Только под утро, промаявшись всю ночь в тяжелых раздумьях, Лорд Чизен Вьер смог наконец уснуть. Может кто-то скажет, что так не бывает. Что человек не меняется в одночасье. Что все изменения в людях происходят медленно и почти незаметно, примерно так же, как растут деревья в саду или собственные дети. Наблюдая их день за днем, не замечаешь в них изменений, пока однажды вдруг, словно сбросив с глаз рутинную пелену, не понимаешь, что маленький зеленый росточек, совсем недавно едва торчащий из земли, вдруг сравнялся с тобою ростом, а твой кроха-сын, еще вчера неуверенно стоявший на дрожащих ножках, уже бреет усы и бороду… Скорее всего, так обычно и происходит. Но исключения лишь подчеркивают правила. Чизен Вьер в эту ночь подчеркнул правило медленной и постепенной трансформации человеческой личности двойной жирной чертой, проснувшись наутро уже совсем другим Лордом-Канцлером.

– Земля! – во всю глотку заорал с марса впередсмотрящий.

Казавшийся вымершим корабль ожил. По палубе забегали–засуетились вызванные по авралу матросы палубной команды, исполняя только им одним ведомые, почти обрядовые действия по подготовке судна к встрече с долгожданным берегом.

Ожила, зашевелилась, залязгала металлом человеческая змея на корме. Невольники, насколько им позволяла пропущенная сквозь оковы общая цепь, потянулись к бортам, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь сквозь серую пелену дождя. Те, кому было не дотянуться до бортов, пытались угадать происходящее по долетавшим до них обрывкам команд и возгласам моряков. Несколько минут уставшие глаза узников не различали ничего – ни земли, ни неба. Одна вода. Повсюду вода. Внизу, вверху, вокруг них, на них самих – в хлюпающей одежде, в слипшихся волосах, в каждой впадинке и трещинке палубы. И соленая вода в глазах, жадно вгрызающихся в беспросветную морось, скрывающую неотвратимую неизбежность.

Но вот впереди промозглая серость сгустилась, стала комковаться и темнеть, обретая смутные пока еще очертания. С каждой минутой, по мере приближения, темное пятно становилось все плотнее и отчетливее. Вот уже стали вырисовываться силуэты башен. Высокие и мощные, они стояли как исполины, надежно охраняющие свою обитель. Черно-бурые стены Крепости, сложенные из огромных древних валунов с грязно-зелеными пятнами водорослей и белыми разводами морской соли и известняка, все росли и приближались, пока не закрыли собой всю линию горизонта. Теперь они уже не просто приближались, они вздымались ввысь, вырвавшись из самой глубины морской бездны, нависали над ничтожностью суденышка и собранных на нем людей, грозясь раздавить их своей исполинской мощью. Крепость росла и ширилась, силясь заполнить собою все пространство вокруг, которое все более сжималось и съеживалось под тяжестью каменных стен. Сжимались и сердца арестантов, в которых уже не умещались даже последние жалкие крупицы надежды.

Восемьсот двадцать четвертый с тоской взирал на мрачную громаду Крепости. Она была все той же Крепостью, что и тогда. Но все же какой-то другой. Спроси его, что изменилось, он вряд ли смог бы однозначно ответить на этот вопрос. Может, не Крепость стала другой? Может, это он сам стал другим – в тот миг, когда раскаленный металл навсегда причислил его к безликому и безымянному стаду недочеловеков, носящих на лбу номера. И теперь, пропущенный через призму собственного измененного сознания, иным кажется и весь остальной мир. Ведь и стены, и башни, и сами камни, из которых они состоят – они все те же, что и десять, двадцать, сто лет назад. Просто смотрит он на них совсем по-другому. Может и так. Скорее всего так. Но не только. Ведь не могло не повлиять на Крепость то, что происходило здесь последние годы. Нет, не могло. Пусть совсем на другом, надреальном и надвещественном уровне. Может, сотни и тысячи убиенных душ незримо кружат сейчас над стенами, башнями, переходами Крепости, наполняя воздух страданием и отчаянием, таким плотным, что его почти можно осязать.

А ведь не для этого строилась Крепость, совсем не для этого.

Больше трехсот лет назад во время правления одного из самых честолюбивых представителей династии Рольдов – Грига Второго Эссентеррия вела нешуточную войну за владение Внутренним морем и его богатыми побережьями. Южное, юго-западное, юго-восточное и восточное побережья принадлежали Рольдам. Западный берег, пологий и равнинный, был собственностью династии Стромпов. Стромпы не отличались особыми амбициями и стремлением к доминированию или расширению своих границ. Они довольствовались тем, что давала им плодородная и щедрая Западная долина. Не посягая на земли соседей, Стромпы тем не менее жестко отстаивали свои владения. Они содержали хорошо обученную и столь же хорошо оснащенную армию, способную окоротить посягательства любого противника.

Северное побережье Внутреннего моря принадлежало династии Сколтов, которые имели с Рольдами общие корни. Но именно кровное родство вместо того, чтобы послужить сближению двух братских народов, стало причиной нескончаемой вражды между Рольдами и Сколтами.

Сколты считали, что при Большом Разделе Земель Рольды поступили бесчестно и, воспользовавшись слабостью и бесхребетностью основателя династии Сколтов, завладели самыми большими и богатыми территориями, оставив Сколтам лишь холодные скалистые Северные земли. В свою очередь, Рольды считали, что династии Сколтов вообще не должно было существовать как таковой. Они были уверены, что это первый из Рольдов проявил недостойную Короля мягкость и позволил Сколтам создать самостоятельное государство, выделив им для этого земли на северном побережье Внутреннего моря – земли, которые, по их искреннему и глубокому убеждению, должны были принадлежать самой Эссентеррии.

Это убеждение легло в основу всей внешней политики Эссентеррии, мало менявшейся на протяжении веков. Говоря откровенно, даже самим своим названием Внутреннее море было обязано Рольдам, а точнее – их непомерным амбициям. Ведь все Рольды, за исключением, пожалуй, первого и последнего, искренне верили в то, что рано или поздно Династия вернет себе утраченные территории и станет безраздельным хозяином всего побережья. Не только верили, но и всячески старались этот момент приблизить.

Трудно теперь сказать, кто был в этом споре прав. Истина у каждого своя, а Ее Величество История, надо признаться, будучи дамой ветреной и непостоянной, мало способствует ее установлению. Не верьте, когда вам говорят, что История всех рассудит, отбросьте простодушную наивность и убежденность в ее непогрешимой правоте – судит не История, а те, кто ее пишет. Или переписывает, что случается ничуть не реже. А История… она лишь покорная наложница на службе у Победителя. И потому нет в ней постоянства. Как часто вчерашние герои становятся злодеями, величайшие победы превращаются в постыднейшие поражения, черное делается белым, а белое – черным. Пройдет день, и завтра все снова может измениться, и белое вновь станет белым, а черное – черным… или серым, а то и вовсе обретет какой-то новый оттенок – красного, синего или зеленого. Такое тоже бывает.

История Эссентеррии побывала в стольких руках, столько раз менялась и переписывалась, что теперь при всем желании никто на свете не смог бы с полной достоверностью сказать, как все было на самом деле, и кто все-таки был прав в этом многовековом споре, который с завидным постоянством перерастал в открытые военные противостояния.

Поскольку на западе между Рольдами и Сколтами прочно обосновались поддерживающие нейтралитет Стромпы, а на северо-востоке их разделял неприступный Великий хребет, основным полем сражения стало Внутреннее море со всеми его большими и малыми островами и островочками. Каждая из сторон всеми силами пыталась установить свое господствующее положение на море, используя для этого все доступные средства.

В один прекрасный момент внимание Грига Второго – правящего в то время Короля Эссентеррии – привлек скалистый безымянный остров, расположенный чуть ли не в самом центре Внутреннего моря. Остров был абсолютно лишен растительности. Он вообще был лишен какой-либо жизни. Это была плоская, как стол, верхушка подводной скалы с крутыми отвесными склонами.