поддерживали Джонса. И только прогуливавшийся неподалеку Стэкпол был за меня. Я был ему за это очень благодарен: Не знаю почему, но его присутствие воодушевляло меня.

Поначалу бой был похож на боксерский поединок. Джонс выбросил вперед левую руку, я уклонился и нанес ему удар правой в лицо. Мгновение спустя он бросился на меня, но я пригнулся, сделал шаг в сторону и сильно ударил его в подбородок. В мертвой тишине я чувствовал удивление всей школы.

– Хорошо, хорошо! – крикнул за моей спиной Стэкпол. – Так держать!

Мы упорно бились минут восемь или десять, когда я почувствовал, что Джонс слабеет или теряет дыхание. Тогда я немедленно бросился в атаку… и неожиданно получил мощный прямой удар в левое ухо. Он сбил меня с ног.

Когда я вышел на середину ринга для следующего раунда, Джонс издевательски пропел:

– Ты понял меня, не так ли, Пэт?

– Да, – ответил я, – но за этот мой промах я изобью тебя до синяков.

Валяясь на земле, я решил бить его только в голову. Он был невысок и силён, и мои удары по туловищу, казалось, не производили на него никакого впечатления. Но если бы я смог высинить его рожу, учителя и особенно директор догадались бы о нашей драке. Этого я и добивался.

Джонс снова и снова замахивался, сначала правой рукой, потом левой. Он рассчитывал второй раз отправить меня в нокаут. Но тренировки брата и его друга многому научили меня. Да и первый нокаут напоминал мне о необходимой осторожности. Я уклонялся от его замахов, обходил стороной и бил в его в лицо, пока из его носа не брызнула кровь. Тогда разволновавшийся Стэкпол закричал.

Я повернулся, чтобы улыбнуться ему, и вдруг обнаружил, что многие младшие, бывшие мои приятели, перешли в мой угол и теперь ободряюще улыбались мне. Некоторые даже кричали:

– Дай ему посильнее!

И тогда я осознал, что бой следует продолжать, но осторожно, и победа будет за мной. Холодное, жесткое ликование сменило во мне нервное возбуждение, и когда я ударил, то попытался ударить костяшками пальцев, как однажды показал мне Рейли.

Тем временем драку остановили, он возобновился только после того, как уняли кровотечение из носа Джонса. Он вышел на середину ринга, я нанес ему удар справа. После этого раунда секунданты и болельщики так долго держали его в углу, что в конце концов, по совету Стэкпола, я подошел к Джонсу и сказал:

– Или сражайся, или сдавайся. У меня нет времени…

Он тут же выскочил и бросился на меня, полный решимости. Но лицо его было сплошным синяком, а левый глаз почти закрылся. При каждом удобном случае я бил по правому глазу, пока он совсем не заплыл.

Странно, но я ни разу не пожалел его и не предложил остановиться. По правде говоря, он так безжалостно и беспрестанно издевался надо мной, так часто оскорблял мою гордость на людях, что теперь, под самый конец, меня охватила холодная ярость. Я замечал: я видел, что двое из шестых классов ушли к школе и вернулась с Шедди, вторым учителем. Когда они обогнули стог сена, на ринг вышел Джонс. Он яростно беспорядочно бил руками направо и налево, но я ловко проскользнул мимо его более слабой левой и ударил ему в подбородок так сильно, как только мог – сначала правой, затем левой. И он упал на спину.